Кожаный Чулок. Большой сборник - Фенимор Купер

— Молодец, индюшка, молодец! — кричал он, вскакивая на ноги и протягивая руки к птице, словно с намерением обнять ее.— Вот я велел ей тряхнуть головой, и вы сами видели, как она увернулась! Давай-ка еще один шиллинг, Билли, и стреляй во второй раз.

— Нет, теперь моя очередь,— сказал молодой охотник.— Я уже заплатил тебе. Посторонись и дай мне попытать счастья.

— Зачем бросать деньги на ветер? — сказал Кожаный Чулок.— Птичья голова и шея — плохая цель для неопытной руки и раненого плеча. Дай-ка лучше попробовать мне, а потом мы с барышней, верно, столкуемся, как поделить птицу.

— Выстрел мой,— повторил молодой охотник.— Посторонитесь и не мешайте мне.

К этому времени горячие споры вокруг начали утихать, так как все согласились, что, находись голова индейки в любом другом месте, кроме того, в котором она находилась, птица наверняка была бы убита. Однако приготовления юноши не вызвали особого интереса, и он, торопливо прицелившись, собирался уже спустить курок, когда его остановил Натти.

— У тебя дрожат руки,— сказал он.— И ты слишком горячишься. Пулевые раны вызывают слабость, и как бы тебе не выстрелить хуже обычного. Но коли уж ты так решил, то стреляй быстрее, пока дуло не успело дрогнуть.

— Не мошенничать! — опять крикнул хозяин птицы.— Не обижайте бедного негра. Нечего, Натти Бампо, подавать ему советы! Пусть стреляет, отойдите от него.

Молодой охотник быстро выстрелил, но индейка даже не пошевелилась, а зрители, обследовавшие «мишень», объявили, что пуля не задела и пня.

Элизабет заметила, как исказилось лицо юноши, и ее удивило, что человек, так выгодно, казалось, отличавшийся от своих товарищей, вдруг досадует из-за подобного пустяка.

Но тут на линию стрельбы вышел ее собственный «рыцарь».

Промах молодого охотника тоже вызвал восторги Брама, хотя и не такие бурные, но веселость его сразу исчезла, едва позицию занял Натти. Лицо негра, обычно напоминавшее отполированное черное дерево, теперь пошло бурыми пятнами, а толстые губы плотно сомкнулись, скрыв два ряда ослепительно белых зубов, которые только что сверкали в улыбке, словно жемчужины в агатовой оправе. Ноздри, и без того очень широкие, так раздувались, что совсем заслонили щеки, а коричневые костлявые руки нервно ломали снежную корку —волнение пересилило в нем даже природную боязнь холода.

Тем временем человек, вызвавший столь сильную тревогу темнокожего владельца индейки, был так спокоен и невозмутим, словно ему предстояло испытать с вое умение в одиночестве, а не на глазах у толпы зрителей.

— Перед самым началом последней войны,— сказал Натти, аккуратно снимая кожаный чехол с замка своего ружья,— довелось мне побывать в голландском поселении на Мохоке, и я как раз попал на такое вот состязание. Ну, и решил тоже пострелять. То-то поразевали рты эти самые голландцы: я ведь в тот день выиграл рог для пороха, три куска свинца и фунт самого наилучшего пороха. Эх, и ругались же они на своем наречии! Мне потом говорили, что один тамошний пьяница поклялся свести со мной счеты, прежде чем я вернусь на свое озеро. Но, подними он ружье к плечу со злодейской мыслью, бог его наказал бы, ну, а если бы господь его все же не наказал, а он промахнулся бы, то я-то уж знаю, кто отплатил бы ему тем же, да еще с лихвой, если умение стрелять что-нибудь да значит.

К тому времени, когда старый охотник умолк, он уже закончил все свои приготовления; отставив правую ногу как можно дальше назад и протянув левую руку вдоль длинного ствола, он поднял ружье и прицелился в птицу. Все зрители быстро перевели глаза со стрелка на его жертву, но в тот миг, когда должен был раздаться выстрел, послышался только негромкий щелчок кремня по огниву.

— Осечка, осечка! — завопил негр, вскакивая на ноги и словно безумный прыгая перед птицей.— Осечка считается за выстрел! Натти Бампо дал осечку, Натти Бампо не попал в индюшку!

— Вот сейчас Натти Бампо попадет в одного черномазого,— негодующе крикнул старый охотник,— если ты не посторонишься, Брам! Где ж это видано, чтобы осечка засчитывалась за выстрел? Сам посуди, осечка — значит, кремень ударился о сталь, а выстрел — значит, верная смерть. Ну-ка, посторонись, парень, и я покажу Билли Керби, как надо стрелять по рождественским индюшкам.

— Не позволяйте ему обижать бедного негра! — крикнул хозяин индейки, мужественно не покидая своего поста и прося у зрителей справедливости, в которой слишком часто отказывают его униженным и угнетенным соплеменникам.— Всем известно, что осечка считается за выстрел. Пусть масса Джонс скажет! Вот спросите у барышни.

— Правильно,— сказал лесоруб,— таков уж закон в наших местах, Кожаный Чулок. Если хочешь стрелять еще, плати новый шиллинг. А я, пожалуй, опять попытаю счастья. Вот деньги, Брам, и следующий выстрел за мной.

— Уж конечно, ты знаешь законы лесов лучше меня, Билли Керби,— язвительно сказал Натти.— Ты ведь пришел в эти места с поселенцами, погоняя волов, а я пришел еще задолго до прошлой войны, в мокасинах и с верным ружьем за плечом. Так кому же из нас лучше знать! И нечего мне втолковывать, что между осечкой и выстрелом нет разницы.

— Вот пусть масса Джонс скажет,— сказал встревоженный негр.— Он все знает.

Такое доверие к познаниям Ричарда было слишком лестно, чтобы этот призыв мог остаться неуслышанным. Мистер Джонс тут же шагнул вперед, покинув Элизабет, которая, не желая мешать веселью, из деликатности отошла в сторону, и изрек следующее мнение со всей серьезностью, которой требовали его новая должность и предмет спора.

— Итак,— сказал он,— возникли разногласия касательно права Натаниэля Бампо стрелять по индюшке Абрахема, свободнорожденного негра, без того, чтобы означенный Бампо уплатил один шиллинг за эту привилегию.

Никому не пришло в голову отрицать столь очевидный факт, и, дав слушателям время переварить эту предпосылку, Ричард продолжал:

— Вопрос этот, несомненно, надлежит решать мне, ибо я по долгу службы обязан охранять мир в нашем округе, и не следует легкомысленно позволять людям, держащим в руках смертоносное оружие, самим улаживать свои разногласия под влиянием гнева и злобы. По спорному пункту, как известно, не существует письменных или устных установлений; следовательно, мы должны рассуждать, придерживаясь аналогий, то есть сравнивая одно с другим. Так вот, в дуэлях, где стреляют обе стороны, осечка по правилам считается выстрелом, раз такое правило существует там, где противник имеет право на ответный выстрел, то, мне кажется, будет несправедливо позволить человеку весь день напролет делать осечки по беззащитной индюшке. И посему я прихожу к заключению, что Натаниэль Бампо потерял право на выстрел и для возобновления этого права должен заплатить еще один шиллинг.