Падший - Павел Корнев

Вот нисколько бы не удивился. Воистину – святая вода нового времени.

До Леонардо-да-Винчи-плац, где располагалась лавка Александра Дьяка «Механизмы и раритеты», добирался окольными путями, да и в окрестностях Императорской академии изрядно покружил в безуспешных попытках выявить возможную слежку. Благо мой внешний вид особого удивления у местных обитателей не вызывал. Помимо студентов технических специальностей, опрятных и подтянутых, на извилистых улочках исторической части города хватало и растрепанных гуманитариев. Учащиеся высокой школы искусств и слушатели театральных курсов зачастую и вовсе выглядели еще хлестче меня.

Пока шатался по округе, на глаза попался фонтанчик с питьевой водой, тоненькой струйкой бивший из стены старинного на вид дома. Я умылся и напился, потом сунул в чашу левую кисть и держал ее там до тех пор, пока пальцы не начали отниматься, а холод не заморозил боль.

Так себе обезболивающее, но ничего более действенного у меня сейчас не было.

Когда я переступил порог лавки, Александр Дьяк в изумлении округлил глаза, хрипло выдохнул:

– Леопольд Борисович?! – и сразу закашлялся, сотрясаясь всем телом. Какое-то время он гулко бухал, тяжело опираясь обеими руками на прилавок, потом выпрямился и махнул рукой:

– Закрывайте!

Я повесил на дверь табличку: «Закрыто» и задвинул засов, а изобретатель вытер рот платком и вышел из-за прилавка.

– Вы разве не отправились в Новый Свет? – поинтересовался он. – И что у вас за вид? Что-то случилось?

– Обострение болезни. Семейной.

– Да проходите же!

Владелец лавки едва ли не силком втолкнул меня в заднюю комнату, там я выложил брякнувший металлом пиджак на стол и без сил повалился на кушетку.

– Насколько серьезный был приступ и что у вас с рукой? – спросил изобретатель, выкатывая из дальнего угла тележку с установленным на ней электрическим оборудованием.

Я уставился в потолок и попытался пошевелить пальцами левой руки. Смог, но боль при этом была просто адская.

– Леопольд Борисович!

– Частичная трансформация, – сообщил я хозяину лавки, оставив в покое распухшую руку. В остальном самочувствие не беспокоило. Ушибы больше не болели, оставленная удавкой ссадина на шее пропала без следа, будто и не было ничего.

– Когда это случилось?

– Час назад.

Дьяк вновь закашлялся, сплюнул в платок мокроту и выругался:

– Чертова жара доконает меня! – потом уточнил: – Когда последний раз ставили капельницу?

– Неделю назад. Может, чуть больше.

– Разве я не говорил, насколько важно соблюдать периодичность? – укорил меня изобретатель, размотал кабель и подключил аппарат к электрической сети. Потом он наполнил стеклянный сосуд из стоявшей в углу кадки с водой, опустил в него анод и катод и повернул выключатель, выставляя его на две минуты.

– Мне бы поесть, – попросил я.

– Даже думать забудьте! – резко отозвался хозяин лавки. – Обильная пища сразу после приступа может стать причиной возникновения условного рефлекса. Хотите превратиться в каннибала?

Я не хотел становиться каннибалом. Просто хотел есть.

– Терпите! – потребовал старик, включая прибор. Загудел трансформатор, от серебряного катода начала расходиться заметная невооруженным глазом муть.

– Что с вашей установкой для электролиза? – спросил тогда Дьяк.

– Пропала, – сознался я. – Небольшой форс-мажор.

– Эх, молодость, молодость, – только и покачал головой изобретатель. – Разве вы не понимаете, насколько серьезно ваше положение? Насыщенная ионами серебра вода в перспективе способна полностью вас исцелить! Как же можно столь наплевательски относиться к собственному здоровью?!

Я приподнялся на одном локте и с определенной долей скепсиса посмотрел на пожилого господина в старомодном сюртуке, с седой бородкой и поредевшей шевелюрой с глубокими залысинами.

– Честно говоря, не заметил особого эффекта от капельниц.

– Ну разумеется! – всплеснул руками Дьяк. – Разумеется, не заметили! Болезнь ведь до сегодняшнего дня не переходила в активную стадию?

– Нет.

– В этом-то все и дело! Леопольд Борисович, в основе этого метода лечения оборотней лежат фундаментальные исследования академика Павлова!

– Как скажете.

С громким щелчком отключился прибор для серебрения воды, и я принялся закатывать правый рукав.

– Левую руку, – поправил меня изобретатель.

– А какая разница, куда ставить капельницу? – удивился я.

Да, я по собственной воле делал себе инъекции серебра. Точнее, ставил капельницы, поскольку в случае обычного укола концентрация препарата получалась столь высокой, что вызвала бы ожог вены, а то и вовсе остановку сердца. Несколько миллилитров серебряной воды разбавлялись половиной литра физраствора, но даже так следы инъекций на руках заживали чрезвычайно медленно и периодически воспалялись.

Я неправильный оборотень – что есть, то есть.

– Капельницу?! – всплеснул руками Александр Дьяк и вновь закашлялся. – Никаких капельниц! – объявил он, после того как успокоил дыхание. – Вы сейчас чрезвычайно чувствительны к серебру, это вас просто убьет.

– И что тогда?

Изобретатель тщательно перемешал воду в стеклянной колбе, часть перелил в мерный стаканчик, остаток выплеснул в ведро и долил в него из кадки несколько полных ковшей.

– Опустите в ведро левую руку, – потребовал он. – И держите, сколько сможете.

– Сколько смогу? – поморщился я. – Звучит зловеще…

Но, вопреки опасениям, насыщенная ионами серебра вода не обожгла руку, а, напротив, приятно похолодила кожу.

– Нормально? – уточнил Дьяк.

– Вполне. И эта ваша теория…

– Это не моя теория! – отрезал старик, отхаркнул мокроту и вытер с лица пот. – Это закон Арндта – Шульца! Незначительные раздражители, в частности малые дозы ядов, стимулируют защитные функции организма!

– Только не говорите, что вы приверженец гомеопатии! – ухмыльнулся я. Ломота понемногу оставила распухшие пальцы, но вода больше не казалась холодной, она обжигала кожу, словно ведро установили на газовую горелку.

– Разве выработка организмом нечувствительности к отдельным видам ядов в случае приема их малых доз – не общеизвестный факт? – парировал Дьяк.

– Мышьяк и тальк в организме накапливаются.

– Серебро – это не мышьяк и не тальк!

– Будем надеяться, – вздохнул я, сглотнул слюну и пожаловался: – Жжется!

– Держите, сколько можете!

Но надолго меня не хватило. Уже через пару минут я выдернул руку из ведра, потряс ею в воздухе и принялся дуть на покрасневшую кожу. Опухоль прошла без следа, и пальцы обрели прежнюю чувствительность, только под ногтями чернели свернувшейся кровью синяки.