Сабина Шпильрейн: Между молотом и наковальней - Лейбин Валерий Моисеевич

– Так оно и было на самом деле.

– Ладно, не уводи меня в сторону.

– Не пониманию.

– А чего тут непонятного. Все предельно ясно.

– Поясни.

– Фрейд помог разрешить ту неприятную для тебя ситуацию, в которую ты попала?

– В определенной степени помог.

– Вероятно, Юнгу пришлось оправдываться не только перед тобой, но и перед Фрейдом.

– Видимо, так.

– И чего же ты после этого хочешь? Чтобы амбициозный мужчина простил тебя и Фрейда за минуты испытанного им позора?

– Я как-то не думала об этом.

– Вот и раскинь мозгами. Не каждый способен забыть то, как и каким образом ему пришлось каяться в свершенных грехах.

– Да, это не просто.

– У признавшегося в своих ошибках человека часто возникает вполне понятное желание вычеркнуть из своей памяти подобный позорный эпизод. А как это можно сделать, если те люди, перед которыми было сделано покаянное признание, своим видом напоминают ему о былом позоре.

– Но ведь при последующем общении с Юнгом я никогда не возвращалась к тому эпизоду, не напоминала ему о нем. Уверена, что и Фрейд не затрагивал эту тему.

– Это не имеет никакого значения. Не осознавая того, раскаявшийся человек постоянно может чувствовать вину, и общение с теми, кто знает о его ошибках, вызывает бессознательное желание избавиться от этих людей.

– А как же религиозная исповедь, где многим людям приходится каяться перед священнослужащими?

– Не путай Божий дар с яичницей. Религиозные люди ходят в церковь, чтобы покаяться в совершенных ими грехах перед теми, кто как бы принимает эти грехи на себя. Они идут за отпущением грехов и поэтому, даже испытывая стыд и вину, не стремятся избавиться от священнослужителя. Напротив, они готовы придти к нему и в следующий раз, когда снова согрешат. Так и протекает жизнь многих людей, которые грешат и каются, снова грешат и снова каются.

А вот признавать свои ошибки перед близкими тебе людьми, с которыми приходится иметь дело постоянно – это совсем другое дело. Они предстают перед тобой как живой укор. Начинаешь комплексовать. Поэтому хочется как можно быстрее избавиться от них, особенно от любимых и уважаемых тобою людей.

– Но, как психоаналитик, Юнг наверняка не страдал от подобного комплекса.

– Блажен, кто верует: легко тому живется.

– А, что, разве не так?

– У каждого есть свои комплексы. И у Фрейда, и у тебя, дорогая, и у Юнга. Твой любимый не был святым.

– Но проблема не в том, что у кого-то есть комплексы. Они действительно имеются у всех. Проблема в том, как каждый человек справляется с ними.

– Значит, Юнг не смог справиться с тем, что «сжирало» его изнутри. Точнее, он нашел способ, благодаря которому постарался освободиться от бессознательного чувства вины.

– Ты полагаешь, что для этого ему понадобилось прибегнуть к жертвоприношению?

– Наконец-то до тебя дошло. Вспомни, как ведут себя некоторые твои пациенты. Вместо того чтобы разобраться в себе, они проецируют вовне свои страхи, обиды, вину и таким образом начинают бороться не со своими бессознательными желаниями, а с внешним окружением.

– Ты хочешь сказать, что бессознательное чувство вины оказалось смещенным у Юнга на Фрейда и на меня, в результате чего мы стали для него теми, кого надо было принести в жертву?

– Именно так, хотя, судя по всему, тут были задействованы и другие мотивы.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты ошибалась в отношении меня и Юнга!

– Мне-то что. Я всего лишь высказала свои соображения. Хочешь – слушай, хочешь – заткни себе уши.

– Так не хочется быть жертвой своего собственного бессознательного и тем более бессознательного другого человека!

– Это ты точно сказала насчет жертвы собственного бессознательного и бессознательного Юнга. Только заметь себе, что в размышлениях Юнга о жертвоприношении явственно просматривается одна мысль: нет побежденных и победителей, так или иначе все становятся жертвами, своей символической смертью пролагающими путь к новой жизни.

