Книга о Боге - Кодзиро Сэридзава

Как-то Аикава специально пожаловал ко мне и потребовал, чтобы я выступил на общем собрании слушателей и откровенно рассказал о своей вере. Я отказался, сославшись на то, что я неверующий, и он удалился, недовольно пробурчав:

— А не кажется ли вам, что вы совершаете святотатство, слушая лекции по Священному Писанию и оставаясь при этом неверующим?

Пожалуй, пора кончать собираться в моем доме, подумал я. Следующая лекция должна была состояться через пять дней. После ее окончания, когда наступило время свободной беседы, пастор обратился ко мне с весьма неожиданным предложением. Он заявил, что причиной моей астмы является заклятие принцессы Яэгаки, куклы театра Бунраку, которая украшает нашу гостиную, и, чтобы избавиться от заклятия, я должен либо лишить куклу души, либо, еще лучше, сжечь ее. По его словам, в куклу вселилась душа ее мастера Мондзюро Киритакэ, вот ее-то и надо изгнать, и он может назвать храм, где мне помогут, но, зная, сколь это обременительно, готов забрать у меня куклу и взять все хлопоты на себя. При этом он смотрел на меня так, будто делает мне великое одолжение. «Все, хватит с меня», — подумал я и сказал:

— Благодарю вас за участие, но эта кукла — наша семейная реликвия, и никакие заклятия не заставят меня сжечь ее… Я ваш давний слушатель и очень вам признателен, но, к сожалению, больше не смогу предоставлять вам помещение для лекций, эта будет последней. Еще раз благодарю вас, надеюсь, что все меня простят.

И я поклонился, не вставая со стула.

На этом с изучением Библии было покончено. Два-три года спустя, когда я проходил по улице Восточного Накано, меня окликнула женщина, которая тоже была слушательницей доктора Аикавы. Я часто встречал эту весьма общительную особу лет пятидесяти, она жила неподалеку, в Верхнем Отиаи, но раньше она неизменно старалась проскользнуть мимо, явно избегая меня. На этот же раз она остановилась и быстро проговорила, улыбаясь:

— А, вы, кажется, все-таки живы.

Дело в том, что, когда я запретил читать лекции у себя дома, Аикава во всеуслышание заявил, что меня настигнет Божья кара и я умру. Эта женщина поверила ему, но, видя меня вполне здоровым, стала сомневаться в пасторе, а тут еще он объявил сына своим наследником по церкви, после чего сделался особенно корыстолюбив и начал донимать прихожан поистине непомерными поборами. Ее муж рассердился, стал требовать, чтобы она порвала с церковью, и она в конце концов его послушалась. На прощанье Аикава и ей пригрозил, что Бог покарает ее и она умрет. Рассказав мне все это, она добавила:

— Сэнсэй, правда ведь лучше, когда каждый верит сам по себе, такая вера мне кажется более искренней. А церковь… Вот ведь даже такой замечательный человек, каким был Аикава-сэнсэй, возгордился и погряз в алчности. Как же я рада видеть вас в полном здравии! Глядя на вас, я и сама укрепляюсь духом. Спасибо.

Поклонившись, она быстро пошла прочь.

А еще года через два однажды холодным вечером мы встретились на той же самой улице, и она бодрым голосом окликнула меня:

— Вы уже знаете? Аикава-сэнсэй скончался. А я, отказавшись от его веры, наоборот чувствую себя прекрасно. Удивительно, правда?

Я с грустью вспомнил о том, сколько подлинной чистоты было в лекциях Аикавы. Да и вообще он был прекрасным, искренним человеком. Но, создав собственную церковь и введя свою жизнь в рамки религиозной организации, он очень изменился сам, да и проповеди его утратили прежнюю чистоту. Решив передать церковь сыну, он все помыслы свои сосредоточил на укреплении ее материальной базы, прихожан же стал рассматривать только как источник церковных доходов, забыв о том, что должен заниматься их душами. То есть из пастора он, сам того не замечая, превратился в корыстолюбивого торговца. Мне его очень жаль.

