Риск. Молодинская битва - Геннадий Ананьев

Воды в городе много. Только по Рыбнорядному оврагу несколько озер: Белое, Черное, Банное, Поганая лужа.

Припасов, как утверждают Шах-Аци и оставшиеся с наместником казанские вельможи, на все десять лет хватит. Так что ни голод городу не страшен, ни жажда. Да и воинов достаточно — тридцать тысяч. Впятеро, конечно, меньше русской рати, но они же — за стенами. Отбиваться легче, чем осаждать.

И еще одно важное обстоятельство: ни разу русское воинство не брало приступом Казани, хотя не единожды подступало под стены города. Бывало, случалось, она отворяла ворота, но тогда речь шла лишь о смене хана и о договоре жить в соседской дружбе и согласии. А что договор? О нем всегда можно забыть. Сейчас же все иначе — никакого ханства, только царский наместник, а это значит полное подчинение России. Более того, вся земля Казанского ханства становится вотчиной русского царя, а народ весь — его подданными. Для татар, кому многие годы Русь платила дань и была, по сути дела, землей, которую можно безнаказанно грабить и за счет ее жителей пополнять число рабов, подобное очень унизительно.

А татары, чего греха таить, ратники добрые. Если даже стену осилишь, в самом городе легче не станет. Несколько холмов, рассеченных оврагами, превратятся в крепкие очаги сопротивления. Особенно трудно придется у ханского дворца, который построен на высоком холме с обрывистыми склонами, а в пологом месте — крепкий оплот.

Крепостью станет и каждая мечеть. Особенно соборная, что рядом с дворцом князя Ширин Hyp-Али. Там сеид Кул-Шериф непременно соберет фанатиков, которые предпочтут смерть позорному плену.

Выходило, надежды на мирное разрешение векового спора никакой нет, и поэтому нужно думать и думать, как раскусить этот крепкий орех. По старинке если наброситься, вряд ли чего добьешься, а нового пока ничего не придумывается. Если только добрую половину из ста пятидесяти пушек собрать в кулак у Ханских и Арских ворот, да ров пошире и поглубже к ним прорыть, чтобы без жертв к ним катить ядра и порох подносить в любое время.

«Дело, — похвалил сам себя Михаил Воротынский. — Туры тоже можно рвами соединить. Пушкарям сподручно, да и ратников там можно держать без урону».

Объехав стену, остановил царь своего коня поодаль от Арских ворот, чтобы совет держать, и князь Михаил, не став дожидаться царевых вопросов, осмелился заговорить первым:

— Дозволь, государь, поделиться задумкой своей?

— Что ж, говори.

— Основные силы собрать здесь, у Ханских и Арских ворот. Здесь ломать стену и ворота. Повели боярину Морозову половину тяжелых и средних стенобитных орудий сюда отрядить. Ертоул и посоха ров отроют, чтобы по нему, укрываясь от стрел и ядер, подносить зелье и ядра катить. Остальные средние и крупные пушки тоже не в низины пусть ставит. От Казанки же и Булака — пищали на колесах. Там им самый раз. Рать защищать от вылазки, не выпускать никого из крепости. Туры, как посоха закончит их рубить, Большим полком покачу. После этого между турами ходы ладить, а уж затем — до рва закопы.

— Ишь ты, мудро, — одобрил мысль Иван Васильевич, а вот насчет главного участка для удара усомнился, ибо стены от Арского поля толстые и высокие, да и ждут казанцы врага именно здесь. Спросил боярина Шереметева:

— Как ты мыслишь?

— Князь Воротынский дело говорит. А ждать? Пусть себе их ждут. Ворота побьем, стены толстые тоже не устоят от ядер в сотни пудов.

— Твое слово, князь Владимир?

— От Арского.

— Хорошо. Так и порешим.

День-другой миновал, и туры готовы. Время катить их к намеченным местам. Собрал Михаил Воротынский воевод младших и повелевает:

— Кольчуг и шеломов не снимать. Мечи и щиты — с собой. Не так ловко будет с турами управляться, но эта беда не беда. Предвижу вылазку.

Не с восторгом принят приказ главного воеводы, тем более что татары смирней мыши себя ведут, но перечить никто не стал. А князь Воротынский еще и коннице во главе с князем Иваном Мстиславским велел идти с полком, к тому же у царя попросил из его полка отряд детей боярских.

Даже братец Михаила пошутил, отбирая ему самых ловких из ловких:

— Иль на молоке обжегся, коль на воду дуешь?

— Не зубоскаль, брат. Как дело обернется, Богу только ведомо, а нам, воеводам, так нужно поступать, чтоб без изъяну дело делалось да ратники не гибли бездельно.

