Там, где нас нет - Михаил Успенский

Проснувшись, Черное Яйцо стал пенять своему приятелю, что оставил его, пьяного, без одеяла: заболело горло, заломило поясницу. То же самое почувствовал и Гун, Мешающий Бежать. Он догадался, что маленький Лю сокрушил их обоих, но было поздно. К вечеру злодеи скончались в страшных мучениях.

— Для беззащитного ребенка такое оружие в самый раз, — сказал Яр-Тур. — Но пристало ли использовать его мужчине и воину?

Они с Бедным Монахом затеяли спор — что воину пристало, а что наоборот, и Жихарь успел задремать.

— Жаль, сэр брат, что прослушали вы рассказ доброго сэра Лю о его вере, именуемой Дзынь! О, какой удивительной дорогой пошли любомудры Чайной Страны! Они усматривают во всем лишь два начала: Сунь и Вынь, первое из которых обозначает совершенную наполненность, а второе — совершенную же пустоту… Непостижимо!

— Чего уж тут не понять, — сказал Жихарь. — Дело молодое. А вот что ты, приятель, в Драбадане забыл?

Бедный Монах поклонился.

— В познании я, Лю, подобен червяку в жбане с уксусом, — сказал он так, что у Жихаря от оскомы свело скулы. — Прослышав о мудрецах и волшебниках этой страны, я пришел поучиться у них и посостязаться на путях Дзынь. Мечтаю получить из их уважаемых рук очередное звание и диплом. На этой поляне сижу, ожидая прихода тех, кому послал вызов.

Жихарь срочно засобирался.

— Мы, понимаешь, идем сторонкой, чтобы обойти колдунов, а ты сам к ним в лапы лезешь! Пойдем, королевич, а тебе за вино спасибо…

— В самом деле, сэр Лю, — согласился Принц. — Мы всего лишь воины, владеющие жалкими начатками магии. Мы не то чтобы боимся здешних чародеев — они нам просто не нужны, зато могут стать досадной помехою…

— Взялся за ум, — похвалил Жихарь побратима на свою голову — Принц услышал в его словах насмешку.

— Нет! — переменился Яр-Тур. — Мы не вправе оставлять сэра Лю в одиночестве перед лицом явной опасности!

Бедный Монах еще раз поклонился.

— Ничтожный и впрямь рассчитывал на вашу помощь…

Жихарь вопросительно поглядел на Будимира. Петух подошел к Лю Седьмому и приласкал того крылом.

— Ослепительный феникс нередко таится в убогом курятнике. — И Лю в третий раз поклонился. Потом подошел к побратимам и приобнял их.

Жихарь почувствовал, что летит куда-то вниз, а Бедный Монах, напротив, устремляется к небу. Богатырь хотел рвануться отсюда подальше, но не в силах был дрогнуть даже мизинцем. Увядшие травы встали в его рост, их стебли превратились в могучие гладкие стволы. Прямо перед собой он увидел Яр-Тура, но уже переодет был побратим в красивый синий халат и качал головой туда-сюда. Жихарь тоже попробовал, и у него получилось. Жаль только, рот не раскрывался, чтобы высказать Бедному Монаху всю как есть про него правду.

А Лю Седьмой поднял с земли двух фарфоровых болванчиков и перенес на открытое и возвышенное место.

— Отсюда уважаемым будет лучше видно, — пояснил он.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

А человек пусть не ходит

Мерзким путем колдовства,

Пусть он плюет на него!

Все пусть плюют на него,

На колдуна да плюют,

На колдовство да плюют!

Лувийский ритуал

Драбаданских колдунов была сотня без одного: сотого, чтобы не портил магическое число, на скорую руку превратили в корявый пенек, и Жихарь даже пожалел бедолагу, ведь у Жихаря-болванца хотя бы уши и глаза были нарисованы, а у пенька откуда глаза?

Простора для дум в фарфоровой головенке было куда меньше, чем в человечьей костяной, и ходили думы там тяжело, впритирочку, цеплялись друг за дружку и надолго застывали на одном месте.

«Если я мыслю, — туго соображал богатырь, — следовательно, я…» А что "я" — додуматься не выходило. Поэтому он решил просто смотреть и слушать, поскольку делать больше было нечего.

На вид страшные колдуны — люди как люди, разве что мелькнет часом шестипалая лапка с перепонками или подмигнет с покатого лобика третий глаз, или пробегут в миг волнения по толстой морде ярко-красные мурашки. Одеты тоже неброско, в халаты из человеческой кожи, в накидки из косточек пальцев, а вместо шапочки норовят напялить чужой череп, да чтобы глазницы светились.

А так люди как люди.

