Судить Адама! - Анатолий Жуков

– Еще бы! – подхватила Анька. – Мы и магазин-то не закрыли бы, коли так. Дадут, и мы с премией. Пускай идет.

И когда из кабинета, оправляя ярко-цветастое платье, вышла Феня Цыганка, туда ворвался Ручьев.

– Мне справку, доктор. Побыстрее!

Илиади даже не поднял носа от бумаг, молодая медсестра тоже невозмутимо писала. Как в конторе.

– У меня нет времени, доктор. Или это трудно понять? Там же люди ждут, все встало!

Илиади поправил на носу круглые старомодные очки, закончил писать, не спеша сунул ручку в чернильницу и промокнул написанное канцелярским пресс-папье. Затем поднял величественный нос с очками на Ручьева:

– Садитесь.

Ручьев в изнеможении опустился на кушетку, бросил рядом мятый пиджак.

– Итак, на что жалуетесь?

– Не жалуюсь, доктор, здоров я.

– Принесите его карточку, – сказал Илиади сестре. Та бесшумно, как белый дух, исчезла.

– Какую карточку, зачем? – удивился Ручьев.

– Медицинскую, учетную, с историей ваших болезней.

– Да не болен я! И в больнице сроду не был.

– Возможно. Однако вот пришли, и значит, больны. Наше учреждение существует не для выдачи справок, а для лечения и предупреждения болезней. Кстати, у вас болезненный вид, бледность, тремор верхних конечностей. Положите руки на стол. Видите, даже на столе дрожат!

Ручьев встретил в переулке бородатого священника отца Василия. И говорили они в самом деле о названии комбината. В спешке он столкнулся с ним носом к носу, извинился, а отец Василий спросил:

– О чем закручинился, молодой человек?

– О названии своего комбината, – сказал Ручьев, часто дыша. – Не знаю названия, батюшка. Не подскажете ли? Вот так надо! – И чиркнул рукой по горлу.

Отец Василий, в мирской легкой одежде – брюках и рубашке с коротким рукавом, в сандалиях, – невольно улыбнулся. Он слышал, что директором пищекомбината назначен комсомольский секретарь Ручьев, знал прежнего директора Башмакова, упорного, забористого в казенном словолюбии человека, которого давно надо было сократить, и вот, стало быть, его сократили, а молодого поставили. Но неужто молодой Ручьев не знает такой малости, как название своего комбината? А по виду трезвый, только замученный и глаза горят, как у тронутого разумом.

– Новое название велели придумать, – разъяснил Ручьев, видя недоумение священника. – Сам начальник управления приказал. Лично.

Отец Василий склонил седую косматую голову, стал думать. Если лично начальник, надо думать.

– Скорее, батюшка, тороплюсь.

Отец Василий покивал, поднял на него умные глаза:

– Хорошо название «Слава богу!», но вам, неверующим, думаю, не подойдет. Можно – «Сытная пища», но это хуже, это – мирское.

– Плохо, – махнул рукой Ручьев и, хромая, побежал дальше.

– «Румяные щеки»! – крикнул поп вдогонку.

Ручьев не оглянулся.

В райкоме его встретили с веселой сердечностью. Как раз начался перерыв, все члены бюро и приглашенные курили в коридоре, и появление Ручьева сразу было замечено.

– Привет и горячие поздравления, коллега! – Громадный Мытарин сгреб его за плечи,^ потряс и подтолкнул к Заботкину.

Этот сразу захлопотал о своем:

– Ну как с деньгами? Выдали получку, нет?… Что же ты, разбойник, делаешь? Мы же план по выручке завалим!

Но Заботкина ловко оттер редактор Колокольцев:

– Был у моих ребят? Материал в завтрашний номер им вот так надо. Интервью хотели дать, а по Башмакову – фельетон. Утром они бегали к тебе, да что-то неудачно. Ты почему не стал с ними разговаривать, загордился?…

Межов заметил, что новоиспеченный директор не в себе, взял его под руку, повел в кабинет Балагурова, участливо спрашивая:

– Что стряслось, Толя? На тебе лица нет, хромаешь, перевязанный… И на бюро опоздал.„

– Да печать все, замучился…

– Печать? Какая печать, местная?

– Да вы же дергали меня весь день, закрутили совсем, курил много…

– Я вас не дергал, товарищ Ручьев, я требовал соблюдения санитарных правил на комбинате. А вот вы, молодой человек, заставили меня дважды заходить к вам, и оба раза без толку. У меня даже акт до сих пор вами не подписан.

– Подпишу. Дадите справку, и сразу подпишу.

Вошла белым привидением сестра:

– Его карточки нет, я принесла бланки.

– Заполняйте.

Сестра села сбоку стола, взяла ручку:

– Ручьев Анатолий Семенович, так?

– Да вы что в самом деле!

– Разденьтесь до пояса, – приказал Илиади.

