Особые приметы - Хуан Гойтисоло

— У меня есть превосходная книга о Марии Стюарт, читали?

— Нет.

— Вы человек с запросами, и вам стоило бы иногда заглядывать к нам. Врач и учитель очень вами интересуются, Рамирес. Они добрые, чистосердечные люди. С ними вы можете разговаривать о чем угодно.

— Вы очень любезны, лейтенант.

— В казино я становлюсь штатским, понимаете? Форма, которую носишь, — одно, а личные убеждения — совсем другое. Когда я прихожу домой, я снимаю мундир и думаю так, как мне нравится. — Он рассеянно поглаживал картонные корешки серии «Жизнь выдающихся людей» и вдруг сказал: — Впрочем, что я тут толкую? Вы не хуже меня знаете, что в нашей проклятой стране свободно говорить, что думаешь, нельзя.

Лейтенант улыбнулся иронически; Антонио тоже улыбнулся, и они подали друг другу руки. Проходя через казарменный двор, Антонио скомкал письма и, выйдя на шоссе, направился к селению, а письма выбросил в канаву.

Осень понемногу начинала сказываться. Количество приезжих убывало на глазах, а оставшиеся редко выходили за пределы курорта; обычно они потихоньку собирались в кафе на Главной улице.

«Кадиллак» консула в Александрии все еще стоял на пустынной площади, и однажды вечером Констансио под большим секретом поведал Антонио, что семейство дона Гонсало и семейство Агилера намерены остаться в селении до рождества.

— Старшая дочка консула и Гонсалито — как нитка с иголкой, — сказал он. — В казино ходят слухи, что быть свадьбе.

— Для этих влюбленных голубков свить себе здесь гнездышко не проблема, — прокомментировал Фермин.

— Как знать, — возразил служащий с метеорологической станции. — Может, им тут не придется по вкусу.

— Как-то вечером, гуляя по селению, Антонио столкнулся с врачом из местной фалангистской организации. Он стоял с приятелями на площади и, увидев Антонио, подошел к нему и театрально обнял.

— Ну, вот, наконец-то я вас поймал, Рамирес, — воскликнул он. — Как это вы ухитряетесь прятаться от людей даже на таком пятачке?

— Мир не ограничивается пятачком, доктор.

— Все время ускользаете, точно за вашу голову назначены большие деньги. Что вы против нас имеете?

Антонио коротко рассказал, как складывается его день, и пообещал как-нибудь прийти в казино, но доктор запротестовал и положил ему на плечо свою руку, всю в кольцах:

— Нет, нет. Теперь-то уж вы от меня не сбежите, слышите? Мы сейчас же пойдем ко мне ужинать.

— Благодарю вас, но…

— Никаких «но». Моя жена до смерти хочет познакомиться с вами. У нас вы будете как дома.

— Я в таком виде… — Антонио показал на свою мятую рыбацкую куртку и грязные выцветшие брюки. — Если хотите, то в следующий раз…

— Да и я не ахти в каком виде. Идемте, и никаких отговорок.

Ничего не оставалось, как согласиться. Доктор крепко взял его под руку, церемонно распрощался со своими приятелями и тут же начал вполголоса рассказывать Антонио о последних событиях в селении, попутно стараясь выведать о его жизни.

— Как-то я встретил вас, но не захотел беспокоить, потому что вы были не один, а…

— Я не помню, доктор.

— Вы были с девушкой, смуглой такой, ну просто бутончик… Как раз выходили из машины марки «дофин», с французским номером. Было дело?

— Это жена моего близкого друга, — пояснил Антонио. — Ее родители живут в Малаге, и по пути она заехала навестить меня.

— А разве вы не ездили на ловлю тунца?

— Черт возьми, откуда вы все знаете?

— Вчера мы с доном Гонсало были в Калабардине, и там мне сказали.

— С доном Гонсало?

— Он как раз получил большинство на выборах в административный совет рыбного концерна. Мастерски было состряпано, он прирожденный делец… Я вам потом расскажу.

Они шли по Главной улице сквозь плотную толпу праздных людей, и, не доходя немного до бензоколонки, доктор остановился перед двухэтажным домом с верандами и выкрашенными в черный цвет балконами.

— Мой дом — ваш дом, Рамирес. Я надеюсь, вы будете ходить к нам запросто, не придется вас упрашивать.

Антонио кивнул. Доктор провел его в небольшую гостиную, рядом с прихожей, а сам пошел предупредить жену. Разглядывая фамильные портреты, Антонио все время испытывал ощущение, будто угрюмая, мрачная мебель шпионит за ним; потом до него донеслось шушуканье и следом — торопливые шаги. Портьера шевельнулась, и из-за нее выглянула крошечная детская головка: некоторое время девочка внимательно его разглядывала. Через несколько минут вернулся доктор с серебряным подносом и двумя рюмками. На лице его читалась досада.