А разве не такая же опасность подстерегает большинство религиозных организаций в Японии? Может быть, сказывается дурное влияние особой структуры семейных отношений, ведь в большинстве случаев наследование внутри такой организации осуществляется независимо от веры, оно определяется только кровным родством. Даже самые прекрасные храмовые комплексы и синтоистские святилища в конце концов перерождаются в какие-то диковинные коммерческие фирмы и начинают торговать товарами, украшенными ярлыком веры, но не имеющими к истинной вере никакого отношения. Подумав об этом, я помянул добрым словом своего покойного отца: как хорошо, что, отдав все свое имущество Богу и посвятив жизнь учению Тэнри, он не стал пленником ни одной из церковных организаций и никогда не опускался до торговли верой, смиренно отдавая все силы свои Богу и людям…

Итак, вспомнив, сколько раз в своей жизни я, неверующий, сталкивался с явлениями религиозного характера, я пришел к естественному выводу, что все это происходило далеко не случайно, что — и о том мне не раз говорила живосущая Мики — таков был замысел великого Бога-Родителя. А раз так, как мне относиться к тем удивительным явлениям, которые благодаря профессору Кодайре стали частью моей жизни? В самом деле, есть о чем задуматься…

Наверное, мне следует с надеждой смотреть в будущее, ожидая, каким именно образом сбудется через два года пророчество живосущей Мики. Нынешнее состояние моего здоровья таково, что два-то года я обязательно протяну. А там посмотрим… Если получится прожить девять лет, я стану свидетелем Великой Уборки Мира, которую намерен осуществить Бог-Родитель. Остается только надеяться, что мне удастся дожить до этого времени. Правда, мне будет тогда уже почти сто лет…

Что же касается сроков, установленных Богом-Родителем… Недавно живосущая Мики поведала мне, что оставила подробные записи по этому поводу. Я собрался с духом и прочел несколько сотен пятистиший, которые она писала с семидесятилетнего возраста и которые составили цикл, названный «На кончике кисти». Разобрав эти пятистишия, я был поражен, насколько точно она предсказала все, что теперь происходит, и устыдился, что не удосужился прочитать ее записи прежде. Неужели же никто из тех, кто читал ее стихи, ничего не понял? — дивился я, низко склоняя голову перед Родительницей.

Вот почему я настроен теперь довольно оптимистически и надеюсь быть свидетелем грядущих событий, чем бы они ни закончились.

Кстати, по настоянию живосущей Мики я, желая освежить в памяти атмосферу тех дней, когда судьба забросила меня на Святую землю христианства, отыскал и прочел свои тогдашние заметки: сначала я посылал их в газету в качестве репортажей, а потом соединил в книге под названием «Лики Европы». К сожалению, они не дают представления о том, насколько взрывоопасной была тогда ситуация на Святой земле, где все, и враги и союзники, поспешно вооружались и в любой момент могла развязаться война. Однако я хорошо помню, что участники Всемирного конгресса ПЕН-клубов, проходившего тогда в Лозанне, со страхом поговаривали о возможности третьей мировой войны. Особенно хорошо запомнился мне прощальный банкет, который президент Швейцарии устроил для участников конгресса в знаменитом старинном Сьонском замке неподалеку от Монтре. Его приветственная речь произвела на присутствующих глубокое впечатление прежде всего потому, что слишком силен был страх перед новой войной.

Сьонский замок, расположенный на одном из островков Женевского озера, когда-то был тюрьмой, потом его превратили в местную достопримечательность, объект паломничества туристов, но официальных банкетов там никогда не устраивали. Однако на сей раз президент избрал именно его и объяснил почему. Если начнется война, сказал он, то как бы Швейцария ни настаивала на своем нейтралитете, она неминуемо будет вовлечена в эту войну и не исключено, что этот прекрасный замок взлетит на воздух при взрыве атомной бомбы. Поэтому он и решил пригласить сюда литераторов со всего мира, надеясь, что образ Сьонского замка запечатлеется в их сердцах, и если вдруг его сотрут с лица земли, кто-нибудь, кому удастся выжить, возродит его при помощи пера и бумаги.

К счастью, в то время война не началась. Однако в наши дни мир переживает такой кризис, с которым тогдашний не идет ни в какое сравнение. Живосущая Мики велела мне хорошенько над этим поразмыслить. Надеюсь, что в ближайшие девять лет новой войны все же не будет и я смогу трудиться ради мира на земле.

Отложив кисть, я в последний раз попытался восстановить в памяти все, что произошло со мной за прошедшие пять месяцев после того, как профессор Кодайра свел меня с живосущей Мики… Я встречался с ней раз двадцать, и всякий раз она сама приходила ко мне и говорила то, что хотела сказать. Иногда меня подмывало спросить ее о чем-нибудь, но я удерживал себя, опасаясь, что, ввязавшись в диалог с ней, могу забросить начатую книгу. Все, что она рассказала мне, я записал на пленку, а потом перевел на бумагу — пока мне и этого довольно.