Цинковые мальчики - Светлана Алексиевич

Потом мы с ней говорили. Я ей рассказала свою жизнь, потому что мне было тяжело, я ползала на коленках в четырех стенах. Я не хотела жить. У неё был с собой диктофон, она все записывала. Но она не говорила, что будет это печатать. Я ей рассказывала просто так, а напечатать она должна была дневник моего сына. Повесть же документальная. Я отдала ей дневник, муж специально для неё перепечатал.

Она ещё сказала, что собирается в Афганистан. Она там была в командировке, а мой сын там погиб. Что она знает о войне?

Но я ей верила, я ждала книгу. Я ждала правду: за что убили моего сына. Я писала письмо Горбачёву: ответьте мне, за что погиб мой сын в чужой стране. Все молчали…

Вот что Юра писал в дневнике:

«1 января 1986 года. Уже отсчитана половина пути, а впереди осталось так мало. И снова пламя, и снова забвение, и новый долгий путь — и так вечно, прежде чем свершится воля предназначенного. И память, бьющая плетью пережитого, кошмарными снами врывающаяся в жизнь, и призраки иного мира, иных времён и столетий, влекущие своей похожестью, но иные, не знающие истёкших дней. И не остановиться, не передохнуть, не изменить однажды предрешённого — пустота и мрак разверзнется перед отступившимся, ибо, присев отдохнуть, уже не подняться с земли. И устав, в отчаянии и боли вопиешь к пустым небесам: что там, когда сомкнут круг и путь окончен, и новый мир воссиял в своём величии? Почему мы в ответе за них? Им не дано подняться до блистательных высот, и, как бы ни был долог путь, все же дни их уже сочтены. А мы ломаем свои жизни, не зная покоя и счастья, бредём усталые и разбитые, всемогущие и бесправные, демоны и ангелы этого мира…»

Алексиевич это не напечатала, правду моего сына. Другой правды быть не может, правда у тех, кто там был. Она зачем-то описала мою жизнь. Простым, детским языком. Какая это литература? Гадкая маленькая книжонка…

Товарищи, я растила своих детей честно и справедливо. Она пишет, что мой сын любил книгу Николая Островского «Как закалялась сталь». Тогда эту книгу в школе проходили, как и «Молодую гвардию» Фадеева. Все эти книги читали, они были в школьных программах. А она подчёркивает, что он их читал, знал отрывки наизусть. Для чего ей нужно об этом писать? Она хочет показать его ненормальным. Фанатичным. Или она пишет: «Он жалел, что стал военным». Сын мой вырос на полигонах, он пошёл по стопам отца. У нас деды, все братья отца, двоюродные братья — все в армии. Военная династия. И в Афганистан он поехал, потому что он был честный человек. Он дал военную присягу. Раз нужно, он поехал. Я воспитала прекрасных сыновей. Ему приказали, он поехал, он был офицер. А Алексиевич хочет доказать, что я мать-убийца. И мой сын там убивал. Что выходит? Я его туда послала? И дала ему в руки оружие? Мы, матери, виноваты, что там была война? Что там убивали, грабили, курили наркотики?

И эта книга опубликована за границей. В Германии, во Франции. По какому праву Алексиевич торгует нашими погибшими сыновьями? Добывает себе славу и доллары? Кто она такая? Если это моё, я рассказала, пережила, при чем здесь Алексиевич. Поговорила, записала наши рассказы, мы ей проплакали своё горе…

Имя моё она написала неправильно: я Инна, а у неё Нина Головнева. У моего сына звание старший лейтенант, а она написала — младший. Это документальная литература, я дала ей дневник, она должна его опубликовать, и все. Я понимаю, что документальная литература — это письма, дневники. Пусть признает, что это вымысел, клевета… Написанная простым, грубым языком. Кто так пишет книги? Мы детей потеряли, а у неё слава… Пусть бы она родила сына и отправила на эту войну…

Из ответов на вопросы

Адвокат С. Алексиевич — В. Лушкинов: Скажите, Инна Сергеевна, Алексиевич записывала ваш рассказ на диктофон?

И. Головнева: Она попросила разрешения включить диктофон. Я ей разрешила.

В. Лушкинов: А вы просили её показать потом то, что она снимет с плёнки и использует в книге?

И. Головнева: Я думала, что она напечатает дневник моего сына. Я уже говорила, что я понимаю, что документальная литература — это дневники и письма. А если мой рассказ, то слово в слово, как я говорила.

В. Лушкинов: Почему вы не подали в суд на Алексиевич сразу, когда вышла «Комсомольская правда» с отрывком из книги? А решились на это через три с половиной года?

