Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Думаю, что, кроме креста, — Бахтин наклонился ближе, — у него был медальон или ладанка, которую он сорвал.
— И точно, — вздохнул Бойков, — он дома все под кителем рукой шарил.
— Значит, не хотел, чтобы мы видели это, или у него кто-то сорвал, а он искан. Вы же говорите, он пьяный был. — Даже весьма. — Где его бумаги, изъятые при обыске? — В дежурной комнате.
— Ну, с этим покончено. Доктор, проведите вскрытие и обследование продуктов. А мне, господа, принесите его бумаги.
Уже доехав до редакции, Кузьмин вспомнил, что ничего не ел. За беготней, бесконечными разговорами, поисками свидетелей он забыл, что утром не успел даже выпить чаю.
Чувство голода он ощутил только на Тверской, когда на некоторое время отключился от утренних событий. Он приказал извозчику ехать в кофейню Филиппова. Конечно, лучше бы поехать в «Метрополь», но это все же далековато от редакции.
В кофейне народу, как всегда, было много. Сюда любили заглянуть после уроков гимназисты-старшеклассники. По военному времени никто уже не обращал внимания на распоряжение попечителя учебных заведений, запрещавшее ученикам посещать кофейные заведения без родителей.
Кузьмин спросил коньяка, выпил две чашки черного кофе и съел несколько пирожков. Он вышел из кофейни и закурил.
Тверская, как всегда, была нарядной и чистой. И народ по ней шел торопливо. У Елисеева стояли авто и экипажи, в которые загружали берестяные коробки со снедью.
Если бы не плакаты, не курсистки с кружками общества «Ромашка», не обилие военных шинелей, то казалось бы, что Тверская не изменилась.
Грянул где-то на Дмитровке военный оркестр, донеслись неразборчивые выкрики команд.
Нет, война все же ощущалась. И прежде всего в настроениях людей. Третий год она бушевала на Западе и Кавказе.
Первые страницы газет заполняли телеграммы с фронта о бесконечных атаках, победах и потерях. Давно уже прошел патриотический угар первых дней.
После гибели армии Самсонова московское общество поняло, что война будет затяжной и что необходимо помочь фронту.
Одни честно работали, другие находили в газетах, в списках погибших родные имена, а третьи наживали на войне огромные состояния, а где-то медленно, но страшно росло недовольство.
Царь, царица, Распутин. Царица, Распутин и германские шпионы.
Кузьмин предчувствовал надвигающиеся события и, как мог, приближал их. Его статьи с фронта калечила военная цензура, но ему все-таки удавалось кое-что сказать. Свирепствовал Цензурный комитет, вымарывая из его фельетонов целые абзацы, но он продолжал писать так же остро и зло.
Редакция «Русского слова», помещалась рядом со Страстной площадью, на Тверской, в доме Сытина.
Кузьмин поднялся на второй этаж и в коридоре столкнулся с редактором Благовым.
— На ловца, — усмехнулся редактор, — а я вас искал, Женя. — Что случилось? — Обычные газетные дела. Пойдемте ко мне.
Они вошли в просторный кабинет Благова, уселись на диван. — Хотите выпить? — спросил редактор. — Федор Иванович, а когда я отказывался? — Что правда, то правда. Такого не помню. — Есть водка неплохая и коньяк, но неважный. — Давайте водку, коньяк я уже пил.
Благов достал из шкафа начатую бутылку «Смирновской», разлил по стаканам.
— Закусим окорочком тамбовским, сегодня принесли. Запах, доложу вам. — Редактор мечтательно покрутил пальцами. Они выпили. Водка была неплоха, а окорок просто дивный.
— Федор Иванович, — Кузьмин закурил со вкусом, — а ведь вы меня не на выпивку пригласили.
— Точно, милый Женя. Есть дело. Надо ехать на фронт.
— Федор Иванович, я понимаю, что в газете в качестве военного корреспондента аттестован я один, но есть материал. Думаю, сенсационный.
— Этот пожар. Там же Гиляровский был, репортеров куча. — Пожар-то не простой. И Кузьмин пересказал Благову утренние события.
Редактор закурил, уселся за стол. Он был прекрасным газетчиком, больше всего на свете любившим свою каторжную работу, литературу и театр.
И как газетчик понял, что можно сделать из этой истории. — Значит, ударим по Коншину. — Ударим.
— Да, господинчик, прямо скажем, поганый. Ни стыда, ни совести. По крупному играет в Английском клубе, постоянно торчит в кабаках, истории с бабами. Но тылы у него защищенные. Связи у него и в Петербурге мощные. А сейчас еще Удельное ведомство возглавил его друг тайный советник Кручинин, родственник Фредерикса. — Боитесь? — засмеялся Кузьмин. — Вам не стыдно, Женя? — Стыдно.
— Тогда начинайте, благословясь. Сколько вам понадобится времени?
— Пока не знаю, но еженедельный фельетон буду сдавать аккуратно.
— Прекрасно. Это меня может примирить с вашим начинанием. Кстати, я слышал, что полицейское разбирательство возглавил Бахтин. — Да. — Ну, тогда материал из первых рук.
— Понимаете, Федор Иванович, меня очень интересует фигура Коншина как некий социальный тип. Вдумайтесь, человек получил прекрасное образование, но служить не пошел. Уехал во Францию покупать квартиру в Париже, роскошную виллу в Ницце. Игорные дома, дорогие женщины, кутежи. Но в имениях своих сумел организовать дело так, что они приносили ему огромные барыши.
