Химеры среди нас - Ирина Фуллер

она.

И теперь Давид понял, почему не смог распознать лицо: на снимке был совсем молодой человек, худой, чуть сутулый, с копной довольно длинных тёмных волос и гладкими высокими скулами. Леопарди, известный дизайнер одежды, имел облик куда более благородный, расслабленный, богатый. Этот человек всегда смотрел с фотографий как бы лениво, будто и не хотел сниматься, но его упросили. Волосы его были теперь заметно короче и прихвачены сединой. Уголки глаз чуть опустились, вокруг них появились морщины. Скулы стали не столь острыми, овал лица – не таким выразительным.

И всё же сомнений быть не могло. Перед ними был Лео Леопарди.

– Это слишком… слишком карикатурно, чтобы быть правдой, – покачала головой София, а затем понизила голос: – Он обращается в кошку и шьёт одежду с кошачьим принтом? Его зовут Лео Леопарди?! Я в мультсериале для девочек?

– Это могло бы объяснить его страсть к леопардовым мотивам, – дёрнул плечом Давид. – И есть только один способ выяснить правду.

– Ты же сам сказал, чтобы я была осторожнее и не сболтнула лишнего, – шёпотом отозвалась София.

– Чтобы всё понять, много не нужно. Когда твоя мать придёт, просто покажи ей фото и спроси, кто это. Ты всё поймёшь по её реакции. Не развивай тему, не настаивай на «правде», просто отследи реакцию, и всё.

Она кивнула и стала внимательно разглядывать снимок.

Долго ждать не пришлось, госпожа Михельсон пришла к ним через четверть часа, чтобы узнать, как долго они собирались копаться в альбомах.

– Мы уже всё, – ответила София.

И Давид видел, как покрылось возбуждённым румянцем её лицо, как чуть задрожали руки. Слышал, как сдавленно звучал голос.

– Мам, кто это? – София вскочила на ноги и торопливо подошла к госпоже Михельсон.

Та мельком взглянула на фото и на секунду застыла. Этого было достаточно, чтобы получить все ответы.

– Это приятель твоего отца, – отозвалась госпожа Михельсон совершенно ровным голосом. – Одно время мы общались, потом он переехал в Марию.

– В самом деле? – София приблизила снимок к своему носу. – Просто приятель отца? А мне кажется, что не просто…

Давид понял, что она не смогла совладать с собой. Стоило ли вмешаться? Неожиданно госпожа Михельсон ответила очень резко, вновь выдавая себя:

– Ты, кажется, какие-то другие фотографии хотела посмотреть? Забирай и уезжайте. – София задышала тяжело и яростно. Разумеется. Она, наверное, надеялась увидеть хотя бы тень раскаяния. Хотя бы что-то похожее на вину.

– А может, скажешь мне… – начала она дрожащим голосом, но Давид, всё ещё не уверенный, что поступает правильно, её перебил:

– Это же Лео Леопарди, разве нет?

Госпожа Михельсон перевела на него взгляд, полный решительного отчаяния. Они загнали её в угол. Она испугалась.

– Да, теперь он известен под этим именем. А тогда его звали Оджас Нарасихма, и он учился на биолога.

– Удивительное знакомство, – заметил Давид.

В комнату вошёл господин Михельсон. Напряжение его жены стало ещё более ощутимым.

– Что ж, София, – произнёс Давид, поднимаясь, – думаю, нам пора. Забирай те снимки, что мы отобрали, пойдём.

Он надеялся, что она прислушается. Почти так и вышло. София встала, прошла вперёд. Но поравнявшись с матерью, ещё раз показала ей снимок с Лео Леопарди и прошипела:

– Я такая из-за него, – а затем вылетела из комнаты.

– Что случилось? – спросил господин Михельсон, в целом не слишком заинтересованный в ответе.

Вероятно, он привык, что любой разговор с Софией заканчивался скандалом.

