В тени престола. Компиляция 1-12 книга (СИ) - Бушмин Виктор

Гвидо подавил недовольную мину на своем лице, разгладил складки на лбу и молча поклонился. Годы службы в Ватикане научили его, пожалуй, самому главному во всей жизни – умению молчать и слушать, не вступая в излишние словесные перепалки, чреватые, прежде всего, для его выдубленной шкуры и головы куда более суровыми наказаниями, нежели раны, полученные им в сражениях.

– Да будет так, ваше высокопреосвященство. – Ответил он, еще раз прикоснулся губами к руке кардинала, резко развернулся и жестом приказал своим воинам разворачивать коней.

Ги де Фуко молча посмотрел вслед удалявшейся группы воинов, подумав о том, что, может быть, было бы куда разумнее сохранить этих головорезов возле себя, а не отпускать восвояси. Все-таки, Франция – это Франция, а вот, к примеру, Прованс и земли империи, лежащие за Роной и кишащие бандами наемников, могут представлять большую опасность. Но, делать нечего. Ги никогда не любил менять свои решения, как ему казалось, это придавало большую решительность и служило показателем стойкости и железного характера.

Кардинал поежился, кутаясь в меховой накидке и, повернув голову, оглядел своих слуг, деливших с ним все опасности долгого путешествия в Англию и обратно.

Два крепких воина, одетых в невообразимое уму сочетание монашеской и военной одежд, невозмутимо сидели в седлах своих коней. Поверх металлических нашейников, кольчуг и гамбезонов были надеты теплые монашеские накидки с капюшонами и длинными и широкими рукавами, которые едва скрывали воинскую амуницию спутников. Крепкие и добротные кожаные сапоги, сшитые из толстой испанской кожи, были усилены в голенищах металлическими пластинками, а носки и пятки, так вообще, представляли сплошное железо.

Каждый из спутников кардинала вел три лошади, одна из которых была ронкин, навьюченная дорожным скарбом кардинала. Две других запасных лошадей были буквально увешаны арбалетами, мечами, короткими шефлинами и, помимо всего остального, везли по одному павезу.

На левой стороне, чуть позади седла, каждый всадник имел круглый итальянский щит-рондаш, а в руках копье и арбалет, лежавший на луке седла и готовый к немедленному применению.

Пьер – так звали первого спутника кардинала, был высокий, широкоплечий и светловолосый франк-северянин, выкупленный много лет назад Ги де Фуко у работорговцев-мусульман на невольничьем рынке Дамиеттты, располагавшейся в дельте Нила, куда он попал крестоносцем во время Нильской катастрофы Людовика Святого. Он был немногословен и, на первый взгляд, казался увальнем и дурачком, хотя, на самом деле, он знал пять языков, включая арабский и испанский, бегло читал, а самое главное, имел поразительную память на лица и слова, сказанные кем-либо. Это незаурядное качество кардинал очень ценил, не раз оставляя Пьера возле кого-нибудь в качестве слуги-дурачка. Гости, поверив в глупое лицо слуги, на котором было написано полнейшее отсутствие каких-либо эмоций, не говоря уже о мыслях, предавались искреннему трепу, что в купе с изрядным количеством выпитого за столом открывало их истинные лица и самые потаенные уголки души.

Второго спутника Ги де Фуко звали Алессио. Высокий, черноволосый красавец, отличный мечник и, как почти каждый гвельф, изумительный арбалетчик. Он был весел, задирист и успел прослыть страшным покорителем и разбивателем женских сердец, таща за собой шлейф пикантных и, зачастую, кровавых историй, что также ценил кардинал, негласно направляя своего «воспитанника» против соперников или простых интриганов. Завзятый дуэлянт, задира и откровенный прохвост, Алессио, тем не менее, любил и побаивался своего хозяина, отдавая дань уважения его несгибаемому характеру и силе воли. В свою очередь, юркий, веселый и разбитной Алессио был нужен, как воздух, кардиналу для «решения» возникавших то и дело проблем. Ватикан и Римская курия, как назло, были отнюдь не «райскими кущами», населенными агнцами и серафимами. В полутемных коридорах папского дворца, на узких лестницах замка Святого Ангела Ги де Фуко приходилось постоянно сталкиваться с куда более опасными соперниками. Кардиналы, проходимцы, временщики и лизоблюды, подвизавшимися, словно свора бродячих псов, возле римского первосвященника, рассчитывая поживиться за счет святой католической церкви, при этом, зачастую, не брезгуя ни какими средствами, в том числе убийствами или отравлениями. Именно для этих персон и был, к вящей славе Господа, создан Алессио. Стоило кардиналу нахмурить лоб или незаметно кивнуть в сторону обидчика, я уже молчу об откровенных перешептываниях за столом, как неистовый итальянец превращался в бешеного льва, готового разорвать любого, кто вставал на пути его хозяина. При всем этом кажущемся неуправляемом темпераменте, Алессио, как ни странно, умудрялся сохранять холодность рассудка и научился, даже в самый трудный или опасный момент, контролировать эмоции, не позволяя им захлестнуть, а значит, погубить его, к примеру, в поединке.

