Потерянный экипаж - Владимир Прибытков

— У меня полный порядок, — сказал Телкин. — Все хорошо.

— А голова?

— Пустяки. Разве это боль?.. Больно мне там было. Там. У фрицев.

— Ладно. Ничего, — сказал Бунцев. — Ты здесь, и ладно.

Телкин повернулся на бок. Бунцев только сейчас заметил, какие мешки набрякли под глазами у штурмана, какая серая у него на лице кожа. А может, это только казалось, что серая. Может, щетина обманывала.

— Нет, не «ладно», Александр Петрович, — сказал Телкин. — Я ж всего еще не успел рассказать… Голова — это мне солдаты двинули, когда дрался… А майор, который допрашивал, он не бил… Он меня пальцем не тронул!.. Он, знаете, что первым делом приказал? Вещи мне вернуть, врача позвать, накормить меня! Вот что он приказал, гад!

— Ты спокойней, — сказал Бунцев. — Спокойней.

— Вы не были там, — сказал Телкин. — Вы там не были… Он, гад, внушал, что заботится, что никаких военных тайн ему не надо. Только скажи, мол, кто еще прыгал? Летчиков они обязаны найти, дескать, чтобы их за диверсантов не приняли. Одно, мол, дело — сбитые летчики, военнопленные, а другое — диверсанты. На диверсантов-де законы не распространяются. Диверсантов без суда расстреливают… Чуешь?

— Ловко, — сказал Бунцев.

— Я ему сначала ничего не говорил. Молчал. Тогда-то он и отправил меня лечиться да завтракать.

— Сначала? — спросил Бунцев. — Погоди. Что значит сначала?

— Вы не были там, Александр Петрович, — повторил Телкин. — Не бойтесь! Я этому майору баки залил доверху. Я же не совсем чокнутый, понимаете! Думаете, я не сработал, почему он такой ласковый, этот майор? Я сработал! Я сразу сработал, что он мне особую пакость готовит… И подумал: мне отсюда ходу нет, так я, гады, сделаю вид, что раскис. Я вам, гадам, таких песен напою, что вы почешетесь! Вы у меня такие аэродромы полетите бомбить, что не рады будете! А тогда уж бейте, пытайте, стреляйте, все равно! Все-таки я, безоружный, пленный, баки вам залил и урон нанес! И никакими пытками вы этот урон не восполните!

— Досталось тебе… — сказал Бунцев.

— Я одного боялся, — сказал Телкин. — Я боялся, что не получится у меня. Понимаете? Боялся, сорвусь. Ведь в шкуру предателя лезть надо! А как в нее лезть, если каждую секунду по рылу этому майору въехать хочется?

— Влез же… — усмехнулся Бунцев. — Показал им МХАТ!

— Влез, — сказал Телкин. — А знаете, что мне помогло? Вернее, кто помог?

Бунцев молчал.

— Сам немец мне и помог, — с горечью сказал Телкин. — Он, гад, страшную вещь сказал. Сказал, что теперь, после плена, мне обратного ходу нет… Вот тут я на самом деле растерялся. А фриц решил, что я окончательно скис. И тут уж его обмануть нетрудно было.

— Да-а… — протянул Бунцев.

— Я ему отличные ложные аэродромы показал, — нервно рассмеялся Телкин. — И биографию себе сочинил — лучше не выдумаешь. А вместо собственного адреса — адрес нашего соседа, милицейского опера подкинул. Так что, если адресочком воспользоваться вздумают, как раз куда надо попадут… А вы знаете, зачем они меня на расстрел везли?

— Знаю, — сказал Бунцев. — Ты говорил. Знаю.

— Меня что тревожит? — спросил Телкин. — Меня тревожит, что Миних, или как его там, успел какие-нибудь снимки сделать, а фотоаппарат мы забыли взять… Надо было взять аппарат, Александр Петрович! А мы забыли.

— Есть из-за чего волноваться! — сказал Бунцев. — Снимки. А мы на что? Мы же все видели… Да если бы ты этого эсэсовца не свалил, он бы стрелять начал.

— У меня руки свободны были! — сказал Телкин. — И нож мне уже дали. Чудно было бы не свалить!.. А ведь они так ничего и не успели толком сообразить, Александр Петрович! Ей-богу, не успели! Наверное, думали, кто-то из своих прикатил. Стояли, как телки!

— А ты что подумал?

— Я подумал, десант, партизаны или наши просочились, разведка… Только на вас не подумал.

— Да, — сказал Бунцев. — В том и сила… В том и сила, что никто тебя не ждет, а ты — вот он!.. Я представляю, что у них в штабах сейчас делается!.. А мы им, гадам, еще сюрпризиков подкинемПодкинем, Толя! Я тебе говорю! Тем более — нас же целый отряд. Пять человек! И венгр с нами. А он эти края знает!

— К своим побыстрей надо, Александр Петрович!

— Это само собой. Только здесь, в тылу, дороги особые, Толя. Я уже убедился. Чем шумней и дольше по ним идешь, тем они безопасней и короче… Ничего! Тебе это тоже усвоить предстоит. Так что готовься заранее.

— Да, — сказал Телкин. — Верите, там, у ямы, я никак на вас не подумал.

— А я тебя встретить не думал, — сказал Бунцев. — Так что считай, квиты мы. И хватит на эту тему. Давай о чем-нибудь другом… Письма-то твои целы, говоришь?

— Целы! — сказал Телкин и улыбнулся. — Письма целы… Может, пока нас не было, новые пришли… Лишь бы их обратно не отправили. Ведь нас погибшими числят.

— Да, числят, — сказал Бунцев. — Мы, брат, потерянный экипаж. Но ты еще напишешь своей Катеньке… Смотри, на свадьбу не забудь пригласить!

— Лишь бы выйти! — сказал Телкин. — А вы пригласите, Александр Петрович?

— Невесты нет, — сказал Бунцев.

— Ну да! — сказал Телкин. — По вас сколько сохнет!

— Не на тех женятся, кто по тебе сохнет, милый друг, — сказал Бунцев. — Женятся на тех, по кому сами сохнут.

— Чудно! — сказал Телкин.

— Что чудно?

— Чудно, что вам никто не нравится.

— Мне самому чудно, — сказал Бунцев. — Знаешь, как чудно? Ты даже не знаешь!

— Все равно какая-нибудь найдется, Александр Петрович, — сказал Телкин. — Так не бывает, чтоб не нашлась.

— Да, — помедлив, сказал Бунцев. — Так не бывает. Совершенно верно. Не бывает.

Телкин удивленно посмотрел на Бунцева.

— Что с вами?

— Что? — переспросил Бунцев. — Ничего… Просто размышляю. Стих, понимаешь, такой нашел… Вот, кстати, как по-твоему, куда эта «железка» ведет?

— Железная дорога?.. Откуда ж мне знать!

— А знать нам это необходимо, Толя, милый друг. Так что бери ноги в руки и катись за картой. Она в планшете у Кротовой. Тащи весь планшет… Стой! Погляди там заодно, штурман, как новое пополнение. Похоже, я чем-то здорово обидел ее… гм… Нину то есть.

— А пополнение — будь здоров! — усмехаясь, начал Телкин.

— Ты забыл, что я не люблю дважды приказывать? — спросил Бунцев.

— Есть! — сказал Телкин. — Есть принести карту!

2

В этот день штурмбаннфюрер Раббе проснулся поздно с тем чувством неуверенности и подавленности, какое всегда приходило после излишних возлияний. Полное тело покрывала липкая испарина. Голову поламывало. Сердце щемило, и левая рука казалась чужой. Хотелось пить.