День народного единства: биография праздника - Юрий Эскин

Множество казаков – и составлявшие гарнизоны окрестных городов, и донцы, бежавшие от репрессий после баловневского движения, даже освобожденные из тюрем в давно взятом Смоленске (т. е., может быть, и уголовники), вступали в его отряды. Князья П. Пронский и М. Белосельский, высланные к Вязьме с отрядами, бежали вослед своему войску, даже «не дождався приходу литовских людей», за что впоследствии были арестованы [177, 300–301, 157, 98]. Пожарский в этой ситуации был снова призван на службу. Под угрозой «лисовчиков» во главе с С. Чаплинским (Лисовский незадолго до этого неожиданно умер) оказался южный путь к Москве. Чаплинский уже разорил Мещовск,[73] Козельск и стоял под Калугой. Гарнизон ее состоял в значительной степени из казаков, которые давно не получали жалованья и вполне могли перейти на сторону Владислава. Но все же они направили в Москву депутацию, «чтобы государь Калуги не выдал… а били челом, чтобы государь послал именно боярина своего князя Дмитрия Михайловича Пожарского» [77, 395].

Просьба была удовлетворена – в сентябре Пожарский прибыл в город, навел порядок – в том числе выплатил жалованье (ему была выдана из казны огромная сумма в 5000 рублей). А в окрестностях Калуги «воровали», не решив еще, чью сторону взять, его старые «знакомцы» – казаки, отколовшиеся от разбитого войска Заруцкого. Узнав о приходе Пожарского, они поспешили встать под его знамена (тем более, что в окончательном разгроме Заруцкого он не принимал участия). Тем временем посланный Ходкевичем отряд П. Опалинского поставил укрепленный лагерь под селом Товарковым, откуда сильно беспокоил Серпухов и Оболенск. Собрав достаточную военную силу (по польским данным, возможно преувеличенным, у него собралось около 6000, из них примерно 1200 стрельцов и 3000 казаков), Пожарский выдержал в декабре тяжелый бой с Чаплинским у стен Лаврентьевского монастыря (любопытно, что в составе неприятельской армии была рейтарская хоругвь некоего Потемкина [177, 112, 205]; этот тогда еще ничем не знаменитый смоленский дворянский род активно служил обеим сторонам), потеряв много убитыми и ранеными. В плен попал, по некоторым данным, его племянник [151, 104].

В январе же 1618 г. Дмитрий Михайлович выслал Романа Бегичева с отрядом в 800 конных и 400 пеших, чтобы построить острожек между Боровском и Калугой, против острожка поляков, которые попытались помешать, бросив на них пехоту и тяжеловооруженных гусар. В кровопролитном бою, в котором погибли русский воевода и командир польской пехоты, неприятель был отбит и острожек построен [177, 112].

Спустя некоторое время командир «лисовчиков» Чаплинский получил от бывших казаков Заруцкого, сидевших в Калуге, известие, что они хотят перейти на его сторону. Для этого они предложили ему завязать бой, чтобы Пожарский их выпустил «на вылазку», а они перейдут к «лисовчикам». В это время осаждавшие Калугу польско-литовские войска получили подкрепление (отряд панцырных гусар П. Опалинского) и решили, надеясь на помощь осажденных, начать штурм ночью. Что произошло далее? Польские источники сухо сообщают о неудаче операции и ничего о переходе к ним, как они их называли, «зарудчиков» (русские источники тоже не сообщают об измене). Пожарский, видимо имея данные разведки, решил применить тот же прием, что и когда-то у Зарайска. Получив сведения от караулов и застав о ночном движении противника к первой линии укреплений – надолбам, князь велел его пропустить и, зажав «литовских людей» между надолбами и стенами, вывел гарнизон на вылазку. Нападавшие были разгромлены. Не лишено вероятности, что предложение казаков было просто военной хитростью или же князь Дмитрий их крепко «прижал».

Однако в конце апреля Калужской армии предстоял новый тяжелый бой. Пожарский опять был нездоров и оставался в городе. Когда же часть его войск вышла за стены с целью разгромить базу Опалинского, в кровопролитной стычке поляки ее разбили, правда, ценой гибели одного из своих командиров. В мае Опалинский опять попытался ворваться в Калугу, его гусарские хоругви пробились в посад, попытались поджечь город, но были отогнаны. В ответ Пожарский напал на новый острожек Опалинского в 8 км от села Товаркова, где собраны были его основные запасы, и, применив свой привычный маневр, застал охрану неподготовленной и разгромил, захватив или уничтожив много провианта, оружия и боеприпасов [177, 106, 113].[74]

В начале июля Б. М. Лыков, державший оборону под Можайском и жестоко потрепанный в неудачных боях, запросил Москву о помощи. Тогда князю Д. М. Черкасскому велено было идти от Волока Ламского к Рузе, а Пожарскому – двигаться от Калуги к Боровску; его передовой отряд должен был построить острожек у Пафнутьева Боровского монастыря. Однако из-за несогласованности действий посланного Пожарским князя В. П. Ахамашукова-Черкасско-го с другими воеводами польская армия нанесла ему сокрушительное поражение, буквально втоптав Черкасского в монастырь и разрушив недостроенный острожек [159, 178–179]. Основные силы Пожарского дошли до монастыря к концу сражения. Укрепив монастырь и приняв подкрепление из стрельцов и астраханских татар, Дмитрий Михайлович получил приказ двигаться к Можайску, близ которого имелся каменный Лужецкий монастырь и другие укрепления. Город этот решено было сделать узлом обороны на подступах к Москве. Под Лужецким монастырем Пожарский построил острожек, чтобы охранять дорогу, связывавшую Можайск с Москвой [177, 134–136].

