Фреска судьбы - Евгения Грановская

— Не сейчас, — ответил тот.

— Да, вы правы. Оставим до вечера. — Пирогов еще раз отхлебнул, тряхнул головой и плотно закупорил горлышко пробкой.

Последующие десять минут ехали молча. Неомрачаемое лицо Пирогова приняло странно озабоченный вид. Про вожжи он, казалось, совсем забыл, и пегая лошадка плелась по дороге сама собой. Вдруг Пирогов резко натянул вожжи, и повозка остановилась. Пирогов повернулся к Алеше и сказал:

— Вы знаете, а ведь я, пожалуй, останусь.

— Как это? — не понял Алеша. — Где останетесь?

— Да здесь, у Слащева. — Пирогов вздохнул и повел медвежьими плечами. — Посудите сами, господа, ну куда мне идти? Дома нет, жены и детишек тоже, осталась одна только родина. Буду воевать с красными.

— Вы это серьезно? — все еще не верил своим ушам Алеша.

— Вполне, — ответил Пирогов.

Алеша повернулся к артисту, ожидая с его стороны колкостей и острот, но вместо этого тот, к полному изумлению Алеши, произнес короткую, но прочувствованную речь.

— Господин Пирогов, это слова настоящего мужчины и дворянина, — сказал он почти торжественно. — Не думал, что вы на это способны, и рад, что ошибся. Вот вам моя рука, Пирогов!

Он протянул толстяку руку, и тот с жаром ее пожал.

— Так жаль с вами расставаться, друзья, — расстроенно произнес Пирогов. — А давайте со мной! Нет, правда, господа! Будем вместе бить красную нечисть! Алеша, вы как?

Алеша покачал головой.

— Нет, Павел Афанасьевич, воевать я не пойду.

— Почему?

— Мне нужно в Москву. Если я доберусь до Москвы, я принесу родине гораздо больше пользы, чем на передовой. Только не спрашивайте меня ни о чем. Я не могу вам сейчас ничего рассказать. Лучше давайте обнимемся на прощание.

— Давайте!

Они крепко обнялись. Пирогов всхлипнул, разжал объятия и повернулся к артисту.

— Ну а вы, господин Браккато?

— Я бы с радостью, но я дал слово Алексею, что буду сопровождать его до самой Москвы.

— Да, вы правы, — согласился Пирогов. — Его нельзя оставлять одного. Берегите его, идальго.

Пирогов соскочил с телеги.

— Мы можем вернуться и подвезти вас, — предложил Алеша.

Пирогов мотнул всклокоченной головой.

— Нет, не стоит. У вас впереди дальняя дорога, а возвращаться — плохая примета. Сам дойду. Надеюсь, мы еще когда-нибудь свидимся. И тогда я… Тогда мы… А, чего там! — неожиданно махнул он рукой и отвернулся, чтобы скрыть выступившие слезы. — Ну, прощайте!

Пирогов хлопнул лошадку ладонью по крупу, повернулся и, не произнося более ни слова, зашагал обратно к вокзалу. Алеша и артист с минуту смотрели Пирогову вслед, потом циркач отвернулся, взял в руки вожжи и сказал:

— Ну вот, теперь нас только двое.

— Да, — отозвался Алеша. — Двое.

— Поехали, что ли?

— Да, идальго. Надо ехать.

Артист шлепнул лошадку вожжами по крупу, и она бодро засеменила копытами по пыльному большаку.

* * *

— Что же вы мне ничего не говорили про вашу сестру? — поинтересовался артист.

— Потому что нет никакой сестры, — ответил Алеша.

— Так это вы нарочно Слащеву наплели?

— Да, — признался Алеша. — Я проговорился про Москву и понял, что нужно врать дальше, иначе он не отстанет.

— А ваш батюшка? Он действительно умер? Или это тоже вранье?

— Нет, это правда, — грустно ответил Алеша. — Он умер несколько дней назад.

— Как это случилось?

Алеша снял фуражку, пригладил ладонью светлые непослушные волосы, снова накрыл их фуражкой и сказал:

— Мы были в Севастополе. Хотели уплыть из России в Турцию, а потом перебраться в Париж, у нас там родственники. Но потом кое-что случилось, и мы решили вернуться в Москву. То есть отец решил вернуться, но не успел.

— Что произошло?

— Мы зашли в ресторацию пообедать… В городе тогда был настоящий кошмар. На рынках открыто торговали кокаином. По улицам ходили девочки… ну, знаете, такие… и совсем молодые, моложе меня… В общем, творился сущий ужас. Я совсем не хотел есть, но отец сказал, что нужно хорошенько подкрепиться перед дорогой. В ресторации, куда мы зашли, проходило заседание литературно-артистического общества. Поэты читали стихи, но было почему-то очень много пьяных.

— На таких сборищах всегда много пьяных, — сказал метатель ножей.

