Темная сторона Петербурга - Мария Артемьева

Повернувшись, Галя бросилась бежать. Ей казалось, что она летит быстрее ветра, но сил совсем не осталось в мышцах. На самом деле она продолжала тащиться вперед со скоростью черепахи, с трудом передвигая ноги в тяжелых толстых валенках.

Но и преследователь ее тоже был слаб, поэтому погоня со стороны даже и не выглядела как погоня. Он протягивал вперед руки, будто чувствуя, что сейчас упадет, и только хочет предотвратить это падение.

Надо бы закричать, позвать на помощь, но в горле у Гали от волнения пересохло, и голос пропал.

Завидев родной дом, занесенное снегом крыльцо, Галя как будто второе дыхание обрела — опередив преследующего ее людоеда на целых пятнадцать шагов, она рывком отбросила тяжелую дверь и вбежала в подъезд.

Первые пять ступенек вверх, на площадку.

Внизу скрипнула дверь подъезда.

Мимо не работающего уже полгода лифта — еще двенадцать ступеней до площадки первого этажа.

Сквозняк метнулся по стенам, взметая вверх снежную пыль и какой-то мусор — двери дома открылись, впуская людоеда внутрь.

Галя вжалась в стену за углом и затаила дыхание. Под ногами на ступенях давно не метенной лестницы хрустнул мусор.

— Девочка, — раздался хриплый мужской голос. — Ты где?

И тут дверь квартиры номер два, рядом с которой затаилась Галя, начала приоткрываться.

Это был последний шанс скрыться от людоеда.

Отодвинувшись немного, Галя ждала — она собиралась вбежать внутрь, как только дверь распахнется. Ведь там соседи, они защитят ее.

Но когда дверь открылась… Галя увидела такое, что новый ужас подстегнул ее, будто плеткой, — и она забыла свой прежний страх. Откуда-то у нее взялись и силы, и решительность. Не раздумывая, она метнулась назад на лестницу, мимо преследователя. Людоед не ожидал от своей жертвы такой прыти. Он успел только цапнуть рукой воздух рядом с воротником ее шубы — а Галя уже проскочила, в мгновение ока взлетела на два лестничных пролета вверх к своей квартире.

Схватившись за ручку двери, она услышала внизу звериный рык и пыхтение, звуки возни — там кипела отчаянная схватка.

Галя не стала ждать, чем кончится драка, — она распахнула дверь своей квартиры, которая оказалась почему-то открыта, — и тут же захлопнула ее за собой, защелкнула английский замок и накинула цепочку.

Только за дверью ноги ее подкосились от слабости, и она упала. Слезы заливали глаза и щеки. Она слизывала их языком, но они были горькие.

Тети Даши дома не было. Она исчезла, пропала навсегда. Из комнаты, где она лежала, кто-то украл кусок мыла и баночку с солью.

Спустя месяц после этого случая умерла и мама, заболев от истощения и перенапряжения сил.

Так девочка Галя в одну зиму лишилась всех своих сокровищ на свете. Кроме одного, последнего: жизнь ее продолжала теплиться. Ведь в 1941 году Гале было только девять лет, и ей предстояло прожить еще очень долго.

Она дожила до того дня, когда Ледяной город начал оттаивать. Капель проснулась, и запела, и принялась будить живых; синева небесная выполоскала последние тучи и развесила сушить белыми облаками. Мертвых собрали с улиц и похоронили, а последних оставшихся в живых специальные санитарные команды отыскивали в пустых домах.

Галя лежала в забытьи, когда такая команда пришла в дом и взломала двери квартиры. Среди тряпок, грудой валяющихся на постели, отыскали девочку, похожую на ледяную сосульку — тощую, голубоватую, полупрозрачную.

— Неужели она жива? — недоумевали спасатели. — Это очень странно.

— И правда, странно. Кажется, в этом доме вчера арестовали сестер-людоедок? — тихо сказала какая-то женщина. — Как этот ребенок выжил? Наверное, они не нашли ее. Или приняли за мертвую.

Женщины зашептались. Они обсуждали между собой то, что узнали недавно от военного патруля: жившие во второй квартире внизу сестры Зубатовы — толстые, с мучнисто-белыми лицами, напоминающие навозных червей, вышли на улицу и напали на какого-то доходягу, а мимо проезжали военные — они-то и задержали людоедок.

Когда пошли проверить, где живут преступницы, оказалось, что их квартира, словно сорочье гнездо, забита украденными вещами. Сестры Зубатовы, поначалу питаясь падалью вроде мертвых крыс и ворон, перешли затем на кошек и собак, воровали их у хозяев, чтобы съесть; а после, совершенно помрачившись умом, принялись за людей.

