Генералы шального азарта - Евгений Сухов

– Ладно, хватит причитать, – со смехом прервал его песнопения Алексей Васильевич. – Давай, что там у тебя имеется.

Ленька передал Огонь-Догановскому кружку, неловко подлез под рясу и выудил остальные деньги. В это время из ванной послышался плеск воды. Ленчик вопросительно посмотрел на старика, и тот ответил на его немой вопрос:

– Ты пришел второй.

– А кто первый? – спросил Ленчик.

– Всеволод, – сказал Алексей Васильевич.

– Ну что, много он принес? – живо поинтересовался Ленчик, но старый лис так взглянул на него, что следующий вопрос застрял у парня в горле.

– Результаты соревнования будут оглашены после возвращения всех участников, – сердито произнес Огонь-Догановский и принялся считать Ленчикову мелочь.

В монастырской кружке оказалось двадцать два рубля семь копеек. В карманах Леньки – еще семьдесят два рубля тридцать копеек.

– Итого девяносто четыре рубля тридцать семь копеек, – констатировал приход Ленчика арбитр.

– Я еще одежду на Толчке купил за двугривенный, – сказал Ленчик.

– А подтверждающие документы есть у тебя? – строго спросил Огонь-Догановский.

– Какие документы на Толчке? – возмутился Ленчик.

– Хорошо, – посмотрев в глаза Ленчика испытующим взором, произнес Алексей Васильевич. – Двугривенный принимается на веру. За камилавку и рясу платил чего?

– Нет, – честно признался Ленчик. – Это мне так выдали, бесплатно, как монастырскому послушнику.

– Значит, ничего и не зачтем. Итого, – подвел итог Огонь-Догановский, – девяносто четыре рубля пятьдесят семь копеек… Отдыхай, паря.

Когда часы на Спасской башне начали бить два часа пополудни, в нумер ввалился цеховой. Он был в полотняных штанах, заправленных в кирзачи, полосатой рубахе-косоворотке и поношенном картузе с лаковым некогда козырьком. Один глаз его был крепко подбит, но через оплывшую щелочку было видно, что блестит он вовсе не слезою. Второй глаз смотрел определенно весело, и только по нему можно было определить, что в образе шального цехового явился не кто иной, как «граф» Давыдовский.

– Ты, что ль, граф? – спросил Огонь-Догановский цехового, посматривая на его заплывший глаз, отсвечивающий всеми цветами радуги. И правда, посмотреть было на что.

– А то, – по-простецки ответил Давыдовский и ухмыльнулся. – Аль не признал?

– Признал, – покачал головой Алексей Васильевич. – А фонарь-то где тебе поставили?

– В цирке!

– Где? – вскинул голову на «графа» Огонь-Догановский. Чего-чего, а такого ответа он никак не ждал…

– Ты чё, старый, русского языка не понимаешь? – продолжал пребывать в образе разбитного цехового Давыдовский. – Говорю же тебе – в цирке!

– И что ты там делал? По проволоке ходил, что ли, или публику смешил? – не без сарказма спросил Алексей Васильевич. – А может, ты шпагу глотал, да не проглотил? Вот тебя и подбили…

– Попрошу без надсмешек здеся, – голосом обидевшегося цехового произнес Давыдовский. – Я на манеже выступал…

– В качестве кого? – насмешливо спросил Огонь-Догановский. И, не удержавшись, добавил: – Бима или Бома?

– Нет, – серьезно ответил «граф» Давыдовский. – Я с самой «Железной маской» боролся.

– Боролся или дрался? – тоже серьезно задал уточняющий вопрос Алексей Васильевич.

– Боролся, – ответил Давыдовский. – А потом уже и подрался.

– И как? – спросил арбитр.

– Обстоятельно, – уже своим голосом ответил «граф» и положил на стол перед Огонь-Догановским один за другим четыре двадцатипятирублевых банковских билета.

Глава 12

В исподнем по городу. Давыдовский

«Вот же идиотическая затея, – думал сын тайного советника Давыдовский, когда коляска, высадив его на Чёрноозерской улице, покатила дальше, громыхая колесами по булыжной мостовой, – и, несомненно, глупая».

Но думать и сокрушаться по поводу «идиотической затеи» было бессмысленно. Надо было выходить из ситуации, в которой находишься, причем с наименьшими потерями, что значило – с наибольшим наваром. То есть доходом, полученным любым способом, исключая, конечно, мокруху, грабеж и банальное воровство.

А как это сделать? С чего начинать? Тем паче будучи практически голым.

«Граф» огляделся, не видно ли поблизости городового. Слава Богу, не видно… Подфартило!

Какая-то тетка, вышедшая из Александровской ремесленной лечебницы, косо посмотрела на Давыдовского, обошла его кругом и, хмыкнув, продолжила путь, постоянно оглядываясь и ухмыляясь.

