Черт из табакерки - Дарья Донцова

Собеседница опять утерлась рукавом и продолжила:

– Я так измучилась, просто стала невменяемой, но тут произошло неожиданное… Никита отправился на очередное обследование к своему доктору. Мужчина тщательно заботился о себе и раз в году обязательно полностью проходил диспансеризацию, чтобы удостовериться в том, что он совершенно здоров. Но в этот день врач озабоченно покачал головой и отправил Соловьева к хирургу. Вердикт оказался суровым – рак грудной железы, но шанс на спасение жизни оставался, нужно было срочно сделать операцию.

Никита с недрогнувшим лицом выслушал диагноз и запретил жене рассказывать кому-либо о его болезни, даже Антону.

– Никто не должен об этом знать, – категорично отрезал он.

Альбина не стала спорить. Никита, сказав всем, что уезжает в Америку, лег в клинику и прошел все ступени – оперативное вмешательство, лучевую и химиотерапию, гормоны.

После непродолжительного ухудшения анализы стали приходить в норму. Соловьев поверил в то, что выздоровел. Но примерно через год он неожиданно начал задыхаться. Врачи, отводя глаза, сказали ему, что это аллергия, развившаяся после интенсивного лечения. Мужчина начал вновь ходить на уколы и пить таблетки, но Альбине врач, разведя руками, сказал:

– Мы же не боги, процесс идет, боюсь, он долго не протянет, год максимум.

И Альбина стала ждать конца, впрочем, Слава тоже. Он, естественно, был в курсе дела, но ни Вика, ни Вера, ни Антон даже не предполагали о болезни Никиты. Вернее, они считали, будто у него астма, отсюда и душераздирающие припадки кашля.

Соловьева замолчала и глянула на меня.

– Теперь понятно?

Я пожала плечами. Более чем. “Любящая” жена преспокойненько ждала, когда супруг отправится к праотцам, и потирала руки, думая, что денежки вот-вот попадут в ее распоряжение.

– А Вера? – спросила я. – Ведь по завещанию огромные суммы отходили сестре мужа и Вике, а не тебе.

Альбина улыбнулась:

– Верочка была милейшим существом, вот уж трудно представить, что они с Никитой из одного гнезда. Она скорей годилась в сестры Антону – тихая, деликатная, талантливая художница. Я любила ее, и, если бы средства достались ей, у меня не было бы никаких проблем. Веруся никогда бы и взглядом меня не упрекнула и скорей всего только обрадовалась бы, узнав, что я снова выхожу замуж. Боже, как бы мы хорошо жили, все вместе – Тоша, Ксюша, Верочка, Славик и Дашенька… Господи, как я надеялась на счастье, как мечтала, как ждала… Понимаешь теперь, что никакой нужды убивать Никиту у меня не было? Он умер бы сам. Не через год, так через два. Я столько мучилась, что лишние двенадцать месяцев…

– Надо же, как тебе повезло, – тихо сказала я, – сначала Вера погибла, потом муж…

– С Верочкой произошла трагическая случайность! – воскликнула Альбина. – Ужасная, несправедливая, а с Никитой… Ну не трогала я его, не трогала, поверь.

– Как же яд оказался в матрасе?

– Не знаю! – яростно воскликнула Альбина. – Честное слово. Вытащили пузырек из матраса с наклейкой “Панангин”, а там – стрихнин. Боже, что же будет с Дашенькой!

– А с Викой? Альбина осеклась:

– Ну, Виктория пока поживет дома.

– Одна?

Дама нахмурилась:

– Там Антон, Ксюша, ничего, как-нибудь.

Я во все глаза глядела на Альбину: бывает же такое – она даже не вспомнила про старшую дочь! Напрочь забыла о ребенке.

– Это кто-то подстроил! – почти кричала Соловьева. – Сначала отравил Никиту, потом подсунул мне яд.

– Зачем?

– Не знаю!!!

– Как зовут вашего врача и где он работает?

– Кисин Андрей Евгеньевич, – ответила Альбина. – Шестьсот двадцатая городская больница, там и операцию делали, и облучение. Кисин его и курировал.

В этот момент дверь распахнулась, и вошел улыбающийся Олег Михайлович.

– Ну? Потолковали?

Я кивнула. Альбина подняла бесконечно усталые глаза и бесцветным голосом попросила:

– Разрешите мне передачу прислать?

– А тут и моего разрешения не надо, – спокойно ответил Куприн, – по закону положено – тридцать кг раз в месяц. Нижнее белье, тапки, мыло, газеты и туалетные принадлежности в вес не входят. Еще можете получить вещи, лекарство, таз, ведро, холодильник и телевизор, только не советую слишком уж в камере обзаводиться хозяйством.

– Почему?

– Недолго у нас продержат, отправят в СИЗО.

– В Бутырку?! – в ужасе воскликнула я. – Только вчера показывали, как там в камерах на пятьдесят человек все сто двадцать сидят.

