За тебя, Родина! - Илья83

аристократка но она снова смутилась. Глаза вильнули в сторону, рука с бокалом дрогнула. Но женщина тут же справилась с собой и допила вино, упорно стараясь не встречаться с ним взглядом. Встала, чуть пошатнулась, но тут же вскочивший Саша схватил её за руку, которую… она не вырвала.

— Проводите меня, пожалуйста, до комнаты, Александр… — попросила дама, и он услужливо повёл княгиню по коридору, чувствуя локтем тёплую округлость женской груди. И уже у самой двери в комнату квартирной хозяйки Матильда Витольдовна остановилась, мягко освободила свою ручку, подняла к нему своё прекрасное лицо, и тихо прошептала: — Обещаю… Спокойной ночи, Саша.

…Уже прошла минута с того момента как за ней захлопнулась дверь спальни, но он всё никак не мог заставить себя двигаться, закрыв глаза и жадно вдыхая незнакомый запах духов женщины. Наконец, покачав головой и с трудом сбросив наваждение, Александр отправился в свою комнату, ощущая в себе необыкновенный подъём. Завтра! Завтра будет решающий день! Господи, как же хорошо жить!!!..

Глава 74

Дюнкерк, Франция.

28 мая 1940 года. Вечер.

Лейтенант армии Его Величества Юджин Питерс.

Он уже в который раз осторожно дотронулся рукой до левого виска и поморщился, чувствуя как проклятая головная боль и слабость снова на него накатывают. Вроде бы крови нет, да и кости черепа целы, но малейшая попытка встать на ноги тут же приводила к резкому ухудшению самочувствия. Снова разлёгшись на мокром песке Юджин, преодолевая дурноту и легкую тошноту, устало закрыл глаза, вспоминая что с ним случилось за последние несколько часов…

…Последнее что лейтенант ясно помнил, это как он лежит в том доме на полу в коридоре за пулемётом и ждёт смерти, надеясь прихватить с собой ещё нескольких ублюдков. Потом кто-то быстро высунулся из захваченной немцами квартиры и выстрелил, на долю секунды опередив Питерса с его пулемётом. Страшный удар по голове и невыносимая боль, от которой Юджин забыл всё на свете. Каска с него слетела и он, застонав, изо всех сил схватился за левый висок, откуда как будто прогрызал себе дорогу наружу безжалостный маленький крот. Все мысли сосредоточились лишь на том чтобы унять эту безумную боль, всецело охватившую его голову. Дальнейшее от почти не помнил, впав в какое-то полубеспамятное состояние. Кажется, его куда-то несли, отдалённо слышались крики, стрельба; тело Питерса тащили как безвольный мешок с картошкой, иногда роняли… Более-менее лейтенант пришёл в себя лишь когда очутился там где сейчас находился — на пляже.

Слабо моросящий дождь и мокрый песок принесли некоторое облегчение голове, боль приутихла и лишь иногда накатывала волнами, если Юджин пытался делать резкие движения. Он осторожно лёг на левый бок, так чтобы висок прилегал к песку, и просто лежал, стараясь привести мысли в порядок. Форма вся превратилась в мокрую тряпку но ему это даже нравилось, поскольку охлаждала тело от неведомо откуда взявшегося жара.

Смеркалось.

Рядом с ним то и дело проходили или пробегали люди, слышалась тревожная английская и французская речь, иногда переходящая в истеричные или яростные крики. Кое-кто, группами и по одиночке, просто сидел или лежал на песке, полностью утратив мысли и желание что-то делать. Такие уже мысленно похоронили себя, отдав свою судьбу на волю случая.

Откуда-то слабо громыхало, с воды протяжно заревел корабельный ревун…

Сидящий сбоку сержант Макговерн с перевязанной головой протяжно вздохнул и тоскливо выругался, глядя на то что творилось в округе. Остальные жалкие остатки его «отряда самоубийц», в том числе бельгийцы, хранили гробовое молчание. До этого момента Юджин ни разу не был на пляже, там куда так тянуло всех трусов и дезертиров экспедиционного корпуса, и теперь, едва ему стало получше, смотрел и диву давался тому дерьму которое открылось его глазам. Тьма ещё только сгущалась, поэтому трагедию окружённых можно было рассмотреть в деталях…

…Кучи брошенного в полном беспорядке снаряжения — каски, ремни, шинели, фляжки, пустые подсумки для патронов… Оружие — винтовки, пулемёты, даже несколько пистолетов лежало на песке, забытые и никому не нужные. Десятки, может даже сотни стоящих как попало военных машин, некоторые разбитые или сгоревшие… Часть из них солдаты загнали в воду, чтобы попытаться создать хотя бы подобие причала. На крыши вплотную стоящих грузовиков бросили доски, наспех скрепили их проволокой, и теперь там стояли цепочки отчаявшихся солдат, надеющихся что скоро очередь эвакуации дойдёт и до них. Солдаты военной полиции, узнаваемые по нарукавным повязкам, охрипли от ругани, стараясь внести в этот хаос какой-нибудь порядок.

То и дело в эти плотно сбитые густые колонны окружённых, надсадно крича или тихо уговаривая, пытались вклиниться санитары вместе с ранеными, лежавшими на носилках. Военные полицейские расталкивали людей, желая освободить им дорогу к подходившим судам и лодкам на дальнем конце импровизированного причала, но у них не всегда это получалось. Если некоторые солдаты, ещё не совсем потерявшие совесть, расступались и даже пытались помочь медикам и пострадавшим сослуживцам, то были и другие. Они наотрез отказывались пропускать раненых, сцеплялись друг с другом, не давая тем пройти, а если санитары вместе с военными полицейскими напирали слишком сильно, то просто сбрасывали тех в воду. Не помогали ни наставленное друг на друга оружие, ни резкие приказы некоторых офицеров, оставшихся вместе со своими подчинёнными. Люди, зубами вцепившиеся в последний шанс спастись от гибели или плена, просто шли в ва-банк. Их уже не пугал ни трибунал за отказ подчиниться старшему по званию, ни ствол револьвера или винтовки, смотревший им прямо в лицо. Они хотели выжить… и выжить любой ценой, даже если для этого придётся пожертвовать своими ранеными товарищами. Страх и паника всецело правили бал в этом безумии, а человечность и сострадание стыдливо прятались внутри душ, не имея сил достучаться до разума большинства людей.

Прямо на глазах Юджина, сидевшего неподалёку, произошла очередная отвратительная сцена, характеризующая тот настрой который охватил солдат экспедиционного корпуса.

К одной из колонн, длинной лентой извивающейся на пляже и уходившей далеко в море, подошли четыре санитара, несущие на носилках двух раненых, замотанных в окровавленные бинты. Их сопровождал пехотный майор, одетый по всей форме, решительно идущий впереди. Волевой подбородок, стиснутые от напряжения челюсти, правая рука крепко сжимает «Webley».

Подойдя к тому месту где начиналась вода офицер жестом приказал санитарам остановиться и властно сказал:

— Расступиться, пропустить вперёд раненых!

Несколько человек из колонны, видимо, ещё сохранивших в себе армейскую субординацию, уплотнились чтобы дать группе втиснуться в их строй, но тут сразу послышались крики