Твердая рука - Дик Фрэнсис

Я достал из кармана запасную батарейку, закатал рукав рубашки, извлек из протеза использованную и заменил ее. Льюис молча наблюдала за мной.

— Вам это отвратительно?

— Нет, что вы, нет.

Я опять опустил рукав и застегнул запонку.

— Долго ли работает батарейка? — поинтересовалась она.

— Шесть часов, если я ее много использую. А обычно восемь.

Она кивнула, словно люди с ручными протезами попадались ей так же часто, как и голубоглазые. Мы спустились в зал и заказали камбалу, а на десерт землянику. Возможно, и рыба и ягоды пахли водорослями, но меня это не беспокоило. Не только потому, что рядом со мной была Льюис, но и потому, что с этого утра я перестал себя мучить и мало-помалу начал успокаиваться. Мне предстояло вновь научиться жить в ладу с самим собой. Я чувствовал, что такое непременно должно случиться, и это было прекрасно.

После обеда мы уютно расположились на диване в комнате отдыха и с удовольствием выпили кофе.

— Ну, вот, теперь мы видели Ники, — сказала Льюис, — и нам вовсе не обязательно оставаться здесь до утра.

— Вы думаете об отъезде? — задал я вопрос.

— Полагаю, что и вы тоже.

— Любопытно, кто из нас кого соблазняет? — пошутил я.

— Все это так неожиданно, — со смехом откликнулась она.

Льюис участливо поглядела на мою руку, покоившуюся на диване. Я не знал, о чем она думает, но почему-то выпалил:

— Потрогайте ее.

Она недоуменно уставилась на меня.

— Что?

— Потрогайте ее. Попытайтесь почувствовать. Льюис пододвинула свою правую руку, ее пальцы прикоснулись к твердой пластиковой оболочке. Однако выражение ее лица осталось прежним.

— Там внутри металл, — объяснил я. — Переключения, рычажки и электроцепи.

Нажмите посильней, и вы их ощутите.

Она сделала, как я сказал, и не смогла скрыть удивления.

— Там есть и включение, — добавил я. — Снаружи его, разумеется, не видно, но оно прямо под большим пальцем. Можно и выключить руку, если хочется.

— А зачем?

— Это очень удобно, когда нужно что-то нести, например чемодан. Вы берете пальцами ручку и выключаете ток, а рука остается сжатой, и вам не приходится делать все самому.

Я положил на протез правую руку и выключил ток, а после включил его, продемонстрировав Льюис.

— Похоже на то, как вы включаете настольную лампу, — проговорил я. Попробуйте. Возьмите.

Она не сразу нащупала включение, и неудивительно. Отыскать все детали, не зная, как они расположены, было нелегко Но в конце концов Льюис благополучно выключила и вновь включила протез. Она действовала спокойно и сосредоточенно.

Льюис уловила, что я невольно расслабился, и взглянула на меня, словно желая в чем-то уличить.

— Вы проверяли меня, — заявила она. Я улыбнулся.

— Наверное, да.

— Вы свинья.

Мне неожиданно захотелось ее разыграть.

— Если я несколько раз дерну за протез, моя рука оторвется у запястья, — с серьезным видом заметил я.

— Не делайте этого, — в ужасе воскликнула она.

Я расхохотался. Мне даже не приходило в голову, что я смогу так весело и бездумно шутить по поводу своей руки.

— А почему она оторвется? — спросила Льюис.

— Из-за не правильного обслуживания. Из-за всей этой дребедени.

— Но у вас совсем не такой вид, — возразила она.

Я кивнул. Льюис была права.

— Не пора ли нам лечь в постель, — предложил я.

— Как удивительно. Никогда бы не подумала, — проговорила она несколькими часами позже. — Меньше всего ждала, что ты окажешься таким нежным любовником.

— Чересчур нежным?

— Нет. Мне понравилось.

Мы, полусонные, лежали в темноте. Она охотно и щедро откликалась на мои ласки, и я давно не испытывал подобного удовольствия. Как стыдно и нелепо, мелькнуло у меня в голове, что в сексе до сих пор сохраняются табу, что многие испытывают беспокойство, не зная, хороша ли их техника, или считают его чем-то вроде терапии, а после чувствуют вину или склоняются к извращениям и разной продажной муре. Отношения двоих людей касаются только их, традиционны они в сексе или любят острые ощущения — это их личное дело. Если вы не ждете слишком многого, все у вас пройдет наилучшим образом. Человека не изменишь. Я не стремился быть агрессивным и напористым, словно бык, даже когда девушка хотела этого. В таком случае я первым бы стал над собой смеяться. У меня все вышло как надо. И довольно.

— Льюис, — произнес я.

Никакого ответа.

Я немного передвинулся, улегся поуютнее, последовал ее примеру и вскоре уснул.

Проснулся я, как всегда, рано и принялся следить за полосами света, игравшими на лице спящей Льюис. Ее светлые волосы растрепались, совсем как в день нашего знакомства, а кожа показалась мне нежной и свежей. Еще не открыв глаза, она улыбнулась.

