Шепчущие - Джон Коннолли

– Насчет девушки или Тобиаса?

– Насчет обоих.

– Должен. Иначе ему конец. Без нее он уже умирает. Только себе еще в этом не признается. Тобиас и остальные просто довершат то, что начал он сам.

– Ух ты, – сказал Ангел. – Это не у «Холлмарк» на такой случай есть открытка: «Соберись или умри»?

Мы уехали. Я первым, Ангел и Льюис за мной. Но уже на следующей улице я остановился и вышел из машины. Они озадаченно посмотрели на меня.

– Останьтесь здесь.

– Почему?

– Потому что они придут за Бобби Жандро.

– Уж больно ты уверен.

Я вернулся к «Мустангу» и показал на маячок на заднем крыле.

– Вот на что они клюнут. Эта штука останется здесь, с вами, а я возьму вашу машину.

– Твоя машина останется здесь, – подхватил Льюис, – и они подумают, что Жандро всех сдал, и постараются убрать вас обоих.

– Но не уберут, – вступил я, – потому что вы убьете их, когда они придут за Жандро.

– И тогда Жандро заговорит.

– Таков план.

– А ты где будешь? – спросил Ангел.

– В Рейнджли.

– И что там?

– Мотель.

– Значит, мы прячемся в кустах, а ты прохлаждаешься в мотеле?

– Вроде того.

– Да уж, здорово придумано.

Мы поменялись машинами, но сначала Ангел и Луис достали из багажника свои игрушки. Оказалось, что прибыли они относительно налегке: два «глока», пара ножей, пара полуавтоматических пистолетов и несколько запасных обойм. Луис нашел удобное для засады место за кустами, откуда хорошо был виден дом Жандро.

– Может нам, прежде чем убить их, надо узнать у них что-то, задать какие-то вопросы? – спросил Льюис. – При условии, конечно, что нам придется их убить.

Я подумал о бочке с протухшей водой в «Голубой луне» и мешке, облепившем нос и рот.

– Если не придется, то не убивайте – мне, в общем-то, все равно. А спрашивать можешь, о чем хочешь.

– Что бы нам у них спросить? – задумался Ангел.

– «Глаза закроешь или так стрелять»? – предложил Луис.

* * *

Все пришло в движение. Фигуры были на доске, и игра близилась к завершению.

Стоя у окна спальни, Карен Эмори провожала взглядом Джоэла Тобиаса. Уходя, он коротко попрощался и поцеловал ее в щеку сухими губами. Она крепко обняла его, словно хотела удержать, даже чувствуя, что он уже отстраняется, и ощутила под пальцами холодок засунутого под ремень оружия.

Тобиас сел в «Силверадо» и повернул на север, но доехал только до Фолмаута, где его ждали остальные – в фургоне и на двух мотоциклах. Основную снайперскую группу составили двое бывших морских пехотинцев Причард и Вернон. За ними стояли Маллак и Баччи. Вернон и Причард, один черный, другой белый, но оба высокие и плотные, держались как братья. На обоих Тобиасу было наплевать, и объяснялось такое отношение не только извечной и взаимной неприязнью между солдатами и морпехами, но еще и тем, что Вернон был не в состоянии открыть рот и не задать при этом вопрос.

– И где Твайзел и Гринэм? – спросил Вернон, имея в виду вторую команду снайперов.

– Прибудут позже. Им еще кое-что сделать надо.

– Вот дерьмо. А поподробней нельзя, что ли?

– Нет, – ответил Тобиас и, прежде чем отвернуться, посмотрел Вернону в глаза.

Маллак и Баччи, служившие в одном с Тобиасом взводе, переглянулись, но вмешиваться не стали. Наблюдая разворачивающееся между сержантом и Верноном соперничество, они не спешили принять ту или другую сторону. Маллак вернулся домой капралом и приказы всегда воспринимал как должное, хотя и понимал, что теперь расходится с Тобиасом все дальше. В последние недели сержант вел себя как-то странно, а еще стал до жестокости прагматичным. Это он, Тобиас, предложил не просто допросить детектива Паркера и выведать, что ему известно, но и устранить. Маллак не согласился и призвал к благоразумию, взяв всю ответственность за допрос на себя. Он заявил, что не будет убивать американцев ни на родной земле, ни где-то еще. Уступка в вопросе о Паркере была не более чем маленькой победой; Маллак лишь сделал вид, что ничего не знает о смерти Фостера Жандро и некоторых других делах.

Бритоголовый громила Баччи участвовал во всем только ради денег. Удивительно, что Тобиас до сих пор не выдавил ему моргалки – уж больно откровенно он пялился на Карен.

Мы – одна большая и счастливая семья, думал Маллак, и чем скорее все кончится, тем лучше.

