Короли диверсий. История диверсионных служб России - Михаил Болтунов

Оба они, без сомнения, были людьми талантливыми. Так, Бажанов в 20 лет стал секретарем уездного комитета партии, а в 23 — помощником и секретарем Сталина. Одновременно он утвержден и секретарем Политбюро.

Бажанов умен и независим, и не будь он на таком высоком посту, рядом со Сталиным, ему бы не сносить головы. Ягода даже написал письмо Сталину, что секретарь Политбюро — скрытый контрреволюционер. Правда, ГПУ не могло предоставить никаких доказательств, но Ягода ссылался на свою интуицию и опыт.

Кстати, Сталин показал письмо Бажанову. Судя по всему, такой оборот дела, при котором секретарь Политбюро и начальник ГПУ враждовали, ему нравился.

В ночь на 1 января 1928 года Борис Бажанов вместе с сотрудником ГПУ Аркадием Максимовым бежал из страны, перейдя советско-персидскую границу на юге Туркмении. В своей книге «Воспоминания бывшего секретаря Сталина. Кремль, 20-е годы», которую Бажанов выпустил за рубежом, он рассказывает:

«Вечером 31 декабря мы с Максимовым отправляемся на охоту. Максимов, собственно, предпочел бы остаться и встретить Новый год в какой-либо веселой компании, но он боится, что его начальство (ГПУ) будет очень недовольно, что он не следует за мной по пятам.

Мы приезжаем по железной дороге на станцию Лютфабад и сразу являемся к начальнику пограничной заставы. Показываю документы, пропуск на право охоты в пограничной полосе. Начальник заставы приглашает меня принять участие в товарищеской встрече Нового года. Это приглашение из вежливости. Я отвечаю, что, во-первых, я приехал на охоту, предпочитаю выспаться и рано утром отправиться на охоту в свежем виде; во-вторых, они, конечно, хотят выпить в товарищеском кругу, я же ничего не пью и для пьющих компаний совершенно не подхожу. Мы отправляемся спать.

На другой день, 1 января, рано утром мы выходим и идем прямо на персидскую деревню. Через один километр в чистом поле и прямо на виду у пограничной заставы я вижу ветхий столб: это столб пограничный, дальше — Персия. Пограничная застава не подает никаких признаков жизни — она вся мертвецки пьяна. Мой Максимов в топографии мест совершенно не разбирается и не подозревает, что мы одной ногой в Персии. Мы присаживаемся и завтракаем.

Позавтракав, я встаю: у нас по карабину, но патроны еще все у меня. Я говорю: «Аркадий Романович, это — пограничный столб и это — Персия. Вы — как хотите. А я — в Персию и навсегда оставляю социалистический рай — пусть советское строительство коммунизма продолжается без меня».

Максимов потерян: «Я же не могу обратно — меня же расстреляют за то, что я вас упустил». Я предлагаю: «Хотите, я Вас возьму и довезу до Европы; но предупреждаю, что с этого момента на Вас будет такая же охота, как и на меня». Максимов считает, что у него нет другого выхода — он со мной в Персию.

Мы приходим в деревню и пытаемся найти местные власти. Наконец, это нам удается…»

Так начинается долгое, опасное путешествие сталинского секретаря в Европу.

Уже 2 января извещена застава, но погони нет, пограничники пьяны. Тем временем беглецы прибывают в центр дистрикта, оттуда путь в столицу провинции — Мешед. Но автомобильная дорога на Мешед уже перекрыта чекистами, и Бажанов с Максимовым отправляются через горы. Там нет дороги, все тропы занесены снегом. Но в этом единственное спасение: чекисты в горы не пойдут.

На пятый день пути беглецы спускаются в долину Мешеда и пересаживаются в автобус. Их уже «ведут» агенты ГПУ. Автобус их довозит до гостиницы. Объясняют, что европейцы живут здесь, туземцы останавливаются в караван-сараях. Вечером в ресторане Бажанову и Максимову подают кофе. Он отдает горьким запахом миндаля — запахом цианистого калия.

Губернатор Хорасана утром принимает у себя Бажанова и селит их в кабинет начальника полиции. Местная полиция располагается в средневековой крепости. Так что это самое безопасное место.

Целый день у ворот крепости дежурит племя всадников-курдов. Они наняты агентами ГПУ и поджидают беглецов. В то же время переговоры в Тегеране затягиваются, СССР готов пойти на любые уступки, лишь бы схватить перебежчиков.

В Мешед прибывает резидент ГПУ в Персии Агабеков и лично организует поимку предателей. Не ожидая развития дальнейших событий, которые вполне возможно, могли закончиться трагически, Бажанов договаривается с индусским коммерсантом, и тот через границу Персии с Индией доставляет их в руки вождя сторожевого белуджского племени.