И. Головнева: Я не знала, что она эту книгу будет печатать за границей. Распространять клевету… Я честно воспитала своих детей для Родины. Мы жили всю жизнь в палатках и бараках, у меня было два сына и два чемодана. Я в политику не вмешивалась… А она пишет, что наши дети — убийцы… Я поехала в Министерство обороны, я отдала им орден сына… Я не хочу быть матерью убийцы… Я отдала его орден государству…

Общественный защитник С. Алексиевич — Е. Новиков, председатель Белорусской Лиги прав человека: Я хочу заявить протест. Прошу внести в протокол. Из зала постоянно оскорбляют Светлану Алексиевич. Грозят убить… Даже обещают резать по кусочкам… (Поворачивается к матерям, сидящим в зале с большими портретами своих сыновей, на которых наколоты их ордена и медали.) Поверьте, я уважаю ваше горе…

Судья И. Жданович: Я ничего не слышал. Никаких оскорблений.

Е. Новиков: Все слышали, кроме суда…

Голоса из зала

— Мы — матери. Мы хотим сказать. Мы все будем говорить. Погубили наших детей… Потом деньги себе на этом зарабатывают… А наши дети в могилках. Мы отомстим за наших детей, чтобы они могли спокойно в земле лежать…

— Будь ты проклят! Пусть тебя белая горячка возьмёт. Сделали из наших детей убийц.

— А сам ты служил в армии? Не служил… На институтской скамейке отсиживался, пока наши дети гибли.

— Не надо у матерей спрашивать: убивал её сын или не убивал? Она помнит об одном — её сына убили…

— Будь ты проклят! Будьте прокляты вы все!

Судья И. Жданович: Прекратите шум! Прекратите базар! Это — суд, а не базар… (Зал неистовствует). Объявляется перерыв на пятнадцать минут…

После перерыва в зале суда дежурит милиция.

Из выступления Т. М. Кецмура

Я не готовился выступать, я буду говорить не по бумажке, нормальным языком. Как я познакомился со знаменитейшей писательницей мирового уровня? Нас познакомила фронтовичка Валентина Чудаева. Она мне сказала, что эта писательница написала книгу «У войны не женское лицо», которую читают во всем мире. Потом я на одной из встреч с фронтовиками разговаривал с другими женщинами-ветеранами, они мне сказали, что Алексиевич сумела из их жизни сколотить себе состояние и славу, теперь взялась за «афганцев». Я волнуюсь… Прошу прощения…

Она пришла к нам в клуб «Память» с диктофоном. Хотела написать о многих ребятах, не только обо мне. Почему она после войны написала свою книгу? Почему эта писательница с громким именем, мировым, молчала десять лет? Ни разу не крикнула?

Меня туда никто не посылал. Я сам просился в Афганистан, писал рапорты. Придумал, что у меня там погиб близкий родственник. Я немножко поясню ситуацию… Я сам могу написать книгу… Когда мы встретились, я с ней отказался разговаривать, я так ей и сказал, что мы сами, кто там был, напишем книгу. Напишем лучше её, потому что она там не была. Что она может написать? Только причинит нам боль.

Алексиевич теперь пишет книгу о Чернобыле. Это будет не меньшая грязь, чем та, что вылита на нас. Она лишила моральной жизни все наше «афганское» поколение. Получается, что я — робот… Компьютер… Наёмный убийца… И мне место в Новинках под Минском, в сумасшедшем доме…

Мои друзья звонят и обещают набить морду, что я такой герой… Я взволнован… Прошу прощения… Она написала, что я служил в Афганистане с собакой… Собака по дороге умерла…

Я сам в Афганистан просился… Понимаете, сам! Я не робот… Не компьютер… Я взволнован… Прошу прощения…

Из ответов на вопросы

С. Алексиевич: В исковом заявлении, Тарас, ты написал, что никогда со мной не встречался. А сейчас говоришь, что встречался, но отказался разговаривать. Значит, ты не сам писал своё исковое заявление?

Т. Кецмур: Я сам написал… Мы встречались… Но я вам ничего не рассказывал…

С. Алексиевич: Если ты мне ничего не рассказывал, откуда я могла знать, что ты родился на Украине, болел в детстве… Поехал в Афганистан с собакой (хотя, как ты сейчас говоришь, она по дороге умерла), и звали её Чарой…

(Молчание.)

Е. Новиков: Вы говорили, что сами попросились в Афганистан, добровольцем. Я не понял, как вы сегодня к этому относитесь? Ненавидите эту войну или гордитесь, что там были?

Т. Кецмур: Я не дам вам сбить меня… Почему я должен ненавидеть эту войну? Я исполнил свой долг…