– Она такая злая из-за снимка в парке, – быстро нашлась госпожа Михельсон. – Того, где не видно лица, потому что я натянула ей панамку до подбородка.

Её муж понимающе кивнул и принялся собирать альбомы, чтобы убрать их на место.

Попрощавшись, Давид вышел и нагнал Софию на углу улицы.

– Твоя мать знает, что Леопарди – химера, – заявил он, пытаясь подстроиться под быстрый шаг спутницы. – Она совершенно не казалась удивлённой или шокированной твоей новостью.

София молчала.

– Надеюсь, ты не огорчена, что я помешал скандалу, – уточнил он, на самом деле просто желая добиться от неё хоть каких-то слов.

Давид не выносил, когда кто-то был явно на эмоциях, но при этом молчал. Это напряжение жутко его нервировало.

– О, нет, конечно! – выдохнула София. – Спасибо, ты здорово помог. Хорошо, что поехал со мной.

– Моё присутствие было крайне неуместно, но полезно, – кивнул Давид.

Некоторое время они шли в тишине.

– Куда мы идём? – поинтересовался он.

– К пастору. Тут не очень далеко. Прогуляемся.

Он согласно кивнул. И когда он стал таким покладистым? С другой стороны, не каждый день на твоих глазах кто-то открывает секрет собственного рождения. Да ещё и оказывается дочерью известного человека.

– А может, надо было сказать, а? – выпалила вскоре София. – Отцу. Пускай бы узнал, какая у него жена… святая. Я, значит, от дьявола, а она вся непорочная, вся в вере!

Давид ничего не ответил.

– Ну вот скажи, – продолжила она через пару минут, – если бы твоя жена тебе изменила, ты бы ведь хотел знать?

Они шли вдоль парка, отделяющего один жилой квартал от другого. День был в разгаре, светило весеннее солнце, приятный тёплый ветер трепал волосы и полы пиджака. Прогулка могла бы быть приятной, если бы не этот разговор.

– Хотел бы я, чтобы моя жена явилась ко мне и оглушила заявлением, что изменила? – задумчиво проговорил Давид. – Хотел бы, чтобы она пришла, выбила почву из-под ног, перевернула жизнь с ног на голову, разрушила всё, что было дорого? Нет, София, я бы этого не хотел.

Она кивнула, принимая его ответ, но он продолжил:

– Хотел бы я оставаться идиотом, который ничего не знает и не замечает? Тоже нет.

София вскинула на него непонимающий взгляд.

– Так что бы ты выбрал? – пытливо спросила она.

– Чтобы она не изменяла, – отозвался Давид.

Дальше они снова шли в тишине.

Пастор Лука был готов к визиту: он выглядел свежо, ещё более подтянуто и бодро, чем при предыдущей встрече, на столе гостей ждал обед, из проигрывателя слышалась приятная джазовая мелодия.

Впрочем, увидев Софию, он сразу понял: что-то не так. На его лице появилась тревога. Долго ждать не пришлось: устало опустившись за стол, София всё рассказала.

Пастор задумчиво тёр подбородок, хмурил брови и лишь в конце выразил ей сочувствие, сжав ладонь.

– То, что ты рассказала, огорчает меня, – подвёл он итог. – Но я могу лишь догадываться о том, какая боль сейчас разрывает твоё сердце.

На этих словах София вдруг расплакалась. Это стало полнейшей неожиданностью для Давида, ему показалось, что с самого начала она приняла новость довольно хорошо и к полудню следующего дня должна была полностью смириться и хотя бы немного успокоиться.

– Поплачь, дитя, поплачь, – пастор похлопал её по руке, – а потом оставь печаль и двигайся дальше.

– Оставить печаль! – воскликнула София. – Я не печалюсь, с чего бы? Я злюсь! Я в бешенстве! Мне обидно!

Пастор покачал головой и встал, чтобы налить всем чая.

– Три года назад я ушиб палец, закрывая эту раму, – заявил вдруг он.

И Давид,