Соборная площадь - Юрий Иванов-Милюхин

В личном плане за это время произошли события малозначительные. Правда, Людмила с Данилкой успели двадцать дней полежать в институте акушерства и педиатрии. Мальчик неважно набирал вес. К счастью, все обошлось. После выписки Данилка исправно обссыкал и обтрескивал детским поносом пеленки, усиленно учился пускать пузыри и забавно улыбался беззубым ртом, разглядывая пальчики на собственных ступнях. Я по-прежнему таскал сумки с продуктами. Пить стал редко, но, как всегда, метко. Попытался бросить курить. К сожалению, выдержал всего два месяца. Слишком нервная работа и быстрый ритм жизни. Впрочем, я всегда жил как с шилом в заднице, правда, шило было намного тупее. Сейчас же вертелся как на колу. Везде надо успевать: сварить, постирать, убрать в комнате, заплатить по счетам, побегать по магазинам, проверить движение полученных за сданные чеки акций, побыть с Людмилой и сыном. Жить у нее практически было невозможно. Пьяный отец по ночам громко разговаривал сам с собой, кричал, стучал, доказывая кому-то правоту ветерана войны и труда. Последнее время крепкий, за семьдесят лет, старик здорово сдал, но шума все равно производил много. А мне необходимо было выспаться, чтобы иметь свежую голову. Приходить ко мне Людмила наотрез отказалась, сославшись на то, что ребенок маленький, а по моей квартире гуляют сквозняки. Действительно, после замены сантехниками водопроводных труб полы в комнате опустились, по ним загулял холодный воздух. Но причина все-таки была в другом. Не замечаемая мною ранее за другими женщинами лень-матушка. Дома ее с ребенком обстирает, накормит бабушка, а у меня ей придется вертеться самой. Да еще я с претензиями. То не так, это не эдак. Вот и вся проблема.

Перед первомайскими праздниками по базару прошел шухер, что после приватизации государственного имущества правительство, скорее всего, даст добро на выпуск земельных ваучеров. Разговор об этом шел давно. Действительно, что могли стоить приватизированный магазин или, скажем, завод без земли под ними. Имущество в любой момент могло обесцениться, потому что то, на чем оно стояло, принадлежало государству. Выдерни государство почву из-под ног, и обладай ты хоть всем золотым запасом мира, будешь висеть в воздухе как тряпичный Петрушка с дурацким колпаком на затылке. В отличие от большинства людей вокруг, мы прекрасно осознавали это, потому что многие из нас имели на руках пакеты акций солидных фирм и предприятий. Мало того, выгодный процесс продажи и скупки ваучеров мог раскрутиться по новой. Тем более стоимость земельного чека предполагалась значительно выше имущественного. А это значило, что конкурентов оказалось бы меньше. То есть, образовалась бы базарная элита с новыми правами и преимуществами. Доход, естественно, возрос бы в несколько раз. Земля не какая-то там заводская труба или даже доменная печь. На земле происходит все, включая зачатие и кончая погребением.

— Нормально было бы, а? — жадно раздувая ноздри горбатого носа, обратился к Аркаше Скрипка. — Писателями и другими алкашами тут бы и не пахло.

— Вот старый пердун, — ошалел я от неожиданных слов. — Одной ногой в могиле, а все думает загребать обеими руками.

— Да я об тебе дураке пекусь, — вскинулся Скрипка. — Сколько раз говорил, — не пей. Загребать… Наплодил футбольную команду, а кормить нечем. Все пропил, разворовали, обчистили. А то бы сейчас при машине, квартире и с книжкой новой своей был. Живи, елки-палки, в однокомнатной на первом этаже в хрущевке, купайся в душе, если не хочешь в ванной. Жена переходить отказалась. Старый пердун… А у самого яйца седые.

— Если бы я имел столько баб, у меня бы тоже яйца поседели, — схохмил Аркаша.

— У тебя они давно седые от визуального онанизма, — огрызнулся я. — Ни одной девочки не пропустил.

— Я смотрю на них, потому что приятно, а ты их чпокаешь…

— Когда чпокаешь, тогда еще приятнее. И мне, и девочкам.

— Ничего, когда-нибудь у него отвалится, — обращаясь к Аркаше, с надеждой в голосе пообещал Скрипка. — Сейчас они на него заглядываются, потому что нос здоровый. И писатель. А лапнет какая между ног…

— … а там елда как у Луки Мудищева, — докончил за него фразу я. — Полная гармония. Натянешь какую, хлопнешь по ушам как пропеллер. Только юбку ветер шевелит.

— Ты понял! — Скрипка с завистью перевел взгляд на ширинку на моих штанах. — Он же рассказывал, что Людка легко родила. Разворотил, паразит, гнездо.

— Да, моя несколько дней кряхтела, — недовольно покосился в мою сторону Аркаша. И обернулся к Скрипке. — Твоя тоже?