— Доброе утро, — сказал я.

— Здравствуй.

— Она начала приближаться ко мне и проползла по огромной кровати. Белые муслиновые оборки над головами окружали нас, будто рама.

— Такое впечатление, что мы спим в облаках, — сказала она. Льюис погладила пальцем протез и подмигнула.

— Когда ты один, то, наверное, снимаешь его на ночь? — спросила она.

— Нет.

— Тогда сними сейчас. Я засмеялся и сказал:

— Нет, не хочу.

Она долго и пристально смотрела на меня.

— Дженни была права. Ты — настоящий кремень, — заявила она.

— Нет, я отнюдь не кремень.

— Она рассказывала мне, что в ту минуту, когда какой-то тип расшиб тебе руку, ты спокойно обдумывал, как нанести ему ответный удар.

Я лежал с бесстрастным лицом.

— Это правда? — полюбопытствовала она.

— В известном смысле...

— Дженни рассказывала...

— Честно признаться, — перебил ее я, — мне хотелось бы поговорить о тебе.

— Ничего интересного во мне нет.

— Ты уже перешла в наступление, не так ли? — сказал я.

— В таком случае чего же ты ждешь?

— Мне очень понравилось, как ты смущаешься и краснеешь. Совсем по-девичьи.

Я легонько дотронулся до ее груди. Похоже, это подействовало на нас обоих.

Внезапный всплеск желания, обоюдное удовольствие.

— Облака, — томно произнесла она. — О чем ты думаешь, когда это делаешь?

— Занимаюсь любовью?

Она кивнула.

— Я чувствую. А не думаю. Иногда я вижу розы... или решетки... алые, розовые и золотые. Иногда остроконечные звезды. А сейчас белые муслиновые облака А ты? — задал я вопрос.

— Нет. Только яркое солнце Оно совершенно ослепляет.

Лучи солнца и правда ворвались в комнату, и белый балдахин начал сверкать и переливаться.

— Почему вчера вечером ты не захотел задернуть занавеси? — спросила она. Ты боишься темноты?

— Я не люблю спать, когда рядом со мной прячутся враги.

Я сказал это не подумав. Когда до меня дошла суть этих слов, меня словно обдало холодным душем.

— Как животное, — бросила она мне и добавила:

— В чем дело?

Запомни меня таким, какой я сейчас, подумал я. И спросил:

— Ты не хочешь позавтракать?

Мы вернулись в Оксфорд. Я отдал проявлять пленку, и мы перекусили в «Les Quatre Saisons», где восхитительное пате-де-турбо и превосходное суфле-женелль-де-броше позволили нам еще немного полюбоваться игрой теней в заливе, но вместе с поданным кофе подошла и неизбежная минута расставания.

— Я должен быть в Лондоне в четыре часа, — сказал я.

— Когда ты отправишься в полицию и сообщишь им о Ники?

— Я вернусь сюда в четверг, то есть послезавтра, и заберу фотографии А после пойду в полицию, — задумчиво проговорил я. — Пусть эта дама из Бристоля будет счастлива еще два дня.

— Бедная — Увижу ли я тебя в четверг? — спросил я.

— Если ты не ослепнешь.

Чико с усталым и скучающим видом стоял у здания на Портмен-сквер. Можно было подумать, что он провел там несколько часов. Когда я приблизился к парадному входу, он прислонился плечом к каменному выступу и сказал:

— Что это ты так поздно?

— Стоянка была забита машинами. Он размахивал черным кассетным магнитофоном, которым мы пользовались от случая к случаю. Чико явился в джинсах, спортивной рубашке и без пиджака. Жара не только не ослабела, а сделалась почти давящей. Я тоже пришел в рубашке, хотя и с галстуком, и держал на руке пиджак Все окна на третьем этаже были распахнуты, и в комнаты врывался уличный шум, а сэр Томас Улластон сидел за большим столом в светло-голубой рубашке в белую полоску.

— Входи, Сид, — проговорил он, увидев меня у открытой двери. — Я тебя ждал.

— Простите за опоздание, — произнес я и пожал ему руку. — Это Чико Барнс.

Он работает вместе со мной.

Он поздоровался с Чико.

— Ладно, — начал сэр Томас. — Раз мы здесь, я позову Лукаса Вейнрайта и других. — Он нажал на кнопку селекторной связи и попросил секретаря: Принесите еще несколько стульев.

Офис медленно заполнялся. Я даже не предполагал, что здесь соберется столько народа. Но, по крайней мере, я знал, о чем с ними говорить. Я увидел руководителей шести подразделений, сугубо светских и городских людей, не на словах, а на деле управлявших скачками. Чико довольно нервно посмотрел на них, почувствовав нечто чужеродное, и, кажется, испытал облегчение, когда ему поставили столик для магнитофона. Этот столик, как барьер, отгораживал его от комнаты. Я сунул руку в карман пиджака, достал оттуда кассету и отдал ему.