Слава Богу, прохожих было немного. Только стайка мальчишек, оживленно беседуя, прошла саженях в пяти от него, держа путь к балагану.

Он проследил за ними взглядом и увидел на куполе балагана броскую вывеску:

ЦИРКбр. ДомбровскихДневные и вечерние представления

Давыдовский помялся и пошел вслед за мальчишками. «Может, одежонкой какой-нибудь разживусь», – подумал он.

Сейчас, всегда элегантный и благоухающий, Павел Иванович не был похож на аристократа. И тем более на графа. В одних подштанниках и с голым торсом он, скорее, смахивал на пропившегося мужика из мещан, только-только проспавшегося; незадачливого любовника, застигнутого врасплох заявившимся вдруг мужем, или сбежавшего из Желтого дома пациента, которого надлежало обходить стороной.

Через центральный вход Давыдовский не пошел. Он завернул за дощатое строение балагана, прошел саженей пять и обнаружил звериный загон. «Граф» открыл калитку, прошел загоном до служебного входа в балаган и открыл дверь. И тотчас на него уставилась морда с соломенными волосами, глазами в синих разводах и свиным пятачком вместо носа.

– Наше вам с кисточкой, – сказала морда и хрюкнула.

– Здрасте, – растерянно произнес Давыдовский. – Видите ли, в чем дело…

– Вижу, вижу, – ответила морда и снова хрюкнула. Очевидно, хрюканье должно было изображать смех. Впрочем, Павлу Ивановичу это было не важно.

– Чиркин! – вдруг раздался за спиной женский голос. – Ты где ходишь, зараза? Ступай к Зигмунду!

– Прошу прощения, голый господин, – произнесла морда и, хрюкнув, ретировалась.

Какая-то дородная женщина с бородой и усами обошла Давыдовского кругом и спросила:

– Новенький, что ли?

– Ага, – быстро ответил Павел Иванович.

– Гардеробная там, – протянула она руку в конец коридора и тотчас удалилась.

Давыдовский мгновение постоял, затем решительно направился в направлении, указанном усато-бородатой женщиной. Дойдя до конца коридора, открыл какую-то дверь и услышал отборнейшую брань…

– Где он, мать его растак? Где этот… Илейка, мать его разэдак?

– Сигизмунд Карлович, дело в том, что… – пытался оправдываться небольшого роста человечек с потной лысиной, которую он периодически вытирал цветастым носовым платком.

– Не желаю ничего слушать! – орал Сигизмунд Карлович. – Через сорок минут начало представления, а вашего Илейки нет. Где он, раскудрит его налево?!

– Запил он, Сигизмунд Карло…

– Что? Запил?! Етит его! А кто тогда выйдет против «Железной маски»?

Человечек с потной лысиной полез за носовым платком, и в это время, воспользовавшись паузой, в разговор вклинился Давыдовский:

– Простите, я хотел бы…

Не обращая никакого внимания на «графа», Сигизмунд Карлович снова заорал, да так, что изо рта одного из «бр. Домбровских» на человечка с потной лысиной полетели брызги слюны:

– Кто, я тебя спрашиваю, будет сегодня подсадным?

– Простите… – снова попытался вмешаться Давыдовский, и Сигизмунд Карлович, наконец, заметил его:

– Это еще что за фрукт?

– Позвольте представиться…

– Я тебя спрашиваю – кто это? – не дав Давыдовскому договорить, продолжал наседать на человечка с потной лысиной Домбровский. И, бросив еще взгляд на человека в одном исподнем, вдруг осекся.

Какое-то время он с откровенным интересом осматривал «графа» с ног до головы. А потом в его глазах вспыхнул веселый огонек.

– Ты посмотри, какая у парня мускулистая фигура! – сказал он человечку с потной лысиной уже вполне доброжелательно. И затем обратился непосредственно к Давыдовскому: – Вы кто?

– Видите ли, я…

– Хотите подзаработать? – как и в прошлый раз, не дал договорить Давыдовскому Сигизмунд Карлович.

– Да, – без колебания ответил «граф».

– А где ваша одежда? – спросил балаганный антрепренер.

– Украли, – коротко ответил Давыдовский.

– Это хорошо…

– Что? – не понял Давыдовский. – Что же хорошего вы находите в том, что у меня украли одежду?

– Хорошо то, что вы сейчас находитесь в безвыходном положении и просто вынуждены принять мои условия, – ответил Сигизмунд Карлович.

– Я уже сказал, что готов их принять, – сказал «граф». – Конечно, если они меня устроят…

– Устроят, можете не сомневаться, – ответил Домбровский. – Условия вполне подходящие. – Он снова посмотрел на Павла Ивановича, с удовольствием задержав взгляд на мощной груди и развитых бицепсах. – Впрочем, в вашем положении отказываться от любых условий не резон… Значит, так: вы будете подсадным.