Самый завидный подонок (ЛП) - Мартин Анника

Я хочу, чтобы все было готово.

Но я больше не могу оставаться в его жизни. Он слишком заметен, чтобы я не могла быть раскрыта как Вонда.

Дело не только в ненависти в его глазах. Отдаленно, возможно, он мне поверит, но даже если бы и поверил, это не имело бы значения.

Мое разоблачение в роли Вонды навредит людям, которых мы больше всего хотим защитить.

Известность Вонды привлекла бы внимание моей матери, и она в мгновение ока вернула бы Карли, использовав ее, чтобы прижать меня. Может быть, даже Генри. Или просто как-то использовать Карли для добычи мета.

И Вонда О'Нил связана с Генри Локком? Это может навредить имени Локк. Семье, которую он защищает. Всем этим людям, имена которых он так тщательно запоминает. Он не может быть связан с Вондой.

Мне нужно держаться от него подальше. Убраться из его жизни и держаться подальше. Ему понравится подарок на его день рождения. Это сделает его счастливым.

Я представляю, как выхожу из лимузина. Иду к своей двери. Одна. Это не то, к чему приведет эта ночь, но все должно измениться.

У меня болит сердце. Я никогда не хотела быть настоящей с кем-то так, как с Генри.

Смакерс суетится, и я использую это как предлог, чтобы высвободить свою руку из руки Генри, как будто его поведение — это чрезвычайная ситуация, требующая поглаживания морды и глубокого взгляда в собачьи глаза.

Я пытаюсь придумать какую-нибудь неромантичную тему для разговора.

— Один вопрос, — говорю я. — И ты должен ответить честно. Что случилось с братьями Дартфорд? Неужели они просто сидят, потирая руки, и мечтают построить то, чего люди больше всего не хотят?

— А потом они безумно смеются? Что-то в этом роде.

— Они сумасшедшие, — говорю я. — Я рада, что люди смогли увидеть, что они были придурками.

— Это было не просто выставление их придурками, — говорит Генри. — Главное то, какой ты была. Ты должна понимать, что на таких встречах обычно никто не встает на сторону обычных людей. Я думаю, что иногда они чувствуют свое бессилие. Потом ты вмешиваешься со Смакерсом, и это было блестяще. И ты была на их стороне, и они знали, что это было искренне.

— Они должны были знать, что ты на их стороне.

— Да, я все еще разработчик. В то время как то, как ты ворвалась, говорило о том, что ты была их союзником. Я думаю, Бретту и Калебу понадобятся месяцы, чтобы прийти в себя. Дерьмо. Протесты Калеба? Мы не смогли бы сделать это лучше, даже если бы попытались. Как будто мы написали для него сценарий. Лучше и быть не могло. Это, действительно, было похоже на то, будто собака руководила всем, что, я думаю, так и было. Это самая странная вещь, которую я видел за все годы работы в бизнесе. Ты и Смакерс сделали то, чего мы не смогли сделать за час криков — вы заставили их открыть свои умы и прислушаться. Вы открыли дверь для перепроектирования «Десятки».

Он касается моей шеи костяшками пальцев. Кровь начинает закипать в моих венах.

— Черт, Вики, — говорит он. — Битва дерганых титанов?

— Эмм… — мои щеки пылают.

— Тебе не нравятся богатые, титулованные парни. Вот что я думаю.

Мне нравится один из них. Очень.

— Я не хочу быть таким для тебя, — говорит он. — Хотя я действительно пытался обмануть тебя и заставить тебя все подписать, — он проводит пальцем по моей щеке.

— И из-за тебя меня арестовали, — говорю я.

— Задержали. И все же… я сожалею об этом, — говорит он.

— О, так и должно быть.

Я бросаю на него притворно сердитый взгляд, как будто все это шутка. Генри сделал для меня так много нового. Он вернул некоторые вещи, которые Денни украл у меня.

Его глаза потемнели. Он не в шутливом настроении.

— Ну, честно говоря, — продолжаю я, — я действительно установила собачий трон в зале заседаний и заставила тебя разговаривать со Смакерсом, как если бы он был человеком.

— Я ненавидел это, — говорит он. — Но я вроде как восхищался этим в какой-то степени, — он зацепляет пальцем воротник моей рубашки. Возбуждение от его прикосновений распространяется по мне. — Я не знал, что было лучше из этого.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Не могу быть с тобой. Не могу быть с тобой.