За рубежом, в Швеции, распространился слух о взятии Калуги и пленении Пожарского (может быть, распространяли «дезинформацию» из Речи Посполитой, а может быть, путали князя с его племянником). Слух обсуждался на проходивших в то время переговорах со шведами, и русской делегации приходилось его опровергать [69, 247].

В феврале 1617 г. был подписан Столбовский мирный договор со Швецией, признавшей нового русского царя за большие территориальные и финансовые уступки. Посредниками выступали голландские и английские дипломаты, особо важна была роль весьма уважаемого в России английского представителя Джона Вильяма Мерика (или, как его звали здесь, «князя Ивана Ульянова»). После заключения мира англичанина торжественно принимали в Кремле, по итогам договора беседу с ним вели князь Д. М. Пожарский с титулом «наместника Коломенского» и боярин Ф. И. Шереметев, а также дьяки Посольского приказа [42, 283; 95, 199]. Но армия Владислава явно перехватила инициативу, к 30 июля основные ее силы, фактически возглавляемые гетманом Ходкевичем, сконцентрировались у Можайска, немецкие саперы и артиллеристы стали методично подводить шанцы и громить крепость, переполненную людьми. Ходкевич, не имея мощной осадной артиллерии, рассчитывал взять город подрывами стен и измором. Был тяжело контужен князь Д. М. Черкасский [77, 402]. В условиях начинавшегося голода в блокированном гарнизоне основной армии надо было оставлять Можайск. Решение это Боярская дума приняла 22 июля.

Пожарский в это время стоял в Боровске, где поставил сильный острог у монастыря и беспокоил поляков частыми рейдами в тылы осаждавших [177, 137–138]. Со своим вторым воеводой князем Г. К. Волконским в начале августа он быстрым маршем оттянул часть войск Владислава на себя, позволив князю Б. М. Лыкову вывести из города основную часть армии и отойти к Москве [157, 100–102; 159, 178–179], оставив гарнизон с В. Ф. Волынским. По пути к Можайску к Пожарскому присоединился доблестный защитник Царева-Борисова К. Ивашкин, долго выдерживавший осаду в своей небольшой, но мощной каменной крепости. Он, видимо, решил, что подкреплений больше не будет, однако Пожарский отправил ему на смену свежие силы – астраханских стрельцов, которым удалось войти в крепость, опередив осаждавший ее польский отряд. Войдя позднее в Борисов и получив настоятельный приказ из Москвы отходить, князь забрал оттуда все продовольствие и боеприпасы, уничтожив то, что было взять нельзя, и в августе опять подошел к Боровску, собрал там около 3000 войска и соорудил острог [177, 138], где встретились с ним покинувшие Можайск воеводы. Черкасский и Лыков оттуда двинулись к готовившейся к обороне столице [159, 178–179].

В Москве возбужденный народ, особенно служилые люди, встретили их неласково, называя изменниками, толпа дворян и посадских во главе с Я. Тухачевским и Б. Тургеневым даже пыталась с ними расправиться [148, 333–334]. Пожарского же направили против армии запорожского гетмана П. Конашевича-Сагайдачного, шедшего с 20-тысячным войском маршрутом и в манере настоящего крымского набега, по пути предавая огню и мечу все южнорусские городки. Он взял уже Ливны, Лебедянь, Данков, Каширу и другие пункты защиты от крымцев, откуда были оттянуты основные силы на запад. Владислав послал ему награды – булаву, хоругвь[75] и пару котлов (которые, видимо, использовались и как сигнальные барабаны). Запорожцы разгромили отряд М. М. Бутурлина, а сам Сагайдачный хвалился, что в бою даже лично так заехал Бутурлину пожалованной булавой по голове, что тот упал с коня [177, 149] (впрочем, головы у членов этого рода всегда были крепкие). Пожарский с выделенным ему войском должен был блокировать переправы через Оку у хорошо известной ему Коломны, куда направлялись запорожцы, но здесь, по дороге к Серпухову, тяжелая болезнь опять дала о себе знать. Однако он не сразу, как обычно считается, был увезен в Москву. Князь еще некоторое время пытался превозмогать недуг. В Серпухове он оставался до начала сентября, куда к нему его второй воевода князь Г. К. Волконский посылал из Коломны (окруженной мощными каменными стенами и устоявшей от запорожцев) взятых языков и гонцов о передвижениях запорожцев. Сохранились сведения о присылках к нему за 17 и 27 августа и 2 сентября; 1 сентября он сам посылал своего лазутчика с вестями к Волконскому в Коломну, а 4 сентября получил он сведения о казачьем круге у Сагайдачного, на котором гетман огласил грамоты королевича [53, 85; 112].