Ой как пришлись к месту все предосторожности, предпринятые главным воеводой. Татары ждали именно этого момента, когда покатят ратники к стенам крепости туры, поснимав, как принято, доспехи. Приготовились к удару и отряды Япанчи, Шипака и Эйюба. Острог они уже срубили, отгородив его крепким тыном, ждали сигнала к налету и получили его. Условились так: Япанчи с Шипаком ударят от леса по русскому стану, как только втянутся ратники российские в сечу у Арских и Ханских ворот и в тот самый момент, когда откроются Крымские и Аталыковы ворота, чтобы ударить с боков по сражавшимся с главными силами вылазки у Арских и Ханских ворот. Оказавшись в клещах, русские не станут долго сопротивляться. А чтобы лишить их возможности бежать за Волгу, Эйюба налетит на корабли, побьет охрану и подпалит их.

Началось все, как татары и задумали. Большой полк, медленно двигая туры, приближался к стенам крепости, и вот, когда уже казалось, что все обойдется без боя, ибо даже пушки не стреляли и пушкарей не было видно на стенах, вдруг те безмолвные стены в один миг ожили, пушки, загодя заряженные, грохнули неожиданным громом, выплевывая из своих жерл ядра, зачастили пищали. Почти одновременно отворились Ханские и Арскяе ворота для резвой конницы, и дикое «Ур-ра-а-агш!» волной ударило в опешивших на мгновение ратников Большого полка, вселяя в их души трепет, и понеслось дальше через Арское поле в гористые чащобы, опоясывающие многоверстную цветастую луговую ровность.

Князь Михаил, послав гонца с повелением к князю Мстиславскому до времени не бросаться в сечу, первым выхватил меч. Полк ощетинился копьями навстречу пластающим коням. Сеча завязалась.

У конников есть преимущество перед пешцами: крутятся волчками, нанося удары своими кривыми саблями направо и налево, но и пешцы не бездельничают. У них свой резон имеется. Щит — добрая для пешца защита, а если мечом всадника трудно достать, коню бабки[162] подсечь — дело плевое. А рухнул конь, тут и всаднику конец. Не успеет он из стремени ноги выпростать.

Валом, однако, валят казанцы. Пятиться начал уже Большой полк, но князь Михаил Воротынский, который рубился в окружении своей малой дружины у крайнего тура, не забывал, что он — воевода главный. С коня ему все хорошо видно. Пора, казалось бы, звать князя Мстиславского с казаками и детьми боярскими царева полка, но медлит Михаил, не время еще, считает. И тут крик стремянного:

— Справа и слева в тыл заходят!

— Подай знак Мстиславскому.

Сошлась лавина с лавиной. Сеча жаркая. Пока никто никого не одолевает, но хорошо, что не удалось казанцам взять в кольцо Большой полк. А у князя Владимира Воротынского и боярина Ивана Шереметева руки чешутся. Просят они царя:

— Дозволь, государь, полком твоим ударим. Враз сомнем. А то и ворота не дозволим затворить. Прорвемся в город. Остальные полки тоже в прорыв бросишь.

— Нет.

— Касимовских татар тогда пошли.

— Нет!

Что? Недопонимание открывшейся возможности или чрезмерная осторожность? Трудно ответить, ибо Иван Васильевич не собирался отчитываться за свои решения перед воеводами, хотя и самыми ближними. Но миновало совсем немного времени, и оказалось, что царев запрет не зряшен: из леса с воплем вылетели конники и понеслись к главному русскому стану.

Спасло стан то, что не рядом с лесом он расположен, а в доброй от опушки версте.

— Вот теперь ваш черед настал, — сказал царь Владимиру Воротынскому и Ивану Шереметеву. — Стеной встаньте, а стан удержите.

Не бросили воеводы свою конницу навстречу вражеской. Пешими воинами загородились, велев исподволь пятиться к Ертоулу и затем — к обозу, отводя тем самым конников дальше от леса, а уж после того, как пешцы сдержали стремительный порыв многотысячного отряда татар и черемисы, завязали с ними упорную сечу, вот тут ударили с боков в нападавших казаки, дети боярские и касимовские татары во главе с Шахом-Али. Мало бы кому удалось вырваться из жестких русских клещей, да не простаками выказали себя Япанча с Шипаком, подали они знак своим ратникам, и те стремглав унеслись в лес.

Преследовать их не стали. Чего лезть в воду, не сведав броду. Разведать прежде нужно, есть ли нужда распылять силы? Не лучше ли отгородиться от леса добрым тыном и держать на всякий случай наблюдателей?

У Ханских и Арских ворот тоже наступил перелом: увидели со стены, что Япанча и Шипак ускакали обратно в лес, крикнули о том своим уланам и ратникам, упрямство коих тут же надорвалось, чем и воспользовались русичи, — вдохновились, усилили нажим.