Отец мой шахтер (сборник) - Валерий Залотуха

– Знаете, где здесь местное начальство?

– Вон тама! – торопливо указал рукой старик. – Да я вас проведу, военные товарищи. – Он посмотрел на Мамина с почтительной боязливостью, признавая именно в нем командира. И, повернувшись, крикнул лошади, как старому необидчивому другу: «Серый! Давай сюда!»

Тележные колеса визгливо и противно скрипели в осях, стальные ободья стучали о стертый возрастом булыжник, глухо бились один о другой жестяные молочные бидоны. Старик и экипаж шли рядом. Одному старику садиться в телегу было неудобно, а всех проживший свой век Серый везти вряд ли смог бы.

– Ты б, старый, молочком напоил, что ли… – предложил Свириденко, похлопав ладонью по прохладному боку бидона. – По кружечке б налил…

Старик зыркнул на Мамина и сделался одновременно важным и обиженным.

– Разве можно колхозное-то? Каждому по кружечке – в Советской стране молока не останется… – И, переменившись в лице, старик с любопытством посмотрел вперед.

Через мостовую наискосок двигались трое.

В инвалидном кресле с велосипедными колесами сидел обезножевший старый еврей с длинными пейсами и в зеленых, защищающих от яркого солнца, очках. Он вертел головой и задорно смотрел на военных. На коленях он держал большую фарфоровую супницу, должно быть старинную. Подавшись вперед, кресло толкала худенькая девушка-ребенок, похожая на грачонка, – с большим, чуть горбатым носом и смоляными, расчесанными на прямой пробор волосами. В красивой, видно выходной, кофточке и старой полотняной юбке, босиком, шла, чуть отставая, женщина, похожая одновременно на старика и на девочку, – среднее и главное в этом малом роду колено. Связав ремнями и перебросив через плечо, она несла два старых чемодана – с ободранной краской и потрепанными фанерными боками. Она посмотрела на экипаж коротко, измученно-невидяще.

Как и экипаж, старик проводил их взглядом и со вздохом прокомментировал:

– Бегить еврейская нация… – Помолчав чуть, он повернулся к Мамину и спросил лисьим голосом, боясь ошибиться не только в постановке вопроса, но даже и в интонации: – И как там наша родная Красная Армия?

Мамин молчал. Старик вздохнул виновато, но все же продолжил:

– Я нынче тут на столбу газету читал. Порядок, выходит, бьем германца в хвост и в гриву. Хотя, правда, и на своей территории… А на небо глянешь – одни кресты, как у нас на погосте… Чевой-то не видать краснозвездных соколов…

– У тебя, старый, спросить забыли. Они там, где надо, летают, – жестко оборвал старика Мамин. – А как пишут в газетах, значит, так оно и есть. Или что, сомневаешься?

– Не, как можно, – откровенно струсил старик.

– Папаш, а что у вас есть в городе? – спросил неожиданно Непомнящий.

Старик глянул на учителя благодарно:

– Все есть… Кирпичный завод один какой… Старинный. И нивермаг, и баня…

– А школа? – вновь задал вопрос Непомнящий.

– У, тут школа – десятилетка!.. Недалеко тоже, позади нивермага…

Небольшая, мощенная булыжником площадь была, без сомнения, центром этого города. По одну сторону ее стояли главные здешние магазины: универмаг и продмаг, парикмахерская и какие-то лавчонки, а также – конторки с узкими арочными окнами и прикрепленными у дверей табличками с написанными бронзовой краской длиннющими аббревиатурами. По другую сторону стоял Дом Советов, построенный, видно, недавно, небольшой, но значительный, двухэтажный, с двумя полуколоннами и гипсовыми вазами перед входом. Сбоку пристроилась районная Доска почета, монументальная и торжественная, с лепниной, раскрашенной алым и золотым. Передовики смотрели с застекленных фотографических карточек гордо и напряженно. На высоком коньке железной крыши Дома Советов стоял поникший в безветрии флаг РСФСР – красный, с поперечной синей полосой у древка.

Мамин глянул на него, повеселел, улыбнулся, но задрал голову и посмотрел на небо. В белом полуденном зените почти не был виден зависший над городом немецкий самолет-разведчик с двойным фюзеляжем.

Мамин одернул гимнастерку, поправил фуражку, открыл дверь Дома Советов, вытер подошвы сапог о специально для этого положенную сухую тряпку и вошел. Вслед за ним, робея, двинулись Свириденко и Непомнящий.

Внутри было тихо и прохладно. Где-то давал резкие и громкие звонки телефон. Напротив входа висели на стене листы ватмана с диаграммами, на которых «кривые» всюду стремились вверх. В углу на столе стояли пышные, образцовые видимо, снопы льна, конопли и ржи.