— И там был один артист, — продолжил Алеша, задумчиво глядя на проплывающие мимо деревья. — Господин Вертинский. Вы его наверняка знаете.

— Тот, что распевает песенки в костюме Пьеро?

— Ну да. Только в тот раз он был в черном фраке. И, вероятно, болен, потому что кашлял в платок и был очень бледен.

— С артистами это случается и без болезни, — заметил циркач.

— Господин Вертинский спел песню о юнкерах… Знаете, о тех, которые погибли в Борщаговке. «Я не знаю, зачем и кому это нужно? Кто послал их на смерть беспощадной рукой?» Публика приняла его очень хорошо. Были аплодисменты, слезы. Но тут один офицер… штабс-капитан, по-моему… поднялся со своего места и потребовал, чтобы Вертинский спел «Боже, царя храни». Очень грубо потребовал. И тогда один гражданский… совсем сухонький старичок… подбежал к штабс-капитану и закричал, чтобы тот убирался к чертям на передовую — воевать с большевиками. А потом влепил штабс-капитану пощечину. Штабс-капитан взял со стола бутылку и замахнулся на старика. Мой отец вскочил из-за стола, подбежал к офицеру и схватил за руку. Но другая рука у офицера была свободна. Он выхватил из кобуры пистолет и выстрелил отцу в грудь. Вот и все.

Алеша замолчал.

— Его арестовали? — спросил артист после паузы.

— Того офицера? Да, гвардейский патруль увел его из ресторана. А мой отец умер у меня на руках.

— Н-да, не повезло… — Артист, сам не любивший утешений и никогда не умевший утешать, отвернулся и стал смотреть на дорогу.

— Перед смертью папа велел мне отправляться в Москву, — продолжил Алеша.

— Значит, у вас есть миссия? — тихо спросил артист.

— Да. И чрезвычайно важная.

Артист покосился на Алешу.

— Может, хотя бы намекнете — что вы хотите доставить в Москву?

Алеша вздохнул.

— Я бы с радостью, но не могу. Это не моя тайна, вы же понимаете. Вы только не обижайтесь на меня, господин идальго.

— Я не обижаюсь. Значит, никаких денег у вас в Москве нет. Чем же вы собирались мне заплатить?

— У нас в квартире кое-что осталось. Серебро столовое, венецианское стекло… Мебель с инкрустацией, несколько фарфоровых и бронзовых безделушек. Если все это продать…

Идальго усмехнулся.

— Думаю, что все это продали без вас. А скорей всего, просто растащили.

— И теперь вы не захотите мне помогать? — осторожно спросил Алеша.

Артист усмехнулся.

— Напротив, теперь я сделаю это с еще большим удовольствием.

Алеша несколько секунд молчал, потом смущенно спросил:

— Почему?

Артист пожал плечами.

— Я к вам привык, — весело произнес он. — И разрази меня гром, если я не довезу вас до Москвы.

11. Иван Солнцев

Москва, апрель 200… года

Двери «комнаты для свиданий» со скрипом распахнулись, и на пороге, пугливо озираясь, застыл высокий, худой мужчина. Его длинные волосы нуждались в расческе, на щеках колосилась четырехдневная белесая щетина. Одет мужчина был в спортивные штаны и какую-то нелепую грязно-белую, растянутую чуть ли не до колен футболку с кроваво-красной надписью «Winner».

Из-за худого плеча мужчины выглядывал приземистый пухлый санитар с красным круглым лицом.

— Вот, Иван, — сказал он голосом сухим и блеклым, — это твои гости. Поздоровайся!

Худой мужчина уставился на дьякона дикими, затравленными глазами, затем перевел взгляд на Марго — его веки дрогнули, а рот слегка приоткрылся. Марго с улыбкой поднялась ему навстречу.

— Ну, здравствуй, Ваня! — весело сказала она. — Что же ты молчишь? Не рад меня видеть?

Она шагнула к худому мужчине, взяла его за руки и посмотрела ему в глаза.

— Ну? — снова заговорила Марго. — Неужели не узнал? Я Марго, твоя двоюродная сестра.

— Ма…рго, — повторил худой.

Санитар за его спиной подозрительно прищурился.

— Марго, — повторил худой мужчина. — Сестричка! — Вдруг он сжал руки Марго в своих длинных, костлявых пальцах и хорошенько встряхнул их. Затем обернулся к санитару и быстро проговорил: — Это Марго! Моя сестра! Ну, чего стоишь, чучело? Женщин никогда не видел? Мы с сестрой не виделись два года, дай же нам поговорить!

Санитар осклабился.

— А разве я мешаю?

— Конечно! Мне нужно многое ей рассказать, а когда я вижу твою красную рожу, я могу думать только о бифштексе с кровью. Ступай прочь, кусок говядины!

— Что-то ты сегодня разрезвился, — процедил сквозь зубы санитар, сжимая огромные кулаки, покрытые рыжеватой шерстью.