Истории, от которых не заснешь ночью - Альфред Хичкок

Через четверть часа Чарли Ле Ламбэн и Вебстер Шоу, возвращаясь из Санрайза, заметили какую-то призрачную форму, раскачивающуюся, как маятник, в спускающихся сумерках дня. Они прибавили шаг и, когда подошли ближе, узнали безжизненное тело Леклера. А какое-то живое существо набрасывалось на него, трясло, кусало и все время придавало телу какое-то вибрирующее движение.

- Да оставишь ты его в покое, злодей! - закричал Вебстер Шоу.

Батар яростно посмотрел на него, грозно зарычал, не открывая пасти.

Тогда Чарли Ле Ламбэн достал револьвер, но его неловкая рука дрожала.

Вебстер разразился нервным смехом, прицелился в точку как раз посередине сверкающих глаз животного и спустил курок. Тело Батара скрючилось от выстрела, а его лапы начали спазматически царапать землю. Так продолжалось недолго, потом его мышцы расслабились, но клыки так и не разжались.

Джейн Спид

"... Надо же быть справедливым"

Когда она поставила передо мной пиалу геркулесовой каши, я поняла тут же, что Маму больше занимает не завтрак, а нечто другое. Этим я хочу сказать, что была среда, день, когда она обычно произносит свою привычную фразу: "Вот, что вам приносит пользу, когда предстоит тяжелый день!" - и спрашивает у меня, что бы я съела.

Где-то я колебалась, делать ей по этому поводу замечание или нет, когда появился Папа и сел за стол. Я решила тогда ничего не говорить и ограничилась тем, что положила толстым слоем клубничное варенье на кашу. Может быть, своим долгим, продолжительным молчанием я заставлю Маму забыть о своем присутствии, и она станет рассказывать Папе о том, что ее так заботит. Конечно, речь шла не только о счетах. Может, вы и представления не имеете, как родители могут терзаться из-за этого.

Папа залпом выпил апельсиновый сок, как он это всегда делал, и взялся за газету. Но уже по тому, как Мама размешивала кофе ложечкой, я бы с кем угодно поспорила, что она ему не даст долго молчать.

Не прошло и полминуты, и я выиграла пари.

- Гарри...

Он ограничился мычанием, не отрываясь от газеты, прекрасно понимая, что это - напрасный труд.

- На той неделе умерла мать Хэрберта Вельмэна.

- Да? - отреагировал Папа, складывая газету. Он положил ее рядом с собой на столе.

На несколько секунд я застыла, чтобы понять, кто это Хэрберт Вельмэн, что может показаться любопытным, поскольку Вельмэны живут рядом с нами. Но бывает, что я забываю их фамилию, так как Джедди Брубэйкер всегда называет госпожу Вельмэн "Дама с кошечками". Надо сказать, она здорово любит кошек. У нее самой их две, но каждый вечер она выносит всем бродячим кошкам, кроме молока, еще и объедки. Я это точно знаю, потому что моя комната расположена прямо над нашей кухней, и из своего окна я вижу, как она все это выкладывает на ступеньках очень крутой лестницы, по которой можно подняться к задней двери, к черному ходу их дома.

Иногда по ночам я слышу, как они кричат и дерутся, кошки, конечно, не Вельмэны, даже однажды Папа хотел пойти пожаловаться, но Мама помешала сделать это. Она сказала, что у бедняжки Изебел Вельмэн только и были что кошки: детей у нее не было, не было почти что и мужа, так как господина Вельмэна почти никогда не было дома.

Вечерами он возвращается поздно, иногда даже уж после того, как я ложусь спать, а на уик-энды он отправляется к своей матушке в небольшой городок Пен-Оукс в восьмидесяти километрах отсюда. Но теперь, уж поскольку она умерла, он больше туда ездить не будет.

- Не так уж и рано... - начал было Папа, но по тому, как вдруг осекся, мне не нужно было даже смотреть на Маму, чтобы догадаться, что она кивнула головой в мою сторону, должно быть, хотела ему напомнить, что я здесь.

- Эми, дорогая, - сказала она тут же фальшиво-игривым, жизнерадостным тоном, которым она говорила всегда, когда ей надо было побудить меня, что мне улыбалось меньше всего, - посмотри-ка, какое прекрасное сегодня утро! Почему бы тебе не пойти на улицу поиграть?

И всегда в тот момент, когда начиналось самое интересное. Но тоже ведь удача! Мама, казалось, даже не замечала, что я не доела свою кашу, честно говоря, варенье на каше - не такая уж блестящая мысль, но я вскакивала и уходила через заднюю дверь.

Насколько только можно было шуметь, настолько я демонстрировала свой уход по лестнице черного хода, а потом устраивалась под открытым окном. И в общем-то ничего из разговора я не упустила.

- ...что все это будет для Изебел теперь, когда на уик-энды он будет здесь.

Ну а Папа ответил:

- Разве тебе не этого хотелось все эти годы? Ты упрекала его, что все свободное время он проводил у своей мамы, бросая Изебел со своими кошками. Ну да! Да! Я знаю! - добавлял живо Папа, как если бы Мама собиралась его перебить. Не такая уж, должно быть, и забава это для нее. Но, знаешь, у Хэрба свои проблемы. Мама его - тоже была не подарок! Уезжать от себя она не хотела, а чтобы кто-то был в ее доме и занимался ею - тоже. Ну теперь, когда ее нет больше, может быть, Хэрб и Изебел будут вести нормальную жизнь.

- Я-то этого желаю от всего сердца, только бы это было не слишком поздно! - бросила Мама странным тоном.

- Что это ты хочешь сказать?

- Ну, Гарри! Вот уже пятнадцать лет, как они живут так. А люди... это ведь не лампа, которую зажигают или гасят одним щелчком выключателя.

На какой-то миг они замолчали, потом снова заговорила Мама, но голос ее изменился; потом он стал спокойным:

- Ты не помнишь, какой красивой женщиной была Изебел когда они сюда переехали? Какой хорошенькой!

И услышав это, я не поверила своим ушам. Если бы вы видели госпожу Вельмэн! Одни только ногти, ну что вы... Если бы хоть раз они у меня были такими черными, разрешила бы мне это Мама! А все потому, что, кроме кошек, она обожает садовничать. И никогда не надевает перчаток, говоря при этом: "Мне нравится соприкасаться с землей!"

В этом году у нее дикое количество душистого горошка, и она от этого без ума. Такого розовато-сиреневого цвета, надо сказать, что это очень красиво... Да, душистый горошек, но не госпожа Вельмэн. Да нет, не то чтобы она была неприятной, когда с ней разговариваешь, но чтобы она была красивой, это - нет! У нее какое-то, если можно сказать так, впалое лицо, а нос похож на птичий клюв, волосы торчат во все стороны, словно она никогда не причесывается.

Джедди Брубэйкер говорил, что госпожа Вельмэн - колдунья.

И я, честно говоря, в это верила... Но тогда я была намного моложе. Это было в пору, когда госпожа Вельмэн не переставала готовить, чего-то печь и всегда, конечно, в большем количестве, чем ей эго нужно было самой, чтобы обязательно угощать всех нас, детей. Я долго ничего от нее не принимала, потому как боялась стать жертвой какою-нибудь колдовства или еще чего-то там.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});