«Большевистскими темпами выполним сталинскую пятилетку!» – написано было на кумачовой полосе под потолком.

Мамин огляделся деловито и повернул направо, в полутемный коридор, кашлянул приглушенно в кулак и постучал в первую же дверь. Не отозвались. Мамин постучал еще и подергал медную ручку. Дверь была закрыта.

То же повторилось возле другой двери. Мамин подергал все дверные ручки и побежал по застеленной дорожкой лестнице на второй этаж. Мешая друг другу, Непомнящий и Свириденко ринулись следом.

– Есть тут кто, товарищи? – спросил Мамин, стоя в коридоре, и помолчав, переспросил громко: – Эй, есть тут кто?

Рядом за дверью по-прежнему назойливо звонил телефон. Мамин хлопнул по двери раздраженно, и она вдруг открылась.

Кабинет был небольшим, с голыми, внакат крашенными стенами. Над старым столом висел пожелтевший портрет Калинина. А на самом столе было раскидано множество бумаг с какими-то приказами и резолюциями.

Такие же бумаги просыпались из стоящего у стены шкафа с приоткрытой дверцей.

Кроме бумаг на столе была самодельная берестяная пепельница с горой папиросных окурков да высокий черный телефон, который не предлагал, а требовал своим оглушающим звонком снять трубку. Мамин огляделся, подошел к телефону и, подняв трубку, осторожно приложил к уху.

– Але? – прозвучало отчетливо на том конце, будто говорили из соседней комнаты. Голос был мужской. – Але, это исполком?

– Да, – коротко и серьезно ответил Мамин.

– А кто это? – спросили осторожно.

Мамин промолчал.

– Але, это Илья Иваныч?

– Нет…

– А-а, – протянул голос в трубке, спешно соображая. – Товарищ… – заговорил он вдруг часто. – Товарищ, это Никитин из колхоза «Нацмен» вас беспокоит… Мы это… Мы, в общем, тут у нас шпиона поймали…

– Кого? – переспросил Мамин.

– Шпиона! – громко и взволнованно объявили в трубку. – Он, правда, в наше одет, в красноармейское, и по-нашему говорит. Но он агитацию вел… Говорил: «Встречайте немцев хлебом‑солью». Его наши и схватили сразу. А он стал тогда ругаться… по-фашистскому…

– Ну? – спросил Мамин, постукивая ладонью по столу.

– Так я вот звоню… – растерялся Никитин из колхоза «Нацмен». – Чего нам с ним теперь делать? Я Павлу Зотовичу в НКВД звонил, нету там никого… Везти его, что ль, куда сдавать?

Мамин вздохнул, глянул на портрет Калинина.

– Але! – крикнул он в трубку. – Але, слышите меня? Не надо никуда везти. У вас оружие есть?

– Есть… только… – заговорил растерянно Никитин.

– Так вот, – оборвал его Мамин. – Лично его расстреляйте! Лично! Понятно, товарищ Никитин? Всё! – Мамин положил трубку.

Свириденко и Непомнящий смотрели на него удивленно.

Мамин сел за стол, снял фуражку и пятерней взъерошил волосы, думая.

Непомнящий взял со стола листок, пробежал его глазами, чуть заметно улыбнулся и стал читать негромко вслух:

– «Постановили. Товарищу Гришаткину В. за грызню семечек и разговоры на рабочем месте объявить строгий выговор. В случае повторения передать дело в суд». – Непомнящий тронул рассыпанные кипы таких же листов. – А ведь тут жизни…

– Жизни не тут, товарищ стрелок-радист, жизни сейчас на фронте, – жестко оборвал его Мамин. И неожиданно прибавил: – А дело-то дрянь… Мы ведь так в плен попасть можем…

Они выбежали из Дома Советов. Старик-молоковоз держал под уздцы лошадь, смотрел на них вопросительно и ожидающе.

– Где, старый, твой кирпичный завод?! – закричал Мамин с порога.

– Тама! – показал старик рукой. – Прямо-прямо… Военные товарищи, а про меня не спросили?

– Спросили, – крикнул в ответ Мамин. – Сказали, чтоб вез молоко обратно!

Они побежали – «прямо-прямо». Потянувший навстречу ветер гнал по улице черный рваный пепел, сожженные и полусожженные листы бумаги.

Лето Василий поливал башню танка из ведра водой, тер красную звезду мокрой ветошью.

Жора копался в моторе, разговаривая с кем-то неведомым.

– Во, Юр, делаем, – говорил он ворчливо. – А это еще чего такое?.. Ого, как же тут топливо держаться будет? – Он повозился еще и сел, держа в руке и разглядывая пробитую трубку топливопровода. И, ничего больше не говоря и забыв, похоже, о механике-водителе, Жора подхватил пулемет, сполз с брони в воду, пошел к берегу.