— Не помню, — буркнул тот. — Как все.

— Вот вы-то как раз издевались, — не преминул я воспользоваться замешательством обоих. — Вместо того чтобы помочь, посылали бедных женщин на мучения. А теперь грязью меня обливаете.

— Никто тебя не обливает, — повысил голос Скрипка. — Тебе, дураку, втолковывают, не пей. И при деньгах был бы, и Людка не сторонилась бы.

— Она не сторонится. Она просто… чудная.

— Я смотрю, они у тебя все чудные, — усмехнулся Аркаша. — Один ты у нас писатель.

— Себя я как раз не оправдываю, — вздохнул я.

На другой день после этого разговора я пришел на базар раньше обычного, где-то в шесть утра. Ночь прошла маетно, поспать удалось часа три, не больше. Мысли, мысли… О несложившейся семье, о детях, об одиночестве, несмотря на обилие родственных уз. В голове как в трехлитровом баллоне болтался нерассосавшийся осадок от неприятных напряженных размышлений. Но свежий утренний ветерок настойчиво принялся за доброе дело. К появлению первого клиента я уже был почти в норме. Это был молодой мужчина. Он сунул мне в руку золотое поношенное кольцо, с видом усталого человека равнодушно скользнул взглядом по сторонам. Видимо, ночь у него тоже выдалась нелегкая.

— Здесь грамма четыре, — подбросив обручалку на пальцах, на глазок определил я. Из ваучеристов никого еще не было, и взвесить на электронных японских портативных весах не представлялось возможным. Своих я не имел. — А может и меньше, хотя вид, вроде, внушительный. Ты сам не помнишь, сколько оно весило?

— Нет, — мужчина передернул плечами. — Покупали давно.

— Хорошо, я заплачу тебе как за четыре грамма. Идет?

— Давай. На работу опаздываю.

Получив деньги, мужчина заторопился на трамвайную остановку, на ходу одергивая заправленную в наглаженные брюки простенькую рубашку. На ногах были старые ботинки со сбитыми каблуками, в руках потертая хозяйственная сумка. Надолго ли хватит тех тысяч, которые получил за обручалку. Вряд ли. А семья, видимо, приличная. Эх, братцы работяги, передовой класс страны, ее авангард. Для вас наступили тяжелые времена. Я сам тянул когда-то от зарплаты до зарплаты, но не припомню, чтобы доходило до продажи свадебных колец. Вздохнув, я надел чужие юношеские призрачные мечты на безымянный палец на левой руке, поправил табличку на груди. Подумал, что и ранним утром можно что-то урвать, хотя, конечно, навар будет маленьким. Обручалки, в отличие от перстеньков сережек и цепей, мы сдавали перекупщикам как лом. А цена на него соответствующая. От силы червонец навара.

Солнечные лучи разбрызгались на куполах — луковицах белокаменного собора, дополнительно высветив пока еще полупустую площадь перед главным входом в базар трепетным сиянием. Ни шпаны, ни ментов, ни нарядов омоновцев. Ни переодетых сотрудников из уголовки. Но и клиентов кот наплакал. Где-то с час после покупки кольца мне пришлось одиноко болтаться от угла до угла по нашему участку. Затем людей резко прибавилось. Я снова вытащил толстую пачку, спрятанных было в сумку украинских купонов, купленных еще вчера. Прошел знакомый ваучерист с центрального прохода рынка, вяло пожал руку:

— Слышал, Семена Михайловича снова отоварили. Прямо у него на квартире.

— Кто? — оторопел я.

— Шакалы, кто ж еще. Хорошо хоть синяками отделался. Могли и курок спустить, — цыкнул слюной сквозь зубы ваучерист. — С пушкой вошли.

Семена Михайловича я знал давно. Это был невысокий, за пятьдесят лет, загорелый добродушный армянин из потомственной ростовской или чалтырской диаспоры, спасенной от полного истребления турками еще Екатериной Второй. В общем, полностью обрусевший, с едва заметным акцентом. Он частенько скупал у нас ваучеры и летал с ними в Москву на Российскую товарно-сырьевую биржу. Оттуда привозил дешевые доллары. Цены у него почти всегда были приемлемыми. Месяц назад его вычислили прямо в центре города, недалеко от фирменного рыбного магазина «Океан». Избили, отобрали сумку с деньгами, долларами, ваучерами. Но он сумел подняться. Где-то через полмесяца снова вышел на базар, растерянный, пугливый. И вот опять его отоварили.

— Много забрали? — спросил я.

— Нормально. Одних ваучеров триста штук.

— Мне кажется, среди нас есть наводчик, — я задумчиво потер пальцем переносицу. — Шакалам известно, у кого сколько бабок и где они живут. А потом эти скоты ловят момент, когда человек уходит с рынка один.