Вскоре на верблюдах перебежчики пересекают Белуджскую пустыню и сдаются в руки английского резидента в Индии. Их встречают достаточно радушно.

В середине августа 1928 года Бажанов и Максимов садятся в Бомбее на пароход и через две недели вступают на землю Франции. Однако и здесь «сталинские посланники» не оставляют в покое Бажанова. Они «организуют» автомобильную аварию, натравливают ревнивого мужа некой француженки, якобы любовницы Бажанова.

Наконец Сталин посылает в Париж известного чекиста-убийцу, сотрудника ИНО Якова Блюмкина. Его отзывают из Закавказья, где он подавлял восстание грузин, и направляют резидентом ГПУ во Францию. Блюмкин должен уничтожить Бажанова. Однако Блюмкин вернулся в Москву ни с чем, правда, доложил: с бывшим сталинским секретарем покончено.

Действительно, чекисты выбросили на ходу с поезда человека, но им оказался не Бажанов.

Однако «утка» эта прижилась, тем более что ИНО не хотело признавать свой просчет.

«1930 год, — как пишет сам Бажанов, — заканчивает самую опасную для меня полосу…

Около 1930 года в ГПУ произошли большие перемены. В частности, место заведующего Иностранного отдела Трилиссера занял Мессинг. В связи с этим резко изменился и состав персонала, и характер работы заграничной резидентуры ГПУ». Судьба распорядилась так, что сталинский секретарь пережил всех гонителей — и Агабекова, и Блюмкина, расстрелянного в 1929 году, и самого Сталина. Он умер в Париже в 1982 году.

Что же касается Орлова, то он был достаточно крупным и удачливым разведчиком. Казнь руководителя испанских троцкистов, доставка золота Испанской Республики в Советский Союз — это дело рук Орлова.

Его хорошо знал заместитель начальника Иностранного отдела Шпигельглас, он был близким другом начальника ИНО Слуцкого, который, кстати, сам выдвинул Орлова на должность нашего резидента в Испании.

«В октябре 1937 года, — напишет позже Орлов в своих воспоминаниях, — в Испанию прибыл Шнигельгляс (написание авторское), заместитель Слуцкого. Не кто иной, как он за три месяца организовал в Швейцарии убийство Игнатия Рейсса — резидента НКВД, отказавшегося вернуться в Москву. Шнигельгляс, у которого жена и дочь оставались в Советском Союзе фактически в роли заложников, не был уверен в своей собственной участи и, вероятно, сам подумывал, как выйти из игры. Но это, отнюдь, не делало его менее опасным.

У него не было в Испании никаких явных дел, и его приезд только укреплял мои подозрения, особенно когда я узнал, что он встречался в Мадриде с неким Болдиным, который, как выяснилось, был послан в Испанию Ежовым в качестве руководителя террористической «подвижной группы».

Я выжидал, откладывая свой разрыв с Москвой… Меня все еще не оставляла наивная надежда, что возможны какие-то перемены, что в Москве случится что-то такое, что положит конец кошмару бесконечного террора. Наконец Москва сама решила за меня. 9 июля 1938 года я получил телеграмму Ежова — в то время второго человека в стране после Сталина. Мне предписывалось выехать в Бельгию, в Антверпен, и 14 июля подняться на борт стоящего там советского судна «Свирь» для совещания с товарищем, «известным вам лично».

Было ясно, что «Свирь» станет моей плавучей тюрьмой. Я телеграфировал ответ: прибуду в Антверпен в назначенный день.

Однако Орлов на встречу не прибыл. Из Испании вместе в женой и дочерью он пересек границу Франции. Приехал в Париж, оттуда на канадском теплоходе «Монклэр» покинул Европу.

По прибытии в Канаду Орлов написал письмо Сталину, а копию отправил Ежову. В послании он предупреждал: в случае слежки и организации покушения он обнародует документы, хранящиеся в швейцарском банке. Орлов просил оставить в покое мать его жены.

Кроме того, Сталин и руководство НКВД знали — «беглец» хорошо знаком с нашей агентурной сетью в Англии, Франции, Германии, не говоря о самой Испании.

Орлов грозил также, если не выполнят его условия, придать огласке документы, касающиеся испанского золота.

Сталин, разумеется, не желал огласки «золотого дела». Ведь наша военная поддержка республиканцев в гражданской войне подавалась миру как сугубо бескорыстная.

Поступил приказ о прекращении розыска Орлова. Об этом эпизоде пишет в своих мемуарах «Разведка и Кремль» Павел Судоплатов. Сам же Орлов утверждает, что «охота за мной началась тотчас же и продолжалась четырнадцать лет». Хотя и не приводит никаких фактов этой «охоты».