Кодекс пацана. Назад в СССР - Василий Высоцкий

в лес, тем интереснее. Что с ней творится?

— Прости. Последнее время стала нервной. Говорят, что ты участвовал в той драке, когда Колю… — в ласковом голосе послышался всхлип, и моё горло перехватила тёплая судорога, мешающая сглотнуть.

Так захотелось обнять её, пожалеть, дать понять, что я рядом и ничего плохого не случится. Рядом шуршали шины автомобилей, урчали моторы, угрюмые люди огибали нас. Игривый ветер закручивал поземки песка у наших ног.

— Я пока у друзей, но обещаю, что скоро все закончится, и мы наверстаем упущенное, — я ободряюще улыбнулся. — Мы тут такое приготовили…

Девушка снова вздрогнула и оглянулась по сторонам. Да что же ты такая зашуганная? Что же происходит?

— Я слышала, что наши мальчишки собираются идти войной на Вокзальную. Что хотят вас сильно поколотить, — Маша прерывисто вздохнула, как ребёнок, что успокаивается после плача и продолжает всхлипывать. — Зачем это всё? Что вы не поделили?

— Не переживай, всё будет нормально. Никакой войны не будет. Мы, наоборот, хотим установить мир в Юже и ради этого затеваем небольшую олимпиаду. Это будет только начало, а дальше… — я посмотрел на красивое, но слегка припухшее от слез лицо. — Дальше мы вместе с Рыбиным и Скалушкиным будем работать в этом направлении. Таких махачей не должно происходить. Пацаны должны быть здоровыми, крепкими и с правильными моральными установками!

Я пытался говорить уверенным тоном, не знаю — получилось или нет. По крайней мере, Маша несмело улыбнулась и отняла ладонь от сумки, погладила меня по руке. Теплое прикосновение вызвало отклик по всему телу, мурашки толпами кинулись по коже и каждый волосок на предплечье наэлектризовался.

— Ты хороший, но что-то мне в это не верится, — Маша смотрела на меня сквозь зеркальные стекла.

— Многие не верят мне, но мне кажется, что в объединении — сила! — я усмехнулся своим словам.

В стеклах очков отражался я — не испуганный беглец, который не так давно мчался, сломя голову, по ночному парку, и прятался в шалаше. А «Я» — с большой буквы, тот, кто может спасти и защитить от свалившегося несчастья. Рыцарь без страха и упрека.

Рыцарь, блин. Самому бы выкрутиться и понять, что творится. Однако требовалось ободрить девушку, показать, что за моей спиной — как за каменной стеной.

— А чего ты в очках? Вечер же уже, — сказал я.

Хотел приподнять очки, но Маша перехватила движение. В груди шевельнулся отголосок знакомого чувства. Как было в школе или на танцах… Вместе с тем ещё возникло легкое головокружение, как будто десять раз крутнулся на месте вокруг своей оси. Два чувства смешались в равных пропорциях. Мягкая ладошка удерживала руку. По ней словно пускали маленькие разряды тока.

— Не надо, — чуть слышно прошептали земляничные губы.

— Не переживай, все будет хорошо. И не смей плакать, а то тушь потечёт, — я погладил по нежной коже и слегка отвел воздушную прядь волос.

Девушка удивленно вздернула брови и тут же полезла в сумку за зеркальцем. Женщины! Всегда заботятся о своей внешности.

Уж не знаю, какие эмоции отразились на моем лице, но бровки снова удивленно взметнулись вверх. Мимо, шелестя подошвами, скользили редкие прохожие. Слегка посмеивались, глядя на нашу пару — колхозник и принцесса беседовали посреди тротуара. Один старичок даже ободряюще подмигнул, мол, не теряйся, не упусти свой шанс.

— Слушай, может уйдем отсюда? А то вон как на нас смотрят, — кивнул я на проходящих. — Вон там скамеечка есть, посидим, поговорим?

Маша кивнула в ответ и вложила в мою протянутую ладонь свою ладошку. Я помог спуститься к берегу озера, где чьи-то заботливые руки сделали небольшую скамейку. Это место было облюбовано живущими неподалеку алкашами, поэтому неподалёку бутылки, окурки, банки из-под консервов.

Да уж, это не место для любовных посиделок, но… Когда рядом Маша, то остальное уже не так и важно.

В моём времени она далеко, а сейчас… Сейчас рядом и её плечо прижимается к моему. И тепло её тела было лучшим ощущением в этом времени.

Надо было о чем-то говорить, но было так хорошо вот просто так сидеть и молчать. Отмахиваться сорванной веткой от плюющих на романтику комаров. Смотреть на рябь на озере, на отражающиеся в воде звезды. Слушать ветер в ветвях липы и молчать под пенье соловья.

Луна прокатилась по небосклону и встала над озером, когда Маша вздохнула и пошевелилась:

— Меня дома ждут. Я до подруги отпросилась…

— Пойдем, я провожу, — кивнул я в ответ. — Прослежу, чтобы добралась нормально.

Маша усмехнулась в ответ и потом быстро чмокнула в щёку:

— Проводи меня, рыцарь… С тобой ничего не страшно…

* * *

— В общем так, до Иваново едем на двух конях. Если будем закупаться, то место нужно. С товаром в машине места не хватит, так что я поеду на своей «ласточке», Лось со мной, а Перец на «Урале», — проговорил Гурыль, когда мы утром собрались возле его дома.

— А можно я тоже на мотоцикле? — спросил я. — Жарко сегодня, в машине душно…

— Х… себе, какие мы нежные, — усмехнулся Гурыль. — Ну ладно, валите с ветерком, а я подтянусь. Подождете, если что на Куконковых.

— Да не вопрос. Подождем, покурим… — хмыкнул Перец. — Падай, Лось!

Я водрузился на чернокожее сиденье, перетянутое синей изолентой. Перец дернул педаль пару раз и мотоцикл заурчал. Пока водитель устраивался на сидении, мотор ровно и тягуче набирал обороты. Зверь мелко трясся, предвкушая скорую гонку. В окне желтого соседского дома мелькнула чья-то рука, шевельнулись занавески-паутинки.

— Пассия Гурыля, сохнет по нему, а он все никак. Держи! — Перец протянул шлем, пахнущий пылью. — Надевай! А то нам ещё с гаишниками проблем не хватало. Они и так за каждую мелочь цепляют.

Да уж, про то, что южские гаишники не берут взяток и в моем времени ходят легенды. Предпочитают действовать по протоколу, порой лишая прав и важных людей.

Перец поддал газа, и мотоцикл легко сорвался с места. «Урал» вырулил на дорогу, и, наращивая скорость, полетел навстречу свежему воздуху. Вскоре мы выскочили из города и понеслись по асфальтовой дороге, окруженной густым лесом.

Ветер свистел в ушах, напевая песню свободы, протяжно подвывал на поворотах, менял тональность на спусках и подъемах. По обеим сторонам проносились налитые зеленью березы, высокие травы. Статные ели красовались колючей изумрудной порослью,