Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлинский насмешник

– Разойдись! – закричал еще один говорун. – Ну, чего пристали!

Юэнян заметила внизу большую толпу и велела Цзиньлянь с Цзяоэр сесть за стол да послушать романсы, которые по случаю праздника фонарей исполняли певицы. Немного погодя Юэнян встала из-за стола.

– Я больше чарки не в силах выпить. Мы с Цзяоэр откланяемся первыми, а вы, – Юэнян обратилась к Цзиньлянь и Юйлоу, – останьтесь, уважьте госпожу Хуа. Муж ушел, и я беспокоюсь. Дома одни служанки.

Пинъэр никак не хотела отпускать Юэнян.

– Сударыня, дорогая! – упрашивала она. – Наверное, я чем-нибудь не угодила. В такой праздник вы даже не дотронулись до еды, уходите раньше, чем зажигают свет. Если и отлучился господин Симэнь, вам беспокоиться нечего – служанки остались. Вот взойдет луна, и я провожу вас.

– Нет, сударыня, – говорила Юэнян, – я ведь не могу много пить. Пусть сестрицы вместо меня с вами побудут.

– Вы не можете, но госпожа Вторая тоже ни чарки не осушила, – настаивала Пинъэр. – Где ж это видано! Я у вас чарку за чаркой пила, не отказываясь. Вы мне не прощали, а когда снизошли в мое унылое жилище, где я не могу угостить вас ничем особенным, вы не желаете меня уважить.

С этими словами она поднесла Цзяоэр большой серебряный кубок и сказала:

– Выпейте сударыня! Госпожу Старшую не угощаю – знаю, что она не может, а потому подношу маленькую чарочку. – И Пинъэр протянула чарочку Юэнян. – А вы, госпожа Вторая, осушите большую.

Юэнян одарила каждую певицу двумя цянями серебра и, дождавшись когда Цзяоэр допила вино, встала из-за стола.

– Мы уходим, – сказала она Цзиньлянь и Юйлоу, – а за вами слуг с фонарями пришлем. Долго не засиживайтесь. Дом пустой.

Юйлоу кивнула в знак согласия. Пинъэр проводила Юэнян и Цзяоэр до ворот, где они сели в паланкины, а сама вернулась в терем к Юйлоу и Цзиньлянь.

Вечерело. На востоке взошла луна, и в тереме зажгли фонари. Певицы пели, пир продолжался, но не о том пойдет речь.

* * *

Расскажем теперь о Симэнь Цине. В тот день он пообедал с Ин Боцзюэ и Се Сида, и они пошли любоваться фонарями. Дойдя до начала Львиной, Симэнь постоял около кисейных фонарей и свернул в сторону. Ему не хотелось, чтобы Боцзюэ и Сида увидели его жен у Ли Пинъэр. Только они отошли от Львиной, им попались Сунь Молчун и Чжу Жинянь.

– Давно, брат, не виделись, соскучились по тебе, – протянули они, отвешивая Симэню поклон. – А вы тоже хороши, разрази вас небо! – заругались они на Боцзюэ и Сида. – Сами с братом гуляют, а нам ни звука.

– Зря, брат Чжу, на них обижаешься. – вступился Симэнь. – Мы только что встретились.

– Фонари поглядели, теперь куда пойдем? – спросил Чжу Жинянь.

– Пошли в кабачок, пропустим по чарочке, – пригласил Симэнь. – Домой не зову. Жены у меня нынче в гостях.

– Чем в кабачок, лучше навестить Ли Гуйцзе, – предложил Чжу. – Случай самый подходящий. С Новым годом поздравим, весело время проведем. На днях к ней заглянули, а она как нас увидела, так у нее слезы и потекли. С тех пор, говорит, неможется. След, говорит, его милости простыл, не навестит. Мы ее успокоили: брат, мол, занят. Выгородили тебя. А сейчас ты свободен, и мы пойдем к ней с удовольствием.

Симэнь вспомнил о встрече с Ли Пинъэр и стал отказываться:

– У меня сегодня еще есть дело небольшое. Пойдемте завтра, ладно?

Но разве от дружков отвяжешься! Пришлось пойти к Ли Гуйцзе.

Да,

Помят цветущий луг под старой ивою –Веселья след, будящий снова страсть!Здесь горы серебра улыбкою игривоюПохищены, чтоб нищим кушать всласть!

Симэнь с друзьями направился к Гуйцзе. У ворот стояла нарядная Гуйцин. Она поклонилась гостям и пригласила в залу.

– Мамаша! Выходи скорей! – закричала Чжу Жинянь. – Его милость привели, нам говори спасибо!

Вскоре появилась старуха. Опираясь на костыль, она заковыляла к Симэню, а после приветствий сказала:

– Чем я, старуха, не угодила вам, зятюшка? Совсем нас навещать перестали. Должно быть, новую зазнобу нашли, а?

– Ты, мамаша, не ошиблась! – поддакнул Чжу. – Какую же красавицу завел господин! Целыми днями у нее пропадает. Про Гуйцзе совсем забыл. Если б его не встретили и не привели, он бы и не подумал сюда заглянуть. Не веришь, мамаша? Вон Сунь Тяньхуа спроси, он скажет. – И, указав на Боцзюэ и Сида, продолжал: – А эти, небо их разрази! С ним заодно блудят – одна порода.