— Только бутылка мальвазии, — сказал он. — Хотите, я пошлю служанку в магазин?

— Не надо, доктор, не беспокойтесь.

— У нас в доме за едою не пьют… А может, хотите, я принесу аперитив?

Тут вышла жена, белотелая, не в меру полная. Подав руку Антонио, она устроилась в кресле-качалке и молча, со сдержанным любопытством воспитанного человека стала смотреть на него; так смотрят на неизвестное насекомое, не поддающееся классификации.

— Перед нами знаменитый Рамирес. Один из немногих еще оставшихся у нас в Испании нонконформистов…

— Извините меня, пожалуйста, за мой вид. Ваш муж просто заставил меня прийти сюда.

— У нас и у самих дома немножко богема, — сказал доктор. — Даже учитель часто говорит: «Вы живете, как художники», — не правда ли, солнышко?

— Налить вам вина? — спросила женщина.

Антонио любезно улыбнулся и залпом проглотил темную приторную жидкость.

С того самого момента, как он вошел в этот дом, он чувствовал себя словно в ловушке и жалел только, что никак не может решиться и под любым предлогом встать и уйти. Доктор перевел разговор на политику. В то время как жена его наливала Антонио вторую рюмку, хозяин с разочарованным видом разглагольствовал о том, что жизненный опыт и возраст сделали его скептиком.

— Люди моего поколения — не трусы, Рамирес. Мы просто осторожны, потому что у нас есть все основания быть такими. Жизнь припасла нам достаточно ударов, мы ею научены, понимаете?

— Да.

— Лезть в искупители — этим дела не поправишь: они сильнее нас с вами, и они все равно победят. С этим надо примириться. Если только вы не мученик по призванию. Простите, может, это вас обидит, но вы себя вели неразумно. Можно с виду покориться, вот как я, а внутренне оставаться свободным. — Он заколебался. — Не знаю, точно ли я выразился.

— Чрезвычайно точно.

— В молодости я тоже хотел исправить зло: общественная справедливость и всякое такое. Спасать ближнего… Пока в один прекрасный день не понял, что ближний вполне доволен своею долей и вовсе не намерен спасаться. Хотите еще вина?

— Чуточку, спасибо.

— Единственно, что нужно стране, — это деловые люди, способные и предприимчивые, которые умели бы делать деньги; которые умели бы их вкладывать и получать от них плоды… Это они способствуют движению нации вперед, а не романтики вроде нас с вами… Помните, я говорил вам о доне Гонсало?

— Да.

— Вот он — образец такого человека. Я знаю, завистники вам, должно быть, наболтали о нем с три короба: мол, состояние его темного происхождения, мол, разбогател он на черном рынке… Ну что ж, пусть даже все эти россказни верны — это не имеет никакого значения, абсолютно никакого. Сегодня нам нужен современный, деловой человек. Дон Гонсало — только он, и никто другой, — наладил промышленное производство в селении, новыми глазами взглянул на здешние земли, сумел привлечь сюда туристов. И если люди живут здесь лучше, чем прежде, то этим они обязаны дону Гонсало. Словами сыт не будешь… Хотите еще вина?

— Спасибо.

— Больше всего привлекает меня в людях этого типа их поразительная изобретательность… Вы удивляетесь?.. Дон Гонсало прежде всего — творец идей, человек, необычайно чуткий ко всем новшествам и запросам; прагматик, который умеет увидеть собственную выгоду в любой ситуации или конъюнктуре. На днях зашел разговор о вас, и он сказал мне: «Для меня безразлично — коммунист, анархист или что там еще, мне все равно. Одного я не прощаю — когда проигрывают. Будь я знаком со Сталиным, я уверен, мы бы с ним нашли общий язык. Но Сталин — это одно, а те, кто его терпел, — другое. Мир принадлежит и всегда будет принадлежать людям с головой».

— Я вижу, вам понравилось вино, — сказала жена, наливая Антонио новую рюмку.

— И потом я считаю дона Гонсало человеком гуманным в полном смысле слова. Простой народ, глядя со стороны, считает его жестким, но люди ошибаются. Мы, которые имеем удовольствие общаться с ним часто, знаем такие стороны его жизни, о которых другие и не подозревают: он примерный отец семейства, всей душой предан жене и детям, он так внимателен и мил с гостями… У меня были случаи убедиться в его исключительной доброте, поистине трогательной… Не знаю, известно ли вам, что каждый месяц он посылает чек в сиротский приют в Мурсии. Поверьте мне, его щедрость безгранична.