На литературных перекрестках - Николай Иванович Анов

отрицательно замотал головой:

— Нельзя, нельзя! Не имеем права. Где ты был раньше? Сходи в медресе, может быть, там возьмут.

В медресе не особенно охотно приняли Серке в первый класс, где сидели малыши. Они сразу же прозвали великовозрастного товарища «папашей».

В те годы, когда Серке постигал в Троицке грамоту, в степь пришла революция. Люди радовались свободе, а в родном ауле стараниями Альтая открылась начальная школа. Серке поехал на празднество. Старики кланялись ему — теперь он был самый образованный человек в ауле. Даже образованнее Альтая.

— Может быть, Серке Кожамкулов останется у нас мугалимом? — осторожно спрашивали аксакалы.

— Нет! Спасибо за уважение, но я еще учусь сам.

В школе будущий мугалим устроил концерт. Он читал стихи о пользе народного просвещения для темных жителей аула. Серке советовал казахам собирать деньги и открывать школы в степи. Таково было содержание стихотворения, прочитанного будущим мугалимом. Альтай-ага смотрел на него с восхищением.

Революция всколыхнула Казахстан. В Троицке открылось несколько клубов. Любители драматического искусства создавала кружки художественной самодеятельности. Русские, татары, украинцы устраивали спектакли и концерты. Казахского драматического кружка не было. Серке не мог его организовать за отсутствием охотников. Что делать? Пришлось выступать в одиночку на концертах татарского кружка с декламацией стихов любимого Абая.

Впрочем, в эти горячие и веселые дни люди не только интересовались художественной самодеятельностью. В степи кипела суровая борьба с коварными врагами советской власти — алаш-ордынцами. В степи лилась кровь джигитов. Серке достал винтовку. В партизанском отряде Джангильдина его встретили приветливо. Там радовались каждому новому бойцу.

Осенью партизаны остановились на отдых в Кустанае. В тихом уездном городке отдел народного образования решил открыть казахский театр. Задержка была за небольшим: в городе не было актеров. Заведующий гороно пошел за помощью к военным.

О Серке Кожамкулове в отряде ходила слава — он умел смешить бойцов прибаутками, сказками.

— Вот вам подходящий джигит, — сказал командир. — Для нас он чересчур веселый, а для вас будет как раз.

Так началась профессиональная карьера Серке, единственного артиста кустанайского театра.

Через год, уже будучи студентом татарского педагогического института, Серке выступал в Оренбурге перед делегатами первого съезда Советов, исполняя главную роль в пьесе «Максан Кор-Лар». Это был его дебют на настоящей большой сцене. Восхищенные зрители, делегаты съезда, разнесли первую славу о мугалиме, который смешит люден, как настоящий артист.

Но Серке Кожамкулову не удалось поработать учителем в школе. Как неподкупно честного человека, его мобилизовали на работу следователем уголовного розыска. Это была полезная деятельность не только для молодого советского государства, но и для будущего артиста. Сотни людей прошли перед глазами Серке — конокрады, жулики, воры и обманутые ими. Целый калейдоскоп хитрецов, желавших обвести вокруг пальца в первую очередь самого следователя. Кто знает, может быть, это была первая школа для Серке, где он столкнулся с мошенниками, умело игравшими роль честных людей, и где нужно было иметь честное сердце, чтобы не допустить ошибки.

Работа в уголовном розыске была для хлеба насущного, а для души оставались любительские спектакли. Росла слава молодого артиста. И вот он уже в Кзыл-Орде. И мы с ним беседуем о казахском национальном театре.

* * *

На той самой сцене, где еще вчера русские актеры играли пьесу Алексея Толстого «Заговор императрицы», казахские актеры решили для открытия театра поставить пьесу Мухтара Ауэзова «Енлик — Кебек». В молодой труппе не хватало исполнителей — было всего шесть артистов. Волей-неволей пришлось показать лишь четвертый акт.

Серке был режиссером спектакля и играл роль Еспембета, свирепого обвинителя героев — Енлик и Кебека. Жестокий, тупой, непреклонный блюститель законов, он со всей силой своего гнева обрушился на влюбленных, преступивших вековой обычай. Они нанесли оскорбление роду и должны понести суровое наказание: смерть! Кожамкулову удалось показать обобщенный образ бия, вскрыть его характерные черты: властолюбие, коварство, жестокость.

В концерте Иса Байзаков импровизировал стихи, Калибек Куанышбаев читал комические рассказы. Елюбай Умурзаков и Курманбек Джандарбеков пели песни.

Итак, театр родился. На другой день Серке пришел ко мне и сказал:

— Разве мы не понимаем нашу слабость? Это только наш первый шаг. Так начинает ходить младенец. Но погоди… У нас будет настоящий театр!

В режиссерской работе Серке шел ощупью. Посоветоваться было не с кем. Его окружали талантливые актеры — Жандарбеков, Куанышбаев, Умурзаков, Байзаков, Кашаубаев, — но они тоже не имели никакой театральной подготовки. Самый выдающийся из них, певец Амре Кашаубаев, был неграмотным. Режиссер варился в собственном соку. Единственными его учителями были русские артисты, гастролировавшие тогда в Кзыл-Орде. Серке жадно приглядывался к их выступлениям. Это была его начальная школа театрального искусства…

Жизнь актера! Она была не сладкой. Она требовала жертв. Многие, не выдержав суровых лишений, отступили на исходные позиции обеспеченной спокойной жизни. Серке не вернулся в уголовный розыск. Он и еще три артиста — Жандарбеков, Умурзаков и Куанышбаев — не покинули сцену ни на один день за все время существования театра.

Летом Серке Кожамкулов выезжал с труппой в города и аулы Казахстана. Он заглядывал и в соседние республики. Ташкент, Фрунзе и Омск видели его постановки.

Далеко не розами был усеян путь гастрольных поездок молодого театра. Серке помнит, как для поездки в Киргизскую республику актерам дали только одну подводу для багажа; двести шестьдесят километров от Алма-Аты до Фрунзе артисты прошагали пешком, задыхаясь от жары и усталости. Это был фронтовой поход бойцов искусства, бравших новую высоту. И во главе отряда шел неутомимый Серке в стоптанных ботинках, в порыжевшей от знойного солнца шляпе. Но он шагал уверенно, как боевой командир.

Зоркий глаз и верное чутье режиссера помогали Серке находить талантливых молодых актеров. На одном любительском концерте он отметил девушку-казашку, выступавшую с декламацией.

— Вам надо идти работать в театр, — сказал он девочке, дочке сапожника Джасана, и не ошибся.

Он сумел не только определить самородок золота, но и придать ему ювелирную отделку. Он взял девочку в гастрольную поездку по Турксибу и все лето занимался с нею. Так дочь алмаатинского сапожника со временем выросла в народную артистку СССР Куляш Байсеитову.

Семь лет, самые трудные годы становления театра, проработал режиссером Серке. На восьмом году в театр пришел русский многоопытный режиссер, и Серке с большим опозданием получил