Между нами сгущается воздух.

— Бретт казался немного злым сегодня, — пытаюсь я.

— Мне плевать на Бретта, — грохочет Генри. Мы проезжаем мимо яркого света прожектора на витрине магазина, и глаза Генри жадно вспыхивают. Сосредоточенный на мне и только на мне.

Я отрываю от него взгляд. Мы рядом с парком.

— Где мы?

Он понижает голос:

— Мы едем ко мне домой, Вики.

— Вот так просто?

— Да, так просто.

Мое сердце колотится так сильно, что я удивляюсь, как лимузин не вибрирует.

— И у кого теперь полномочия?

— У Карли вечеринка с ночевкой. Эйприл рассказала мне, — его рука вернулась, взяв мою.

— Я не знаю.

Он подносит мою руку к своему рту, целует костяшки пальцев. Все тот же голодный взгляд.

— Ты знаешь, — он захватывает мои губы в жестком поцелуе.

— Такой наглый, — мои слова звучат для моих ушей с придыханием. Мое лоно пульсирует. — Ты думаешь, что можешь получить все, что захочешь?

— Пойдем со мной домой, — урчит он мне в шею.

— Я не могу. Дело не только в моей ответственности перед Карли…

— Я устал от ответственности, — говорит он. — Давай забудем об этом на некоторое время. Просто побудем обычными людьми.

Я откидываю голову на спинку сиденья и смотрю на него во вспышках света и тьмы. Ощущение того, что он слегка нависает надо мной, возбуждает меня. Я хочу, чтобы он нависал надо мной вот так, пока я голая. Я хочу, чтобы он заломил мне руки и поглотил меня. Я сглатываю.

— Звучит так, как будто ты предлагаешь грязную ролевую игру.

— Наоборот, — говорит он. — Я предлагаю нам обойтись без ролей и обязанностей. Мы оставим их в этой машине.

У меня пересыхает во рту. Мое сердце сжимается.

Тень лукавой улыбки играет в уголках его губ в тусклом свете шикарного аттракциона. Медленно, не сводя с меня глаз, он выпрямляет руки перед собой, расстегивая манжеты.

Он поворачивает часы и расстегивает браслет.

Я проглатываю комок в горле:

— Что ты делаешь?

Он просовывает палец под металлическую ленту и снимает ее с руки. Снова эта дьявольская улыбка. Он держит часы на своем длинном пальце. Я думаю о том, как этот палец ощущался внутри меня там, на крыше.

Он бросает часы на свободное сиденье напротив нас. Они подпрыгивают и замирают. Их корпус поблескивает на свету. Своеобразный символ. Как поддразнивание.

Может быть, только этой ночью, я думаю.

Он кладет руку мне на бедро, тяжелую и теплую. Его дыхание учащается.

— Теперь ты, — говорит он. — Оставь что-нибудь после себя. Будем только мы.

Я смотрю на свой наряд, жалея, что не надела одно из своих ожерелий. Я бы оставила его на сиденье. Мой свитер? Но у меня под ним только комбинация. Обувь? Я вытягиваю руки. Даже без колец.

Я положила руку на пушистую голову Смакерса.

— Извини, приятель, похоже, ты проведешь ночь в машине.

Я чувствую, как его рука сжимает мой конский хвост. Голос глубокий и низкий:

— Это.

Мурашки пробегают у меня по спине:

— Тебе нужны мои волосы?

— Заткнись, — шепчет он мне на ухо.

Я сдерживаю улыбку. Лимузин едет со скоростью миллион миль в час? Возможно, так оно и есть.

— Оставайся на месте, — он тянется к моему затылку. Пытается развязать конский хвост.

Мое дыхание вырывается судорожно. Он проводит рукой по всей длине моих волос, движения грубые и неуклюжие. Мне нравится, как он обращается с моими волосами. Мне нравится все, что он делает. Я хочу почувствовать все. Я хочу сделать это, словно мы два никому неизвестных человека.

Я ощущаю, когда он развязывает волосы. Я жду, что он бросит резинку на противоположное сиденье, но вместо этого он хватает меня за волосы, кажется, сжимает их в кулаке, не тянет, просто хватает.

Мне приходит в голову, что он никогда не видел их распущенными. Я чувствую его нос на своем затылке. Я слышу, как он прерывисто втягивает воздух.