– Разрушение как становление?

– Точно. Ты же сама писала об этом, подсказав тем самым Юнгу мысль о необходимости жертвенности во имя жизни.

Разрыв

Должно быть, при прочтении работы Юнга о метаморфозах и символах либидо Сабина испытывала противоречивые чувства: она не могла не радоваться по поводу того, что такой признанный авторитет, как Юнг, к тому же ее обожаемый и любимый учитель, несколько раз сослался на ее статью, отражающую результаты клинического опыта; вместе с тем в этой работе имелись подводные камни, о которые могла разбиться дружба двух, несомненно, талантливых, но по-своему честолюбивых людей.

И действительно, прошло всего несколько месяцев после опубликования работы Юнга, как его отношения с Фрейдом достигли пика разногласий и взаимных обид, после которого продолжение личных контактов оказалось невозможным.

Еще до того, как Фрейд получил возможность прочитать работу Юнга о метаморфозах и символах либидо, он высказывал ему опасения по поводу того, что его идейный наследник начинает слишком глубоко увязать в трясине мифологической литературы. В свою очередь, Юнг успокаивал мэтра психоанализа и писал ему о том, чтобы тот не тревожился по поводу того, что он надолго исчезнет «в клубах религиозно-либидозного тумана».

Погружаясь, как он выражался сам, в царство матерей, Юнг собирался вновь подняться на земную поверхность и просил Фрейда побыть еще немного снисходительным к нему, поскольку он сможет добыть много интересного для развития психоанализа.

Мэтр был по-своему терпелив. Вместе с тем он поделился не столько своими возражениями, сколько, как он сам писал, просто сомнениями в связи с юнговским пониманием инцеста, материнского права, либидо и других проблем, представляющих интерес для психоаналитиков. В частности, он считал, что материнское право нельзя путать с господством женщин и что материнское право особенно хорошо уживается с полигамным унижением женщин.

При прояснении всех этих вопросов между ними выявились серьезные разногласия. Особенно это касалось проблематики инцеста и трактовки либидо.

Юнг исходил из того, что психологически инцест не имеет того значения, которое ему обычно приписывают. Инцест запретен не потому, что желанен, а потому, что переполняющий первобытного человека страх воскрешает впечатления детства. Табу на инцест имеет значительно больший смысл, чем предотвращение кровосмесительных связей, хотя может показаться, что дело обстоит именно так.

В представлении Фрейда Юнг по непонятным для него пока причинам отказался от своего прежнего понимания инцеста. Он теперь утверждает, что запрет инцеста проистекает из страха, в то время как до сих пор в психоанализе считалось, что страх идет от запрета инцеста. В этом отношении позиция Юнга схожа с утверждениями Альфреда Адлера о том, что невротик не испытывает влечения к матери, а стремится создать себе мотив, отпугивающий его от либидо, и потому воображает, будто его либидо настолько сильно, что не щадит собственной матери. Такой подход представлялся Фрейду «несколько сумасбродным», основывающимся на непонимании сути бессознательного.

Юнг, по его собственным словам, «не поморщившись проглотил горькую пилюлю», связанную со сравнением с Адлером, который после критики фрейдовской теории сексуальности в 1911 году сложил с себя полномочия президента Венского психоаналитического общества и покинул Фрейда. Вместе с тем он заявил, что доводы объективного характера находятся на его стороне и он вынужден придерживаться своей точки зрения на инцест, так как приводимые им обоснования представляются ему неопровержимыми.

В середине лета 1912 года, после ознакомления со второй частью работы Юнга о метаморфозах и символах либидо, Фрейд не решился сделать основательный разбор юнговских представлений о либидо. Он лишь заметил, что пока ему не до конца ясен характер новшества Юнга и неясны приведшие к нему мотивы. Как только он будет обладать полной информацией, то сумеет объективно во всем разобраться. При этом он заметил, что даже если пока им не удалось понять друг друга, то из этого вовсе не следует, что «научные разногласия должны нанести ущерб личным отношениям».