Старуха расхохоталась.

– Дорогой брат Ин! – обратилась она к Боцзюэ. – Тебя мы никогда на грех не наводили. Почему ж ты за нее словца доброго перед его милостью не замолвил? У его милости, известное дело, и дома забот хватает. Говорят, добрый молодец не одной красоткой утешается, а красотка не единственного поклонника заводит. Все медяки – друг другу двойники. Не стану хвалиться, но моя Гуйцзе собой не дурна. Да что тут говорить! Его милость и сами не без глаз – видят!

– Сказать правду, – вмешался в разговор Сунь Молчун, – брат завел себе такую, которая без мамашиного надзору живет. Будет он теперь с поднадзорными путаться?!

– Да не слушай ты этого болтуна, мамаша! – Симэнь шлепнул Суня Молчуна. – Человека загубит этот рассадник беды и зла.

Сунь и остальные покатывались со смеху. Симэнь достал из рукава три ляна серебра и передал Гуйцин.

– В великий праздник я друзей угощаю.

– Не хочу я брать серебро, – притворно сказала Гуйцин и передала деньги старухе.

– Что это значит?! – недоумевала старуха. – Желаете посмеяться над нами, зятюшка? Мы, мол, и в великий праздник не угощаем, вас заставляем раскошеливаться, так что ли? Выходит дело, мы только о деньгах и печемся?

– Мамаша, – сказал выступивший вперед Боцзюэ, – послушай меня и возьми серебро. В Новом году хозяева наперебой угощают. Тащи скорее вино!

– Но так не полагается, господа! – старуха на словах отказывалась, а сама тем временем потихоньку прятала серебро к себе в рукав и, кланяясь Симэню, говорила: – Благодарю вас, сударь, за пожертвование.

– Постой-ка, мамаша! – крикнул Ин Боцзюэ. – Послушай, я тебе анекдот какой расскажу. Повадился парень к красотке в заведение ходить. Раз приходит нарочно в лохмотьях, садится. Полдня просидел. Хозяйка никакого внимания – даже чаем не угостила. «Проголодался я, – говорит, – мамаша. Хоть риску дай поесть». А она ему: «У меня в сусеке хоть шаром покати, а ты рису просишь». «Нету рису, так хоть воды принеси – лицо умыть». А хозяйка свое: «И на воду денег нет. Вот уже который день не носят». Достает парень из рукава слиток в десять лянов серебра и кладет на стол. «На, – говорит, – купи рису и принеси воды». Всполошилась тут хозяйка. «Зятюшка, дорогой мой, кушайте, – лепечет, – лицо, умывайте рис, а рис умоете, откушайте лицо».

Все рассмеялись.

– Как ты умеешь над другими потешаться! – заметила старуха. – Только язык-то без костей – не бывает такого.

– Поди-ка сюда. Что я тебе на ухо скажу… – не унимался Боцзюэ. – Его милость себе новую зазнобу завел. Раньше она брата Хуа ублажала. Зовут У Иньэр, из красной аллеи. Зачем ему теперь твоя Гуйцзе! Он и сейчас не заглянул бы, не затащи мы его силой.

– Не верю я тебе! – смеялась старуха. – Моя Гуйцзе куда лучше У Иньэр, а потом у нас с зятюшкой давняя дружба. Ее никаким мечом не разрубить. Да и сам зятюшка, должна сказать, человек умный, золото от подделки отличить сумеет.

Пока шел разговор, в гостиной поставили четыре кресла, в которые уселись Ин Боцзюэ, Се Сида, Чжу Жинянь, и Сунь Молчун. Симэнь Цин разместился напротив. Мамаша пошла за вином и закусками.

Наконец появилась Ли Гуйцзе. Ее волосы по обыкновению держала шелковая сетка, взятая под жемчужный ободок. Прическу украшали бирюзовые цветы и крапленые золотом, витые шелком ханьчжоуские шпильки. В ушах сверкали золотые фонарики-серьги. Одета она была в белую с узорами шелковую кофту с застежкой. Поверх был накинут зеленый жакет с отделанными золотом рукавами, из-под которого развевалась красная креповая юбка. Будто изваянная из нефрита, стройная и чинная, она поклонилась гостям и села сбоку, рядом с Гуйцин.

На расписном квадратном подносе подали семь белых, как снег, чашек с серебряной ложечкой в каждой. Пахнуло пряным ароматом роз от заваренного с орехом чая. Гуйцин и Гуйцзе оделили гостей чаем. После чаепития слуги убрали чашки и вновь накрыли столы.

Вдруг из-за занавески показались головы. Одетые в лохмотья прилипалы[278] пробрались в гостиную и пали ниц. Они протянули шэна[279] четыре тыквенных семечек и провозгласили:

– Почтенные и милостивые господа! Примите от нас скромные гостинцы по случаю великого праздника.

Симэнь узнал только одного из них. Его звали Юй Чунь.

– Сколько тут вас? – спросил его Симэнь.

– Дуань Цзиньша и Цинь Неюэ за дверью ждут, – ответил Юй Чунь.

Вошел Дуань Цзиньша.