– Ну все, – сказал Тобиас, – выступаем.

Тем временем двое мужчин в неприметном коричневом седане двигались на север, в направлении Бангора, и уже миновали Льюистон, Огасту и Уотервилл. Тот, что сидел на пассажирском месте, держал на коленях лэптоп. Время от времени он обновлял страницу с картой, но мигающая точка своего положения не меняла.

– Эта штука еще работает? – поинтересовался Твайзел.

– Похоже, что да, – ответил Гринэм и снова взглянул на экран. Мигающая точка находилась возле пересечения Палм-стрит и Стилуотер-стрит, неподалеку от дома Бобби Жандро. – У нас неподвижная мишень.

Твайзел довольно хмыкнул.

* * *

В тот момент, когда Гринэм и Твайзел проезжали Льюистон, Рохас сидел за рабочим столом. Голова еще слегка кружилась после недавнего приема обезболивающего, и зубы по-прежнему ныли. Рохас трудился над куском красного дуба, которому предстояло служить подставкой для древних печатей. Они лежали тут же, на черной тряпице, согревая душу своим присутствием и напоминая, что красота в мире все еще существует.

* * *

В том же направлении на север, сокращая расстояние между собой и Рохасом, спешил и Ирод. Боль держалась на терпимом уровне, и настроения добавляло отсутствие Капитана.

А к нему самому приближался еще кое-кто.

Коллектор тоже не сидел на месте.

Часть III

Вопрос: В кого вы стреляли?

Ответ: В неприятеля, сэр.

Вопрос: В людей?

Ответ: В неприятеля, сэр.

Вопрос: Это даже не были человеческие существа?

Ответ: Так точно, сэр.

Вопрос: Это были мужчины?

Ответ: Не знаю, сэр…

Свидетельские показания лейтенанта Уильяма Келли на заседании военного трибунала по событиям в Милай в 1970 году[34].

Глава 23

Озерный край Рейнджли лежит к северо-западу от Портленда, восточнее границы со штатом Нью-Гемпшир и чуть южнее канадской границы. Не могу сказать, что знаком с ним очень хорошо. С девятнадцатого века его называют раем для спортсменов. Причин бывать там как-то не находилось, хотя одно неясное воспоминание все же сохранилось: мы едем в любимом отцовском «Ле сейбр», и родители сидят впереди. Ехали мы, скорее всего, в Канаду – представить, что отец мог просто так отправиться в восточный Нью-Гемпшир, я не мог. К Нью-Гемпширу он всегда относился с недоверием по причине мне не совсем понятной; было это давно, родителей моих уже нет, и спросить не у кого.

С Рейнджли связано и еще одно воспоминание: о приятеле моего деда, старике по имени Финеас Арбогаст, который иногда ходил на охоту и жил с семьей в бревенчатом доме. Обосновались там Арбогасты в незапамятные времена и, возможно, были потомками тех кочевников, что двенадцать тысяч лет назад пришли в Северную Америку по перешейку, где позже образовался Берингов пролив, или по крайней мере потомками упрямого пилигрима, укрывшегося в северных лесах от строгостей пуританизма. Мне, тогда мальчишке, речь Финеаса представлялась почти непонятной. Он ухитрялся растягивать даже слова без единой гласной. Может, его родным языком был польский.

Мой дед питал к нему теплые чувства, поскольку Финеас, если его усадить и постараться понять, был неиссякаемым источником исторических и географических знаний. Ближе к старости знания эти начали, что естественно, протекать наружу, и он пытался, пока не вытекли совсем, занести их в тетрадь, но такая задача требовала терпения, которого ему недоставало. Финеас был частью древней устной традиции: он рассказывал свои истории, чтобы другие могли запомнить их и передать дальше, но единственными его слушателями были люди почти столь же преклонного возраста, как и он сам. Молодежь внимать старику не желала, а когда из университетов стали приезжать собиратели фольклора, Финеас уже развлекал своими байками соседей по церковному кладбищу.

В памяти у меня сохранилась такая картина: Финеас и мой дед сидят у костра, первый рассказывает, второй слушает. Мой отец к тому времени уже умер, мать была где-то еще, так что в компании нас осталось только трое. Дед спросил, почему Финеас не приезжает в хижину почаще, и старик, прежде чем ответить, долго молчал. Обычно он брал паузу, чтобы перевести дух и собраться с мыслями, прежде чем двинуться по неверной тропинке с очередным анекдотом, но тогда в его молчании чувствовалась неуверенность и даже – что совсем уж невероятно – нежелание продолжать разговор. Заинтригованный, мой дед терпеливо ждал, я тоже ждал, и в конце концов Финеас Арбогаст поведал нам, почему больше не ездит в хижину.