– Зачем? Мне же только справку. Я нечаянно съел печать, и нужна справка о том, что съел.

Сестра и врач вопросительно посмотрели друг на друга, потом на Ручьева, потом опять друг на друга.

– Снимите рубашку, – повелел Илиади.

– Черт знает что! – Ручьев стал раздеваться.

– Возраст? – спросила сестра, продолжая писать.

– Двадцать шесть. Не судим. За границей не был, и родственников там нет.

Илиади вышел из-за стола,.ласково положил руку на голое плечо Ручьева:

– Очень кстати, о родственниках. Скажите, у вас в роду никто не страдал нервными заболеваниями? Душевнобольных не было?

– Вы что же, подозреваете, что я сумасшедший?

– Это для истории болезни, – успокоил Илиади.

– Да не болен я, сколько говорить!

– Возможно. Однако выяснить мы обязаны. Случай, видите ли, несколько необычный, редкий. Вы согласны, Зина?

– Согласна. – Сестра посмотрела на замученного Ручьева и пожалела его: – В третьем годе одна молдавская колхозница вилку столовую случайно проглотила, об этом в «Огоньке» писали, портрет ее поместили.

– Да, да, я читал, голубушка.

– Она здоровая была, нормальная.

– Помню. – Илиади озаботился. – Как же это с вами случилось, уважаемый, расскажите.

Полуголый Ручьев вздохнул:

– Только и делаю, что рассказываю. Все учреждения обежал, везде слушают и посылают дальше. Вы мне дайте бумажку, и я уйду. Объявление в газету надо, срочно!

– Вот осмотрим, установим…

В коридоре послышался шум, затем стук в дверь, и в кабинет ввалилась Смолькова.

– Во-от он где!… Товарищ Ручьев, сколько же мне за вами бегать?! Уф-ф, господи…

Сестра выскочила из-за стола и кинулась выпроваживать непрошеную посетительницу.

– Вы не имеете права, – упиралась та. – Он бегает от меня… Ох!… Мне бумажка нужна, он устно разрешил.

Сестра все-таки выжала ее за дверь, закрыла задвижку и вернулась к столу.

Илиади приложил к потной спине Ручьева старинную трубочку деревянного фонендоскопа:

– Дышите глубже.

Ручьев вздохнул:

– Господи, и за каким чертом я…

– Не разговаривать. Задержите дыхание. Так. Повернитесь.

Он долго слушал Ручьева, простукивал грудную клетку пальцами, заставлял сжимать и– разжимать руки, раскрывать рот и показывать язык, оттягивал щеки, заворачивал веки покрасневших глаз, потом положил на кушетку и прощупал желудок, помял весь живот…

– Как же вы ее съели, уважаемый?

– С колбасой, тысячу раз говорил!

– У них колбаса такая. – Опять заслонила его сестра.

– Да, да. Мы столько актов на них составили, столько штрафовали… Поднимитесь…

– Это Башмаков довел… Что ему штраф, не из своего же кармана. Он эти штрафы даже планировал.

Ручьев благодарно посмотрел на свою заступницу и встал.

– Значит, напишете, доктор?

– Да, да. Если установим. Пожалуй, надо направить на рентген.

– Сегодня уже поздно, завтра, – сказала сестра.

– Завтра?! – взвился опять Ручьев. – У нас же все встало!

– Ну и что? – Илиади был невозмутим. – Это же не вилка, уважаемый, не какой-то посторонний предмет, это печать предприятия, молодой человек, печа-ать! А вдруг вы ее не съели, а потеряли и кто-то ею воспользовался? В своих корыстных целях…

– Но вы же видели язык, доктор!

– Видел. Но это еще не доказательство. Человек – сложное существо, и только в самом общем виде его можно представить состоящим из трех частей…

Ручьев взорвался:

– Вы что, смеетесь, черт побери! Дадите справку или нет?

Илиади опасливо отступил к столу.

– Не волнуйтесь, уважаемый. Вот пройдете завтра рентген…

– Это же целые сутки, соображаете! Я ведь не мертвый, желудок работает…

– Да, да, разумеется, но что же делать. Ничего не поделаешь. Такой у нас порядок.

– Порядок? Давайте справку, или я ни за что не отвечаю!

Ручьев шагнул к нему, но Илиади проворно спрятался за стол.

– Не могу, уважаемый, надо иметь соответствующие основания. У нас тоже свой порядок.

Ручьев схватил рубашку и пиджак и ринулся к двери.

– У них тоже порядок, они не могут! Никто не может, и везде порядок! У-у! – Он откинул задвижку и выскочил в коридор.

XVI

Посетители с усталой обреченностью ждали возвращения нового директора. Жара еще не спала, и в конторе по-прежнему было душно и тягостно. Федька Черт и Иван Рыжих от скуки ушли в сквер играть в «козла». Вера Куржак ворчливо их порицала: