Марли и мы - Джон Грогэн

Впервые мы заперли его дома одного, снабдив подстилкой и большой миской воды, в подсобке рядом с кухней. Когда несколько часов спустя мы вернулись, он уже успел исцарапать дверь. Ущерб был минимальным, но мы только что заложили наши жизни на следующие тридцать лет, чтобы выкупить дом, так что в этом не было ничего приятного.

– Может, он просто привыкает к новой обстановке, – предположил я.

– Сейчас на небе ни облачка, – скептически подметила Дженни. – Что же будет, когда начнется гроза?

В следующий раз оставив пса взаперти, мы получили ответ на свой вопрос. Увидев, что собирается гроза, мы поспешно прервали свою прогулку, ринулись домой, но было слишком поздно. Дженни шла немного впереди и, едва открыв дверь подсобки, тут же замерла на месте со словами: «О боже мой». Она сказала это так, будто только что увидела труп, висящий на люстре. И еще раз: «О… боже… мой». Я заглянул через ее плечо в комнату: все оказалось хуже, чем я думал. Марли стоял посередине и тяжело дышал. По лапам и из пасти у него текла кровь. Повсюду валялись клоки шерсти. Разгром, учиненный Марли на этот раз, не шел ни в какое сравнение с тем, что он делал раньше. Целая стена была снесена, уничтожена полностью, до потолка. Повсюду валялись щепки, обломки пластика и сломанные когти. На полу лежал оголенный электрический провод, а сам пол и стены были запачканы кровью. Сцена выглядела так, словно здесь только что в кого-то в упор выстрелили из дробовика.

– О боже мой, – выдавила в третий раз Дженни.

– О боже мой, – повторил за ней я. Это было все, что мы могли сказать.

После того как мы безмолвно простояли несколько секунд, созерцая поле битвы, я, наконец, сказал:

– Ладно, мы справимся. Все это можно починить.

Дженни недоверчиво посмотрела на меня: она знала, как я умею чинить.

– Я вызову мастера, и он все починит, – уточнил я. – Сам даже не стану браться за эту работу.

Я сунул Марли таблетку успокоительного, в глубине души тревожась, как бы последние события не загнали Дженни в депрессию, подобную той, что поглотила ее после рождения Конора. Однако та апатия была далеко позади. Дженни на удивление философски отнеслась к инциденту.

– Несколько сотен баксов, и комната будет как новенькая, – прочирикала она.

– Полностью с тобой согласен, – отозвался я. – Я организую свои дополнительные выступления, чтобы подзаработать. Так и заплатим за ремонт.

Через несколько минут Марли успокоился. Его веки отяжелели, а глаза покраснели – так было всегда, когда на него действовали лекарства. Сейчас он напоминал поклонников рок-группы Grateful Dead. Я не мог видеть его в таком состоянии – просто терпеть не мог, поэтому всегда возражал против приема таблеток. Но лекарства помогали ему преодолеть ужас, преодолеть надуманную смертельную угрозу. Если бы Марли был человеком, я бы назвал его клиническим психопатом. Он страдал бредовыми состояниями, паранойей и верил в существование какой-то темной злой силы, которая спускается с неба, чтобы забрать его. Он свернулся на коврике перед раковиной на кухне и глубоко вздохнул. Я опустился рядом с ним на колени и погладил собачью шерсть, перемазанную запекшейся кровью. «Ну что, песик, – сказал я. – Что же нам с тобой делать?» Не поднимая головы, он посмотрел на меня своими налитыми кровью, стекленеющими глазами, самыми печальными, которые я когда-либо видел. Как будто он хотел сказать мне что-то важное, что мне необходимо было понять. «Я знаю, – проговорил я. – Я знаю, что ты не можешь сдержаться».

На следующий день мы с Дженни взяли мальчиков, пошли в зоомагазин и купили гигантскую клетку. Там были разные размеры, но когда я описал габариты Марли, продавец подвел нас к самой большой.

Она была настолько огромной, что даже лев мог стоять и поворачиваться в ней. Сделанная из тяжелой стали, она имела два засова, чтобы дверь была надежно закрыта, и тяжелый стальной лоток на полу. Это был наш ответ Марли, наш переносной карцер. Конор и Патрик забрались внутрь, я задвинул засовы, заперев их на минуту.

– Ну что, ребята? Как вы думаете, удержит эта клетка нашего суперпса? – спросил я.

Конор покачал дверь клетки, просовывая пальцы сквозь прутья решетки, словно бывалый заключенный, и сказал:

– Я в тюйме.

– Пиятиль будет нашим заключенным! – вступил в общий разговор Патрик, перспектива ему понравилась.

Вернувшись домой, мы поставили клетку рядом со стиральной машиной. Переносной карцер сразу занял около половины площади подсобки.

– Марли, иди сюда, – позвал я, когда мы окончательно установили клетку. Я кинул игрушку, и он с удовольствием бросился за ней. Пока он ее грыз, не подозревая о новом жизненном испытании (нечто подобное психиатры называют «принудительным вмешательством»), я закрыл за ним дверцу и запер ее на засов.

– Это место будет твоим домом в наше отсутствие, – весело пояснил я.

Марли стоял все там же, довольно пыхтя, без всякого следа озабоченности на морде; потом он вздохнул и улегся.

– Хороший знак, – сказал я. – Очень хороший знак.

В тот вечер мы решили испытать в деле собачью тюрьму строгого режима. На этот раз мне даже не понадобилось заманивать Марли. Я просто открыл дверцу, свистнул, и он сам забежал туда, стуча хвостом по металлическим прутьям.

– Будь хорошим мальчиком, Марли, – сказал я. Когда мы посадили сыновей в мини-вэн, чтобы съездить пообедать, Дженни сказала:

– Знаешь, что?

– Что? – спросил я.

– Первый раз за все время, что мы оставляем Марли одного, у меня не ноет под ложечкой, – призналась она. – До сегодняшнего дня я не осознавала, насколько это раздражает.

– Понимаю, о чем ты, – сказал я. – Обычно мы всегда гадали, что же Марли разрушит на этот раз.

– Да, или во сколько же нам обойдется этот коротенький вечер в кино.

– Это была русская рулетка.

– Мне кажется, клетка – наша самая полезная покупка, – добавила она.

– Нам надо было купить ее намного раньше, – согласился я. – Душевное спокойствие бесценно.

Мы прекрасно пообедали, а потом остались смотреть закат на пляже. Мальчишки плескались в волнах, бегали за чайками, бросали горсти песка в воду. У Дженни был непривычно умиротворенный вид.

Тот факт, что Марли сидит в безопасности в карцере, то есть там, где он не может нанести вред ни себе, ни чему-либо другому, действовал на нас как исцеляющий бальзам.

– Что за чудесный пикник мы устроили! – улыбнулась Дженни, когда мы подъезжали к дому.

Я собирался согласиться с ней, как вдруг заметил боковым зрением что-то странное. Я повернул голову и посмотрел в окно около входной двери. Жалюзи были закрыты, как всегда, когда мы уходили куда-нибудь. Но чуть выше подоконника пластины жалюзи были подняты, и сквозь них что-то просовывалось наружу.