Ключ от твоего сердца - Эльвира Владимировна Смелик

малыш. Если ты просишь.

Если она просит? Тогда, может…

– А…

Мэт не дал договорить, без слов понял, сузив глаза, процедил сквозь зубы:

– Садись. – Но тут же будто спохватился, повторил с нежным придыханием: – Садись, малыш. Всё будет хорошо.

Вита опустилась на краешек сиденья, опять вопросительно глянула на Мэта, а он махнул рукой.

Его приятель перегнулся через Соню, зацепил пальцами рычажок, толкнул дверь, чтобы та открылась пошире, а потом, не церемонясь, просто взял и резко выпихнул пленницу наружу. Та, не удержавшись, упала на колени и, не торопилась вставать, а просто отодвинулась в сторону, вскинула глаза, посмотрела на Виту. Что-то попыталась сказать, но губы не слушались, тряслись, а из горла вырывались судорожные всхлипы. И Вита не стала ни слушать, ни смотреть, отвернулась, уставилась в собственные колени.

Мэт не сел рядом, устроился впереди на пассажирском сиденье, хотя и сразу развернулся. А за рулём всё это время находился другой, и мотор уже давно работал, поэтому, ещё даже дверца не успела захлопнуться, а машина уже тронулась с места.

– Куда мы едем?

– Это недалеко. Увидишь. Просто там нам точно никто не помешает.

Не помешает что?

Слова опять прилипли к языку, будто боялись выходить наружу, получались только в сознании. Вита больше и пробовать не стала что-то говорить или спрашивать, откинулась на спинку, отвернулась к окну. Но ничего не видела, или, скорее не воспринимала, только огни и темноту, темноту и огни, которые то смешивались, размазываясь в туманное сияние, то резали глаза контрастом.

Ехали они и правда недолго и недалеко. И Вита вроде бы даже поняли, где оказались: на спрятавшейся за недавно возведёнными высотками короткой улочке, по сторонам которой выстроилось в ряд несколько частных домов.

Некоторые из них тоже были новостроем – солидные, обстоятельные, окружённые крепким непроницаемым для посторонних взглядом забором. Другие – деревянные, порой даже ветхие, сохранились ещё с незапамятных деревенских времён. Но остановились они всё-таки возле нового.

Водитель нажал на кнопку на брелке, и створка ворот отъехала в сторону. Внедорожник пересёк двор, подкатил к самым дверям. Оба Мэтовых приятеля сразу вышли, а он сам опять развернулся, посмотрел на Виту.

– Пойдём в дом.

– Зачем? – торопливо возразила она. – Нам же и сейчас никто не мешает.

А ещё их разделяет кресло, и Мэту до неё не дотянуться. И, если повезёт и получится достаточно быстро, можно выскочить из машины, когда он не ожидает, опередив хотя бы на несколько секунд.

Вита бросила короткий взгляд в сторону ворот. Те уже опять были закрыты. Но ведь обычно есть и калитка – непременно есть и, возможно, она не заперта – а войти в дом, это всё равно что залезть в ловушку без выхода, не оставив себе ни единого шанса.

Мэт наморщил лоб, произнёс с упрёком:

– Малыш, ну-у это же просто несерьёзно. Что мы будем как чужие? Да и ребятам уже ехать пора. Это же их машина, не моя.

– Но дом же тоже не твой, – с напором вывела Вита, пусть и не знала точно.

Только Мэта разве смутишь подобной ерундой? Он, как всегда, не услышал, пропустил мимо ушей, и раньше чем Вита успела что-то сообразить, первым выбрался из авто, шагнул к задней двери, распахнул её.

– Ну давай, малыш, выходи.

Вита мелко замотала головой, не удержавшись, выдохнула чуть слышно:

– Я не хочу. – Втянула судорожно воздух и, кое-как взяв себя в руки, со всей убедительностью, на которую ещё была способна, проговорила: – Ну ведь правда. Ну ведь можно же и здесь всё выяснить. Какая разница?

Мэт несколько мгновений молча смотрел на неё без всякого выражения и, кажется, решил, что до неё просто не доходил смысл его слов. Повторил по слогам:

– Вы-хо-ди.

– Матвей! – воскликнула Вита, продолжила с умоляющим напором: – Матвей, пожалуйста, отпусти меня. Отпусти! Пожалуйста! Я же тебе не подхожу. Понимаешь, не подхожу? Я не такая, которая тебе нужна. Я не могу быть такой. – Фразы легко выстраивались сами, выскакивали одна за другой без всяких пауз, даже думать не требовалось, складывалось само собой: – Я не могу дать тебе то, что ты хочешь. Я не способна. Я просто тебя недостойна. Ты же и сам знаешь. Прекрасно знаешь. Ты же всегда говорил, что я всё делаю не так, что я ни в чём не разбираюсь. Я слишком глупая.

Мэт молчал, и Вита поверила, что он её наконец-то услышал. И понял. И всё действительно получится.

– А ты… ты обязательно найдёшь другую. Намного лучше. Намного-намного лучше.

Он брезгливо поморщился и разочарованно вывел:

– Ты бредишь, малыш? – Уточнил возмущённо и сердито: – Какую нафиг другую? Я ведь уже говорил, мне больше никто не нужен. Никто. Только ты. – Потом наклонился, уперевшись ладонью в бок машины, ухватил Виту за локоть и резко потянул к себе.

Она бы просто вывались наружу, если бы не выставила ноги, если бы не поддалась его порыву. И всё равно с трудом удержала равновесие, едва не впечаталась Мэту в грудь, вовремя отшатнулась. Но он опять потянул её к себе, вцепился ещё и другой рукой, пояснил многозначительно:

– Я же тебя люблю, дурочка, – и легонько тряхнул, будто хотел привести в чувство. – Ну как ты не поймёшь? Я люблю только тебя, малыш.

Нет! Нет! Нет! Так не любят.

Слова резанули не хуже ножа, откликнулись острой болью, вырвали крик:

– Отпусти меня! – Вита отчаянно дёрнулась, пытаясь освободиться, взвизгнула истерично: – Отпусти! – Но тут же покачнулась от жёсткого толчка, врезалась спиной в стену, ударилась затылком.

Мэт шагнул следом, навалился, вдавил в холодный кирпич, накрыл ладонью рот, посмотрел удивлённо широко распахнутыми глазами.

– Не надо, малыш, не делай так, – произнёс наставительно и терпеливо, словно объяснял маленькой и неразумной. – Не кричи. Я ведь тебя не обижу. Ты сама знаешь, что не обижу. – Страдальчески изогнул брови, признался, ожидая сочувствия: – Я ведь не хотел так. Хотел по-хорошему. Но ты меня избегаешь, не желаешь ни видеть, ни слышать. Ещё и с каким-то ублюдком связалась. И что мне оставалось делать? Вот скажи! Что мне оставалось делать?!

Он говорил всё громче и экспрессивнее, но Вита всё равно его почти не слышала – уши словно забило ватой, а в сознании царила гулкая пустота. И даже его ладонь на своём лице она почти не чувствовала, и жёсткий холод кирпича под затылком и лопатками тоже не чувствовала. Только ощущала, как её накрывали безысходность и апатия, гасили последние эмоции, выстужали, превращали в куклу, безразличную и безгласную.

– Видишь, ты и сама не знаешь, – так и не дождавшись