В огне - Карен Монинг

Я смотрю на свое отражение в зеркале позади барной стойки. Ну вот она я: блондинка с голубыми глазами, потрясающей белозубой улыбкой (спасибо маме, папе и брекетам!), красиво очерченным ртом и пухлой нижней губой, прекрасной кожей. Я нахожу себя красивой.

- А вы, ребята, - рявкает бармен моим кровопийцам, а я ему мысленно желаю удачи: - заказывайте выпивку или валите нафиг с моих стульев!

- Последние десять минут ты налегаешь на засахаренные вишенки, - отвечаю я. - Съел уже половину банки. Так что помалкивай.

В Дублине люди голодают, а в Честере есть даже добавки к выпивке.

Бармен лишь взмахнул передо мной средними пальцами обеих рук.

Я отворачиваюсь, чтобы не видеть его, и возвращаюсь к своим размышлениям. Мой любимый город, наконец-то, возрождается к жизни, и мои личные проблемы, по сравнению с недавно обретенной глобальной угрозой, кажутся уже не такими ужасными.

Мой темный спутник пытается воспользоваться моментом.

«Открой меня, прочти, у меня есть ответы, которые ты ищешь,» - искушает она ложью. – «Я покажу тебе, как спасти этот мир.»

Ну нет уж, на эти грабли я снова не наступлю. Ну не верю я, что Темный король заложил в свою книгу черной магии хоть какие-то знания о том, как латать вселенские дыры. Это просто очередная приманка в бесчисленном арсенале Синсар Дабх.

Кроме того, она и пальцем не пошевелит ради спасения мира. Она просто покинет его и найдет следующий, и следующий. И так до бесконечности. Я никогда не забуду однажды сказанных ею слов:

- Любой акт творения начинается с уничтожения. Деревни исчезают, и на их месте возникают города. Люди умирают, а из земли, где они покоятся, прорастает жизнь. И лишь время разделяет разрушение и созидание.

Наши переживания о восстановлении зданий, разделение сфер влияния и восстановление денежного обращения сейчас кажутся несущественными, хотя Риодан все же настаивает на необходимости всего этого. Бэрронс не просто соглашается с тем, что мы должны создать иллюзию нормальности, но и настаивает на необходимости скрывать от населения реальную опасность, угрожающую миру. Они утверждают, что если люди поверят в конец света, то вновь повторятся беспорядки Хэллоуина.

О, да. Мы стали политиками.

Очень сомневаюсь, что нам удастся скрывать это долго. Пока они достаточно маленькие, чтобы их заметить, но это всего лишь вопрос времени, и когда они вырастут, люди начнут их замечать, совать туда свой нос и исчезать.

Не удивлюсь если Бэрронс и Риодан скажут: «Да пошло оно, собираемся и сматываемся отсюда.» Они бессмертны, а во вселенной существует бесчисленное множество миров. И ничто их не удержит от того, чтобы собрать вещички и отправиться покорять просторы Дикого Запада необжитой части мирозданья.

Но пока они остаются здесь, и я бесконечно рада этому, потому что никогда не откажусь от своего мира. Именно за него мы все и сражаемся с тех пор, как впервые на нашу планету прибыли фейри, и начали твориться беспорядки. Земля принадлежит нам. И я не позволю им завладеть ею, не позволю разрушить.

Пока я жива.

Печально, но я понятия не имею, как вернуться в игру. Но я и раньше бывала в, казалось бы, безвыходных ситуациях, и все же находила из них выход.

Не удержавшись, я краем глаза приглядываю за этим жалким подобием бармена, даже не заметив, как снова повернулась к нему лицом. То, что он творит, в голове не укладывается.

- Ради всего святого, прекрати переводить выпивку! Кто учил тебя наливать?

- Да пошла ты, сука. Это не твой бар.

Я встаю и направляюсь за стойку с шелестом своей свиты за спиной.

- Теперь бар мой. Проваливай. Я заступаю на смену.

Не могу больше смотреть, как он позорит мою профессию. Когда он начал делать дымный мартини, это выглядело многообещающе, в джин он добавил капельку солодового шотландского виски… Но потом забыл, какой коктейль делает, и добавил вермут, а чтобы добить меня наверняка, дополнил это всё оливкой и горошинкой перца вместо завитка лимонной цедры, которую нужно использовать для украшения этого коктейля. Желтый был любимым цветом Алины, и прежде я не жалела времени, вырезая закрученные и прекрасные спиральки из цедры, какими они и должны быть, крошечные оригами из фруктовой кожуры. Мой рот кривится от сочувствия к седому джентльмену, потягивающему напиток. Не удивительно, что мир больше не знает, что такое настоящий мартини.

- Ты кем себя, нахрен, возомнила? - пьяно рычит бармен с осоловелым взглядом, когда я приближаюсь к нему. - Это мой бар. Возвращай свою задницу на стул и покупай выпивку или вали отсюда, тупая сука. И забирай своих вонючих дружков с собой!

У меня все плывет от ярости перед глазами. Словно я выпила все, что он наливал. И я на самом деле ненавижу слово на букву «С». Понятия не имею, почему. Оно меня выводит из себя. Видимо, у меня уже наступила точка невозврата: бездействие, беспокойство и неудовлетворенность исчерпали мое терпение, и его засосало в глубокую черную дыру, откуда оно может никогда не вернуться.

Я подхожу прямо к нему и бью кулаком в лицо. Не сильно, но достаточно, чтобы убрать его с дороги.

У него из носа течет кровь...

«О ДА, КРОВЬ, ДА!» - взрывается Книга. – «Убей его, этого жалкого куска человеческих отбросов! Отбери этот бар и клуб, и мы К'ВРАКНЕМ ИХ ВСЕХ!»

Выуживаю из памяти свое представление из седьмого класса. Где я там остановилась? Кажется, на одиннадцатой строфе. Тогда я была счастлива и жила в мире, который был гораздо проще нынешнего. Или мне так казалось.

«Кроваво-красная, как и кровь Мика О'Лири, которого ты РАЗОРВАЛА на кусочки голыми руками, а затем ПЕРЕЖЕВАЛА...»

На какую-то секунду я теряюсь, от слова «пережевала» мне становится тошно, и вместо того, чтобы сосредоточиться, я вспоминаю была ли кровь у меня во рту в тот день, и могла ли я ее не заметить. В панике я начинаю декламировать с первого попавшегося отрывка и кричу:

- И вскричал я в скорби страстной: «Птица ты - иль дух ужасный,

Искусителем ли послан, иль грозой прибит сюда…»

Бармен хватается за нос и смотрит на меня так, словно у меня три головы. Я бросаю ему определенно грязное барное полотенце, которым он вытирал чистые стаканы. Ну, насколько чистыми они могут быть, учитывая, что вода в раковине за баром отвратительно черная с едва заметной серой мыльной пеной. И тут я понимаю, что до сих пор декламирую поэму и уже на середине двенадцатой строфы.

- Да ты блин с катушки слетела!

- Ты и представить не можешь насколько. У меня даже нет этой гребаной катушки, на которую можно намотать нить, и шкатулки, в которую её можно убрать. Она осталась в доме с медленно вращающимися вентиляторами и цветущими магнолиями, - боже, иногда я так скучаю по Югу. По солнечным денькам, по бикини в горошек и бассейну. Однажды я вернусь в Эшфорд. Я буду прогуливаться и представлять, что я обычный человек. Всего на день или два. - И я снова врежу тебе. Так что шевелись.