– Женщин в Бутырке нет, – вздохнул Куприн, – для них не так давно построили новый изолятор, даже санитарные комнаты есть, правда, он тоже уже переполнен. Вот когда туда отправят…

Альбина, побледнев, переводила взгляд с меня на следователя.

Появился конвойный, и мою нанимательницу увели.

– Еще кофейку? – радушно предложил Куприн. Но меня начало мутить.

– Нет, спасибо.

– Ну как, она приняла решение помогать следствию?

Я отрицательно покачала головой:

– Утверждает, что не виновата и никакого пузырька в матрас не прятала.

Следователь развел напиток, понюхал содержимое чашки и сказал:

– Надо, наверное, поменьше этой гадостью накачиваться. Соловьева, мягко говоря, ввела вас в заблуждение. Дело в том, что стрихнин лежал в упаковке из-под лекарства “Панангин”. Его многие пьют, ничего особенного, просто калий и магний, сердечникам прописывают. Так вот, на пузырьке обнаружены отпечатки пальцев Соловьевой, очень четкие, просто удивительно. Знаете, такое ощущение, что она схватила “Панангин” руками, вымазанными жиром. Очень глупый поступок, теперь каждый первоклассник знает о дактилоскопии.

Я молчала. А что тут возразить? Олег Михайлович спокойно отхлебнул кофе.

– Понимаю, для вас это шок, дружили с человеком, считали, что хорошо знаете его, и вдруг, бац – убийца. Но поверьте, не вы одна оказались в такой ситуации. В этом кабинете часто сидят люди, повторяющие: “Не верю, не могла”. А потом выясняется – запросто, элементарно. “Люди гибнут за металл. Сатана там правит бал”.

И он снова включил чайник. В комнате стояла жуткая духота, окно было забрано решеткой, и форточка, кажется, вообще не открывается, и еще этот специфический запах. Ни в одном учреждении не сыскать подобного “букета” – пыль, старые бумаги, кофе и что-то еще, затхлое, тяжелое, просто невыносимое. Может, так пахнет человеческое горе? Кое-как я справилась с негативными эмоциями и спросила:

– Она говорила вам, что Никита был болен раком?

Куприн кивнул:

– Естественно.

– Ну и что, вы проверили? Олег Михайлович улыбнулся:

– Извините, пока не успел.

– Почему?

– Но ее только вчера арестовали, время есть.

– Послушайте, – возмутилась я, – а что, если она не виновата?

Куприн поднял вверх руки:

– Да вы не волнуйтесь так, сделаем все необходимое, только…

– Что?

– Только семейные разборки происходят намного чаще, чем вы думаете. По статистике, семьдесят пять процентов преступлений совершают родственники. Понимаю, что вам это кажется ужасным… Вы сейчас домой? Передайте Юрке привет, кстати, что с ним приключилось? Бюллетень взял.

– Давление замучило, – буркнула я и ушла.

ГЛАВА 25

В метро я в задумчивости села на скамейку. Придется ехать к этому Славе Рыбакову, кто-то же должен передать Альбине вещи и продукты. Вряд ли рафинированный Антон захочет таскаться с сумками на Петровку…

До Рыбакова я добиралась больше часа, и, когда наконец перед глазами возникла высоченная бетонная башня, ноги уже гудели от усталости.

Из-за железной двери раздался детский голос:

– Кто?

– Открой, Дашенька, меня прислала мама.

– Подождите, – сказала девочка.

Несколько минут за дверью стояла тишина, потом загремели замки, и в проеме возник высокий стройный мужчина в красивом спортивном костюме.

– Вам кого?

– Славу Рыбакова!

– Слушаю, – без тени улыбки ответил хозяин.

– Меня прислала Альбина Соловьева.

– Не знаю такую.

– Да будет вам, у нее случилось несчастье, и требуется ваша помощь.

– Проходите, – велел мужчина и посторонился.

Я вдвинулась в довольно большую, хорошо обставленную комнату. Мебель была намного лучше, чем у нас с Тамарой, но не шла ни в какое сравнение с кожаными диванами и буфетами из цельного дерева, украшавшими дом Соловьевых.

– Садитесь, – велел Рыбаков.

Я устроилась в кресле, и тут в гостиную вошла Даша. Даже зная, что девочки единоутробные сестры, трудно было найти сходство между ней и Викой. Моя ученица пошла внешностью в бабушку, мать Никиты. В ней ясно проступала иудейская кровь – копна роскошных кудрявых темных волос, чуть выпуклые карие глаза, выразительные и печальные, легкая смугловатость кожи. Да и фигура свидетельствовала о том же – не слишком длинные ноги, низкая, отнюдь не тонкая талия.

Даша Рыбакова выглядела совершенно иначе. Просто Аленушка с картины художника Васнецова. Светло-русые пряди собраны в хвост, не слишком большие голубые глаза, легкий румянец на снежно-белом лице и невероятная хрупкость фигуры. Казалось, что девочка вот-вот переломится пополам, просто тростиночка.