Вот и сейчас, пара спутников кардинала олицетворяла собой прямую противоположность: Пьер невозмутимо дремал, или делал вид, что дремлет, смежив веки, а Алессио, наоборот, изводил шпорами своего гнедого скакуна, заставляя несчастное животное вертеться на месте и выбивать своими мощными копытами огромные комья грязи. На самом же деле, больше переживал франк, ведь каждый день нахождения на родине тяготил и, одновременно, радовал его, в то время как итальянцу, по большому счету, было абсолютно наплевать, останутся ли они во Франции или уедут, например, в Марокко. Для него главным (он был еще так молод) было лишь одно – наличие женщин, интриг и соперничества.

– Ну, дети мои, – кардинал проводил взглядом убывавший эскорт, вздохнул и неожиданно весело улыбнулся спутникам. – Нас ждет король Франции! Если Господь нас любит не на словах, а на деле, – он набожно перекрестился и, при этом, не забыл лукаво подмигнуть своим спутникам, – наш «французский святоша» за уши притащит мне всю курию, а вместе с ней и папскую тиару!

– Свят, свят, – перекрестился Пьер, испуганно косясь на кардинала.

Алессио широко улыбнулся и, перекрестившись, произнес, исправно коверкая французские слова:

–Je compte, que sur les moeurs des femmes locales ne mentent pas. Personnellement je, jure par le sauvetage de l’âme coupable, n’a pas refusé d’essayer sur lui-même leurs sortilèges et les plaisirs d’amour !* (Я считаю, что на обычаях местных женщин не лгут. Лично я, клянусь спасением виновной души, не отказался пробовать на нем самом их колдовство и удовольствия любви! – итальянец путается во французских словах)

Кардинал и Пьер не удержались и прыснули смехом. Алессио недоумевая посмотрел на них, изобразил на своем шаловливом лице гримасу обиды.

– Твой французский оставляет желать лучшего… – заметил Ги де Фуко. – Тем не менее, мой юный итальянский амурчик, столь длинная тирада вызывает у меня удивление и, не буду кривить душой, некое подобие восхищения. Если бы не…

– Что, экселенце? – Алессио с мольбой во взгляде посмотрел на него.

Кардинал покосился на Пьера, лицо которого приняло снова невозмутимый и непроницательный вид, крякнул от смеха, душившего его, и ответил:

– Так, пара откровенных «ляпов»…

Алессио весело захохотал, закатил глаза и ответил:

– Да-а-а, я представляю, что я там «нагородил»! Монсеньор, – он взмолился, обращая к кардиналу свое лицо, на котором, на этот раз, было выражение ангельского смирения, – падре, пожалуйста, не томите мою душу…

– Хорошо, Алессио. – Ги посмотрел на Пьера, который еле сдерживал улыбку, боясь расстроить своего товарища. – Так вот, свое первое предложение ты выстроил совершенно безобразно, ну, да ладно об этом. В конце концов, твой нежный акцент придал такой шарм французскому языку, что я смогу с уверенностью заявить, – он погладил итальянца по голове, – многие дамы во Франции сойдут с ума, а их сердца станут трепетать, словно крылья маленьких пташек.

Ги де Фуко понравилось свое образное сравнение, он засмеялся, а вместе с ним и его спутники. Алессио решил все-таки выяснить – какие еще ошибки он совершил. Кардинал медленно развернул коня и поехал по дороге, плавно огибавшей большую рощу и тянувшейся к Парижу. Слуги пристроились по бокам и приготовились слушать.