Женитьбы папаши Олифуса - Александр Дюма

«Что я умру от холеры?»

«От холеры».

«Еще чего недоставало!»

«Но это так».

«Но, если честно… разве…»

«Ну…»

Ох, сударь, странная вещь — воображение. Посмеявшись над Базилем, которому внушили, что у него лихорадка, я стал щупать свой живот и готов был поверить, что у меня начинаются судороги и вот-вот будут спазмы.

Во всяком случае, одно было бесспорным: я холодел прямо на глазах.

«Бедняжка, — говорила Ванли, сочувственно глядя на меня. — К счастью, болезнь не успела далеко зайти, а мой первый муж оставил мне верное средство».

«Против холеры?»

«Да, против холеры».

«О, какой благородный человек! Что ж, милая Ванли, вот вам случай воспользоваться этим средством».

«Ах, так вы признаете!»

«Да, я начинаю и сам так думать. Ох, что это?»

«Спешите, милый мой, спешите; на вас напала отрыжка».

«Как отрыжка?»

Должен вам сказать, что это слово и на французском-то довольно варварское, не так ли? Но по-китайски оно звучит еще хуже; когда она сказала: «На вас напала отрыжка!» — мне послышалось: «На вас напали казаки!»

«Отрыжка! — повторил я, без сил упав на стул. — Но, милая Ванли, что же мне делать?»

«Немедленно выпить стакан этой красной жидкости, которую я смешивала, когда вы вошли — я догадывалась, милый Олифус, о том, что с вами случилось».

«Скорее дайте стакан, дайте этой красной жидкости. Опять отрыжка начинается. Скорее, скорее, скорее!»

Ванли налила красную жидкость в стакан и протянула его мне.

Взяв стакан дрожащей рукой, я поднес его ко рту и собрался проглотить красную жидкость до последней капли, как вдруг увидел, что Ванли, побледнев, уставилась на дверь.

В ту же секунду я услышал знакомый голос:

«Ради Бога, Олифус, не пейте!»

«Шиминдра! — воскликнул я. — Какого черта вы сюда явились?»

«Я пришла отплатить вам услугой за услугу — спасти вам жизнь».

«Ах, милая Шиминдра, значит, и у вас есть лекарство от холеры?»

«Я не знаю средства от холеры; впрочем, оно было бы бесполезным».

«Как бесполезным?»

«Да».

«Так у меня не холера?»

«Нет».

«Если у меня не холера, так что же?»

«У вас, — Шиминдра взглянула на все сильнее бледневшую Ванли, — у вас жена — отравительница, только и всего».

Ванли вскрикнула, как будто ее ужалила змея.

«Отравительница?» — повторил я.

«Вы слушаете эту женщину?» — спросила Ванли.

«Шиминдра, милая моя, — покачав головой, сказал я, — мне кажется, вы далеко зашли».

«Отравительница», — повторила Шиминдра.

Ванли мертвенно побледнела.

«Сосчитаем тех, кого вы отравили, сударыня, и вспомним чем вы отравили их», — продолжала Шиминдра.

«О, идите ко мне, Олифус!» — вскрикнула Ванли.

«Нет, оставайтесь и слушайте, — возразила Шиминдра, затем, повернувшись к Ванли, сказала: — Вы отравили вашего первого мужа, врача, бобами святого Игнатия, обычным для Минданао ядом. Вы отравили вашего второго мужа, мандарина, американским тикунасом. Вы отравили вашего третьего мужа, судью, гвианским вооара. Наконец, сегодня вечером вы собрались отравить вашего четвертого мужа, Олифуса, яванским упасом».

«Вы лжете, вы лжете!» — кричала Ванли.

«Я лгу? — переспросила Шиминдра. — Что ж! Если я лгу, выпейте сами стакан, который только что наполнили для вашего мужа, выдумав, что у него холера».

И она, взяв стакан, который я поставил на стол, протянула его Ванли.

Я ждал, что Ванли выхватит стакан у нее из рук и выпьет содержимое; но нет, она попятилась, добралась до двери, открыла ее и убежала.

Я бросился за ней.

«О, милая Ванли! — звал я. — Не бойтесь ничего, вернитесь, я ей не верю, этого не может быть».

«Не может быть? — воскликнула Шиминдра, в отчаянии от того, что я не поверил ей. — Не может быть?»

«Нет; разве что я получу доказательство…»

«Если вы получите доказательство?» — повторила Шиминдра.

«Конечно!»

«Вы поверите?»

«Придется».

«Вы поверите, что эта женщина — отравительница, не правда ли?»

«Разумеется».

«И вы разлюбите ее?»

«Разлюблю? Еще бы! Я не только разлюблю ее, но еще и выдам властям, и буду преследовать, и добьюсь, что ее повесят, ей отрубят голову, ее четвертуют».

«Вы клянетесь в этом?»

«Клянусь».

«Что ж! — сказала Шиминдра. — Вот доказательство».

И она залпом выпила красную жидкость, одним глотком, прежде чем я успел бы спросить:

«Эй, что вы делаете?»

Теперь закричал я, потому что, в конце концов, ничего не имел против несчастной Шиминдры, вот только эта мерзкая обезьяна… Но, если забыть об этом предшественнике, я всем сердцем любил ее.

«Теперь, — проговорила она, падая мне в объятия, — теперь вы поймете, почему среди ваших гостей распространяли слух, что вы заразились холерой».

И в самом деле, едва Шиминдра успела произнести эти слова, как сильно побледнела и схватилась за грудь; весь ее вид выражал ужасное страдание.

XXII

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

— Это зрелище рассеяло последние мои сомнения. Ванли была преступницей, и Шиминдра отравлена.

У меня оставалось лишь одно желание — спасти несчастную женщину, пожертвовавшую собой ради меня.

«На помощь! На помощь! — закричал я. — Врача! Врача!».

Никто не отвечал: Ванли приняла меры предосторожности, и в доме никого не осталось; я распахнул окно.

«На помощь! — повторял я. — На помощь! Врача! Врача!»

К счастью, в это время по набережной проходил носильщик. Он услышал мои крики, узнал меня и вызвался мне помочь.

«Врача!» — крикнул я, бросив ему золотую монету.

Подобрав монету, он кивнул мне и пустился бежать со всех ног.

Через пять минут он привел бонзу, бесплатно лечившего бедных и имевшего в порту репутацию мудреца и святого.

Но хотя с тех пор, как Шиминдра приняла яд, прошло не больше десяти минут, состояние ее стремительно ухудшалось. Дыхание сделалось шумным и прерывалось рыданиями, мускулы живота и грудной клетки начали сокращаться, изо рта показалась пена, голова запрокинулась, началась рвота.

Я поспешил подвести врача к Шиминдре.

«Ох! — воскликнул он, — или у этой женщины холера, или…»

Он колебался.

«Или?» — повторил я.

«Или она отравлена».

«Чем?»

«Яванским упасом».

«Так и есть! — закричал я. — Да, да, ее отравили яванским упасом. Что может ее спасти?»

«Нет такого средства, а если и есть…»

«Ну?»

«Оно очень редкое».

«Ну, так что это за средство?»

«Нужен безоар».

«Безоар?»

«Да; но не коровий безоар, не козий безоар…»