По ночам они забирались в квартиры и грабили ослабевших от голода соседей, крали и продавали на рынке вещи и остатки еды. Брезгуя трупами, людоедки предпочитали забивать умирающих и питаться их мясом. В их квартире не выветривался душный трупный запах — они хранили между оконных рам куски тел, завернутые в тряпки, выменивали это мясо на муку и даже продавали его под видом конины.

Женщины из санитарной команды думали, что Галя ничего не слышит — такое равнодушно-усталое было у нее лицо. Но она все слышала, понимала и все знала уже.

Она узнала это еще в тот день, когда состоялась ее последняя встреча с человеком из очереди. И об ужасной судьбе тети Даши — о том, куда и как она исчезла, — Галя догадалась тогда же. Она просто не хотела об этом думать.

Но стоило женщинам из санитарной команды заговорить об этом — и перед Галиными глазами возникло лицо младшей сестры Зубатовой: дверь второй квартиры открылась, и она стояла там, спрятавшись с занесенным вверх топором и такой хищной гримасой на лице, что и без слов все было ясно…

В тот день один людоед помешал другому; человек из очереди погнался за слабенькой девочкой, а угодил на проворных убийц, превосходящих его силой. Людоедки одолели своего собрата, решив его участь ровно так, как он сам задумывал решить судьбу девочки Гали. Он был не первой и не последней их жертвой, этот человек из очереди.

* * *

В этом месте Наташкины слезы уже высохли. Она устала плакать.

Она спросила шепотом:

— Бабулечка, а что стало с Галей?

— Ее отправили в больницу, а потом в детдом. Там было хорошо. Там был хлеб, — задумчиво ответила бабка. На этом страшная сказка закончилась.

С тех пор я никогда больше к своей бабке не цеплялся. Несколько ее полотняных мешочков с сухарями все еще лежат у меня на антресолях. Просто так. На память.

ТЕМНЫЙ ГОСТЬ

Невский пр. — Михайловская ул.,

гостиница «Европейская»

Новый жилец с первого взгляда не понравился Вере Адаменко. У нее даже возникло дурное предчувствие, которое только росло и усиливалось со временем.

Как горничная и дежурная по этажу, Вера обязана была проявлять любезность ко всем постояльцам. Ведь гостиница, в которой она работала, с дореволюционным прошлым, гордилась славной своей историей и традициями.

Однако как комсомолка и кандидат в члены партии Вера всегда была настороже; бдительность — свойство не лишнее в условиях классовой борьбы и противостояния с миром капитала.

Дело летчика Пауэрса и его недавний обмен на Рудольфа Абеля, арестованного в США, у всех были на слуху в Стране Советов.

Иностранец, прибывший в город из Варшавы проездом через Москву, выглядел крайне подозрительно.

* * *

Про себя Вера называла его «темный гость». По документам же имя ему было — Франц Биддер.

Несмотря на то что июль 63-го выдался в Ленинграде теплым и солнечным, Биддер не по погоде кутался в черный длиннополый плащ, который болтался на нем подобно монашеской средневековой хламиде.

Какой-то навязчивый кровососущий червячок завелся внутри Верочки и каждый день при взгляде на эту черную долговязую фигуру настойчиво толкал ее под ложечку, обещая впереди неминучие беды.

Биддер вел себя нелюдимо. Ни разу не выходил он за пределы гостиницы в составе группы туристов, как все. На экскурсии не ездил. Казанским собором, театром Товстоногова, крейсером «Аврора» и прочими достопримечательностями нисколько не интересовался.

За время проживания иностранец всего лишь раз проявил интерес к пространству за пределами гостиничных стен: спросил у дежурной, не закрыто ли теперь Смоленское кладбище.

Он не разрешал горничным прибираться в своем номере и ни разу не позволил никому войти к себе. Он даже случайно ни одной из девушек не улыбнулся. Раздражался, если кто-то пытался заговорить с ним. Кроме того, у него была гадкая привычка озираться — не идет ли кто следом. И если он обнаруживал кого-то у себя за спиной, то оглядывал этого человека с подозрением и такой злобой на лице, что ни в чем не повинные постояльцы гостиницы пугались.

Совесть Биддера явно была нечиста.

Серые глаза иностранца то и дело чернели от напряжения, как глаза сторожевой собаки, причем правый зрачок сужался сильнее левого, и это создавало болезненный гипнотический эффект, который нервировал всех, кто сталкивался с «темным гостем».