Самая страшная книга 2024 - Дмитрий Александрович Тихонов

не говорила ничего. Просто показывала. Как от удара в живот блюешь желудочным соком и спермой насильников. Как хрустит маникюр вместе с пальцами от щипцов для колки орехов. Как шипит и пузырится кожа от прикосновения раскаленных шампуров. И куда их можно загнать так, чтобы человек умер не сразу.

Вероника приходила реже. Она садилась на краешек стола и распахивала халатик. Ее налитые груди не вызывали у Алексея Петровича никакого желания, потому что ниже было кровавое месиво. Вероника рассказывала медленно и подробно. Как разрезают промежность – по живому, когда нет времени на анестезию. Как выдавливают ребенка из живота, разрывая родовые каналы. Что ощущаешь, когда легкие наполняются кровью и околоплодной жидкостью. И как перестает биться сердце, хотя мозг еще все понимает.

Сашка приползал на руках, волоча за собой перебитые ноги. Он не вспоминал про тот день, когда отец попал в приемную депутата, а он сам попал под грузовик и больше не смог открыть ни одну дверь, даже в больнице. Он не рассказывал, как один за другим отказывали все внутренние органы, не справляясь с травмами. Он лишь жалел, что так много времени потратил на домашку и сидение на уроках в школе, хотя мог посмотреть все пятьсот серий аниме «Наруто» и полностью пройти «Ассасинс крид».

– Но ведь все не зря, папа? – спрашивал он. – Я же не зря умер, да? Могильные черви съели мои глаза, зато теперь у тебя отличный вид на Альпы.

Коньяк не спасал, каким бы дорогим он ни был. И если глохли воспоминания, если уходили призраки, если Алексей Петрович проваливался наконец в алкогольное забытье, то начинались сны. Сны про ад. Настоящий, не фигуральный. И с каждой новой ночью он чувствовал, что адский жар все ближе.

В этот вечер не пришел никто. И бутылка курвуазье так и осталась не вскрытой – Алексею Петровичу хотелось сохранить ясность мысли. Он поднялся, прошел по коридору в восточное крыло дома. Там, на втором этаже, была дверь, которую он не открывал ни разу.

Ручка поддалась легко. Петли не скрипнули. За дверью оказалась комната, как две капли воды похожая на рабочий кабинет Алексея Петровича, – тот же массивный палисандровый стол, те же шкафы и торшеры, даже статуэтки, выполненные на заказ, имели здесь братьев-близнецов.

В итальянском дизайнерском кресле сидел, развалившись, старый знакомый. Шевелюра его поседела, кожа приобрела благородный горный загар, а ухоженные руки украшали массивные часы и золотые перстни. Лишь под столом, казалось, все осталось как раньше – мохнатые ноги, копыта и хвост.

Черт не стал размениваться на приветствия. Он грустно улыбнулся и спросил:

– Так чего же ты хочешь?

Алексей Петрович сглотнул слюну, неожиданно наполнившую рот. Он готовился к этому разговору двадцать лет.

– Покоя.

– Думаешь, ты не заслужил счастья, но заслужил хотя бы покой?

Алексей Петрович недоуменно уставился на черта.

Тот лишь махнул рукой, мол, забудь. Потеребил перстень, размышляя, и резюмировал:

– Итак, воспоминания о прошлом перестанут тревожить тебя. Нет, конечно, никакой амнезии. Ты все будешь помнить, но грусть и тоска уйдут. Никаких призраков. Никаких тревожных снов. Вообще никаких неприятных эмоций. Будет спокойно. Ты избавишься от нее.

– От кого?

– От совести, конечно. Именно она тебя мучит. Разве нет?

Алексей Петрович подумал и кивнул.

– Что еще? – спросил черт.

– Этого достаточно.

– Ну что ж, как скажешь. А что получу я?

Конечно, Алексей Петрович думал об этом. У него не осталось ни одного близкого человека. Никого, кто был бы ему дорог. А все, что у него есть, – счета, драгоценности, акции, виллы, яхты, – все это черт не возьмет. Оставался лишь один вариант.

– Ты получишь меня, – хрипло произнес Алексей Петрович.

И тут черт рассмеялся:

– Ну нет! Ты у меня и так уже есть. Я получил тебя еще в обмен на Луноход. Предложи что-то еще.

Алексей Петрович растерялся. План разговора, отрепетированный годами, рушился на глазах. Он еще раз мысленно перебрал свои активы и всех знакомых. Ну не повара же ему предлагать, в самом деле? Наконец сдался:

– А чего хочешь ты?

– Время, – сразу же ответил черт. – Все твое время. То, что осталось тебе до конца жизни.

– Не так уж и много… – пробормотал Алексей Петрович.

– Тем проще тебе заключить сделку.

– Все мое время до конца жизни… Ну, предположим. А после? Покой?

– После смерти – покой, – согласился черт. – Никаких адских мук, котлов и всего такого. Полный, настоящий покой. Ну как? По рукам?

Тикали часы. Синхронно, на обеих руках. Алексей Петрович думал.

Потом он вздохнул и протянул ладонь. Черт ответил на рукопожатие.

Посетитель поднялся со стула, не в силах более скрывать торжествующую улыбку. У Алексея Петровича похолодело в спине, и морозные иголки прошли по всему позвоночнику до самого кончика хвоста.

Хвоста? Он вдруг понял, что сидит в том самом кресле, в котором только что был черт. А с приставного стула напротив встала его точная копия. Черт, обретший человеческий облик – полностью, и сверху, и снизу.

Алексей Петрович переступил копытами. Откуда-то из-под стола поддувало.

Черт же не переставал улыбаться. Он вновь протянул руку и с чувством потряс похолодевшую ладошку визави:

– Спасибо. Правда, спасибо. Я рад, что не ошибся в тебе. Отсутствие совести – это как раз то, что нужно. То, без чего невозможно стать настоящим чертом.

Алексей Петрович прислушался к себе. Действительно, он помнил всех – мать, сестру, жену, сына, – но никакого надрыва от этих образов уже не ощущал.

– Подожди… – проговорил он. – Это что же получается?

– Да, так и получается, – кивнула его копия, продолжая улыбаться. – Теперь ты черт. Поработай-ка как я.

– Так ты меня обманул? Ты же обещал покой!

– Обижаешь. Никакого обмана. Ты продал все свое оставшееся время, чтобы избавиться от совести. И после смерти действительно получишь не ад, а покой.

– После смерти?

– Ну да, мы же так договорились. Есть один нюанс, конечно. Но ты взрослый и умный, ты должен был о нем знать. Мы, черти, существа бессмертные.

Он развел руками, подмигнул и вышел.

Всеволод Болдырев

Пустая невеста

Все угощение припрятали на праздник.

Талька вяло разгоняла по травяному навару мутную жировую пленку, оставшуюся на стенках котелка с мясных времен. Девкин пост, выдуманный за каким-то бесом местными, подходил к концу.

– Пища – не повинность! – наставляла ее бочкоподобная матрона Уля. Умостив рыхлый зад на полатях, крутила в пальцах атласную ленту. В блеклых глазах застрял вопрос: пришить на ворот свадебного наряда племянницы это добро или вернуть в пыльную утробу древней скрыни?

– Есть