Уйти красиво - Елена Яковлева

— Человека убивают! Вызовите милицию!

Горе-взломщик с расширившимися от ужаса глазами двинулся на Позднякова, да так неловко, что умудрился наступить на его больную ногу. Этого Поздняков стерпеть не мог и, матерясь, ударил его под зад здоровым коленом, благодаря чему получивший ускорение тип в мгновение ока оказался на пролет ниже и уже оттуда, топая толстенными подошвами ботинок, рванулся к выходу. И тут же на улице отчаянно взревел мотор.

Поздняков сидел на ступеньках, продолжая шепотом материться, а толстушка наверху все еще орала. Скоро к ней присоединились выскочившие из своих квартир соседи. Притемненные лестничные площадки осветились — повсюду пооткрывались двери.

— Что, что там случилось? — неслось со всех сторон.

Поздняков, припадая на больную ногу, побрел наверх.

— На вас напали? — донимали его соседи.

— Я просто споткнулся в темноте, — объяснил Поздняков и незаметно извлек из замочной скважины двери родной квартиры связку ключей, которую с перепугу забыл неудавшийся взломщик. За дверью трезвонил телефон, но, пока Николай Степанович открывал дверь, успел успокоиться.

— Ну как же так, я же сама видела потасовку, — недовольно пропищала за его спиной толстушка в берете.

Поздняков вошел в квартиру и захлопнул за собой дверь, а соседи все еще обсуждали происшествие. Телефон позвонил снова, и сыщик поднял трубку.

— Слушаю.

На другом конце провода молчали и взволнованно дышали.

Поздняков сопоставил факты и рискнул, — впрочем, что он терял?

— Виолетта Станиславовна, если вы беспокоитесь за своего охранника, то я его уже отпустил…

Он не успел договорить — трубка отозвалась частыми гудками. Конечно, он мог и ошибиться, но уж больно подозрительным было явно возбужденное дыхание на другом конце провода. Хотя, конечно, не совсем понятно, с какой целью пытался проникнуть в его квартиру секьюрити Виолетты. Впрочем… Поздняков громко рассмеялся — впервые за последнюю неделю. До него дошло, что понадобилось Виолетте — кассета, на которую он якобы записал их последний разговор! Бедная женщина, так попасться на примитивный блеф! А с другой стороны, жаль, что такой кассетки у него нет.

Посетовав на собственную техническую отсталость, Поздняков снова подвинул к себе телефонный аппарат, закрыв глаза на тот факт, что время для звонков достаточно позднее. Он звонил машинистке, которая на протяжении двадцати лет перепечатывала рукописи Ларисы Кривцовой.

Ответил ему ребенок.

— Могу я поговорить с Евгенией Ивановной? — спросил сыщик.

— Бабушка, это тебя, — выкрикнул детский голос на другом конце провода, и все смолкло.

Довольно долго никто больше не брал трубку, и Поздняков начал опасаться, что о ней попросту забыли. Наконец послышались шорохи, а потом усталый голос произнес:

— Я вас слушаю.

— Евгения Ивановна?

— Евгения Ивановна, — подтвердила та без особого энтузиазма и задала встречный вопрос: — А с кем я говорю?

— Моя фамилия Поздняков, я старый друг покойной Ларисы Петровны Кривцовой… Извините за поздний звонок, но мне нужно кое-что уточнить. — Поздняков бесславно барахтался в обтекаемых формулировках, но врать ему не хотелось.

Впрочем, машинистка сама пошла ему навстречу:

— Вы, наверное, интересуетесь последней рукописью Ларисы Петровны?

— Да, да, — обрадовался Николай Степанович.

— Но у меня ее нет. Из издательства мне тоже звонили, я им то же самое ответила. Видите ли, Лариса Петровна должна была привезти мне черновик как раз на этой неделе, но произошло это ужасное, это ужасное…

— А не могла она отдать еще кому-нибудь?

— Если для перепечатки, то вряд ли, — объяснила Евгения Ивановна. — В ее черновиках могла разобраться только я. У нее всегда было столько исправлений, не говоря уже о том, что ее почерк тоже, как говорится, оставляет желать…

— Вы хотите сказать, что это был трудночитаемый текст? — не унимался Поздняков.

— Пожалуй, так. Кроме того, я всегда набирала большой объем — двенадцать-пятнадцать листов, а срок — два-три дня. Сидела по нашей старой дружбе с утра до вечера. Лариса Петровна, пусть земля ей будет пухом, всегда тянула до последнего, по нескольку раз переделывала свои романы, так что едва успевала сдавать рукописи в издательство к нужному сроку, но опаздывать тоже не любила.

Поздняков спросил еще, какое издательство интересовалось судьбой последней рукописи Ларисы Кривцовой, и попрощался с машинисткой.

Нога все еще отчаянно саднила, настроение приближалось к нулевой отметке, во рту целый день ничего не было, кроме утреннего чая и боржоми, которого он отведал в Волчках, но есть тем не менее не хотелось. День выдался трудным и суматошным, а результаты по-прежнему только вырисовывались. А уж чего стоили полученные впечатления, особенно смерть Ковтуна! Как бы Поздняков ни относился к бывшему легкоатлету, такого конца тот не заслужил. Перед его глазами все еще стояла жуткая картинка: скрюченное мертвое тело на грязной тележке. Черт побери, если там, наверху, кто-то действительно распоряжался человеческими судьбами, то на этот раз он явно переборщил. Поздняков искал и не мог найти в самом себе успокоения, как и в день Ларисиной смерти.

В конце концов он принял душ, выпил чаю и устроился на диване. Сон никак не приходил, ворочаться он не мог, боясь растревожить продолжающую ныть ногу, а потому лежал с открытыми глазами, тупо уставившись в потолок. Из памяти всплыла его последняя встреча с Ларисой. Он вспомнил, что она спала на этом самом диване, и заскрипел зубами. Потом не выдержал и повернулся на бок; от этого опрометчивого движения нога засвербела с новой силой, и он взвыл, как волк, глядя теперь на равнодушный диск полной луны, зависший над крышей соседней девятиэтажки.

ГЛАВА 14

Издательство «Карат» он искал довольно долго, интуитивно предполагая увидеть нечто фундаментальное с аршинными буквами на крыше, издали извещающими общественность, что именно здесь совершаются таинства книгоиздания. В действительности издательство помещалось в небольшом флигельке без каких-либо опознавательных знаков, но с переговорным устройством в бронированной двери. За стеклом окна, рядом с входом, сидел молодой охранник в милицейской форме и откровенно спал, уронив кудлатую голову на стол. Поздняков подошел к окну и поскребся в стекло, точно возвращающийся за полночь гуляка. Охранник отреагировал, почти как знаменитая собачка Павлова, повинующаяся условному рефлексу, — нажал на кнопку, управляющую дверью, и лишь потом раскрыл глаза.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});