— Не он организовывал, — перебил его Благов, — а Шатило. Есть у него такой главный управляющий, министерская голова у мужика. Он же вложил деньги в акции всевозможные, в банк «Лионский кредит». А Коншин наш только купоны стриг.
— Да разве в том дело. Гоняет по Москве в дорогом авто из красного дерева, содержанке своей тысячные подношения делает. Без всякого стеснения. Ведь война.
— Кому война, а кому и мать родна. Вы думаете, он ворует?
— Вот это я и хочу выяснить. Вы, Федор Иванович, Мишу Павлова наблюдали сегодня?
— В репортерской отчет о вчерашних скачках пишет. — Он-то мне и нужен.
В репортерской, несмотря на открытую форточку, плавали облака табачного дыма.
Это была самая шумная и веселая комната в редакции. Беспрерывно звонил телефон, сюда стекались все последние новости.
Репортеры, забубённая компания, знавшие подноготную всей Москвы, курили, смеялись, писали что-то на длинных листах бумаги.
Кузьмина встретили радостно. Его здесь любили и уважали. Любили за талант, добрый характер и желание всегда помочь товарищу.
Уважали за то, что, став известным газетным писателем, не зазнался, а был прост и весел. Помнил, что сам когда-то начинал в этой комнате репортером. Миша Павлов только что закончил писать. — Миша, ты мне нужен, — позвал его Кузьмин. — Сейчас, Женя, только гранки сдам секретарю. — Тогда приходи ко мне.
Кузьмин с большой теплотой относился к репортеру. Ему нравились пробивной Мишин характер, веселый добрый нрав.
Отец его Николай Павлов держал в Москве суконную торговлю, но Миша, окончив коммерческое училище, сбежал из скучного отцовского дома с провинциальной труппой. Отец проклял его и лишил наследства.
Несколько сезонов Миша проработал в провинции, играл любые роли, а однажды написал театральный фельетон «Провинциальные кулисы».
Его заметили, позвали в «Воронежскую газету», оттуда он и перебрался в Москву и стал репортером «Русского слова». У него было хорошее перо, острый глаз и необыкновенное умение добывать сенсации.
Жил он недалеко, на Страстном бульваре. Двери его дома были открыты для всех в любое время. Ежедневно в квартире веселились. Жена его Маша, прелестная провинциальная актриса, ныне работающая у Корша, обожала пряную, ночную жизнь.
В его доме можно было встретить актеров, писателей, журналистов, антрепренеров, фронтовых офицеров. Одним словом, открытый дом.
В начале войны Миша окончил школу прапорщиков и несколько месяцев воевал, заработал анненский темляк на шашку и Станислава с мечами.
Но Сытин через Скобелевский комитет добился его возвращения в редакцию.
И вновь стал Миша репортерить. Он писал о бегах и театре, обслуживал для редакции московские рестораны. Был своим человеком в тайных домах свиданий, на подпольных «мельницах», знал всех грязных букмекеров.
Его веселый нрав, а главное — недюжинная физическая сила не раз выручали его в непростых ситуациях на московском «дне».
— Ну вот, — засмеялся Миша, входя в кабинет Кузьмина, — на сегодня отмотался. Ты чего, Женя? — Миша, у тебя в «Мавритании» связи есть? — Конечно. А что надо? — Надо поговорить там кое с кем. — О чем, Женя?
— Вчера там Коншин гулял с компанией, так я хочу узнать, что за люди были, когда за стол сели и когда ушли.
— Владеет рестораном мадам Матрусина, но она там не бывает. А вот управляющий Семен Семенович знает все. — Как ты с ним? — Он мне кое-чем обязан. — Давай съездим. — Телефонируем сначала. Миша снял трубку.
— Алло… Барышня… 21-15 попрошу… Спасибо… Алло… «Мавритания»… Попросите Семен Семеновича… Спасибо, жду… — Миша закрыл ладонью микрофон, подмигнул Кузьмину. — На месте. Алло… Семен Семенович. Павлов… Я тоже рад слышать… Слушай, Семен, мне бы с тобой по одному делу перетолковать надобно… Прямо сейчас… Жди, еду. Павлов положил трубку и сказал: — Ну что, едем, Женя, нас ждут. Лихача взяли на Страстной, сторговались быстро. — Петроградский проспект, 58.
- Полицейский [Архив сыскной полиции] - Эдуард Хруцкий - Исторический детектив
- Наган и плаха - Вячеслав Белоусов - Исторический детектив
- Потерянный Ван Гог - Джонатан Сантлоуфер - Детектив / Исторический детектив / Триллер
- Смерть в губернском театре - Игорь Евдокимов - Исторический детектив / Классический детектив / Полицейский детектив / Периодические издания
- Изумруды Урала - Николай Петрович Сироткин - Исторические приключения / Исторический детектив / Периодические издания
- По высочайшему велению - Александр Михайлович Пензенский - Исторический детектив / Полицейский детектив
- Статский советник - Борис Акунин - Исторический детектив
- Ледяной ветер Суоми - Свечин Николай - Исторический детектив
- Блудное художество - Далия Трускиновская - Исторический детектив
- Сестры в вечности - Кеннет Дун - Детектив / Исторический детектив / Триллер