Колдуны расселись по краям поляны. На Лю Седьмого они до поры вовсе как бы не смотрели — садились по чинам ли, по старшинству ли. Иногда ругались, оживляя собрание снопами разноцветных искр.

К удивлению Жихаря, оказалось, что в Драбадане вовсе не водится царя, короля или хотя бы князя. Каждый год самые сильные колдуны собирались на Совет Нечестивых, чтобы избрать Всем Злым Делам Начальника и повиноваться ему во всем до следующих выборов.

Нынешний начальник носил гордое имя Храпоидол и был нестарым еще мужиком высокого роста с весьма запущенной бородой. В бороде водились всякие змеи и сколопендры, да хозяину до этого дела не было.

Первым делом воззвал он к своим богам:

— О владыки Беспредела и Ералаша — Мироед, Супостат, Тестостерон! О вы, унесенные ветром, отягощенные злом, утомленные солнцем, поднявшиеся из ада, потерпевшие кораблекрушение, нагие и мертвые, павшие и живые, без вести пропавшие, без вины виноватые, опоздавшие к лету, нашедшие подкову, неподдающиеся, непобежденные! Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы! Звери алчные, пиявицы ненасытные! К вам обращаюсь я, друзья мои!

Он долго так разорялся, пока не перечислил всех, кого полагалось.

Потом драбаданские колдуны стали по одному выходить и докладывать, кто как за год успел напакостить по всему миру и во всех временах.

Один поведал, как занимался лютым вредительством: поджигал стога и амбары, подкапывал железные дороги, заражал скотину дурными болезнями, сыпал в масло на маслобойках толченое стекло и гвозди, продавался иноземным державам, устраивал смуты и заговоры, но главное дело — за все это осудили на смерть совсем других людей.

Другой подсказал ученым людям разводить мелких мушек, и ученых за это тоже крепко наказали, да еще и обозвали мухолюбами-человеконенавистниками.

Третий решил уморить жителей страны Неспании, для чего наложил на их поля особое заклятие; заклятие подействовало на славу; целых семь лет мак не родил, а голода, к вящему удивлению колдуна, все равно не было. Но он потом еще что-нибудь придумает.

Четвертый изыскал способ гасить звезды на небе — правда, пока лишь в уме.

Для этого следовало вывести Число Волка, но по слепосерости своей колдуну не удалось углядеть и сосчитать пятна даже на одной-то звезде. Зато теперь открыта дорога молодым и глазастым…

Скоро фарфоровая головка Жихаря вся забилась чужими словами. Больше не лезло, и нужно было поскорее все забыть, чтобы дать простор собственному разумению.

Покуда прояснялось богатырское понятие, дошел черед и до Лю Седьмого с его нижайшей просьбой. Бедный Монах, кажется, сообразил, что попал в нехорошее место и в дурное общество, но лица терять не хотел, хорохорился и ерепенился.

Из широкого рукава его халата вылетел не очень большой, но нарядный желтый дракон со сверкающей гривой и усами. Дракон выписывал над головами собравшихся разнообразные мудрые фигуры. Тогда драбаданские колдуны со злости напустили на дракона множество мелких и безобразных летучих мышей, а те, понеся значительные потери, растащили золотого красавца на куски.

Лю Седьмой не растерялся, сотворил под собой белое облако и поднялся над поляной, разбрасывая вокруг себя потешные огни. Закружились в небе голубые и разноцветные колеса, заплясали северные сполохи.

В ответ колдуны Драбадана вооружились какими-то продолговатыми сосудами, стали рассеивать из них морозную пыль и быстро погасили весь этот праздничек, а против Бедного Монаха выставили своего поединщика. Поединщик был почти голый, намазанный маслом и с одним глазом посреди лба.

«Расколдуй меня, дурила! — кричал неслышно Жихарь. — Я этого обормота на раз пришибу!»

Но Лю Седьмой и сам управился: первым делом, подпрыгнув, он с пронзительным криком носком башмака вышиб поединщику глаз, а потом уж делал с ним что хотел. Поверженный силач укрылся под юбкой ближайшей ведьмы.

Посрамленные чародеи посовещались, соорудили наспех в воздухе две громадные чьи-то ладони, и лапищи эти стали гоняться за Бедным Монахом по всей поляне, норовя прихлопнуть его, как моль. Лю Седьмой долго и успешно уворачивался, но потом ему это все надоело, он вытащил из бездонных своих рукавов кисть и в два приема намалевал на одной ладони поперечную черту, а на другой — крестик. Когда лапищи в очередной раз схлопнулись, между ними сверкнула молния и все колдовское устройство сгинуло, а в воздухе повис черный бублик.

Храпоидол воздел руки кверху, предлагая передохнуть.