Меделень - Ионел Теодоряну

— Папа, знаешь что? Расскажи нам что-нибудь, — как ты был маленьким.

— Расскажи, папа, — попросил Дэнуц.

— Пожалуйста, дядя Йоргу.

— Когда я был маленьким… Да!

— Откуси еще кусочек. Так тебе легче будет вспоминать.

Аромат печеных яблок, теплый запах медовой коврижки, огонь в печке и три дорогих тебе детских личика — это источник не только вдохновения, но и сказок и воспоминаний.

Вокруг столика сидело четверо детей.

За окном шел осенний дождь и стучал по стеклам.

Над деревнями, полями, лесами, холмами и городами шумел серый поток, губя листья, разводя грязь, вызывая кашель, сгоняя с лица улыбку.

А румяная от огня кухня, полная детей, кошек, цыплят и сказок, плыла навстречу дождю и осени, как новоявленный Ноев ковчег.

И тень матушки Марии на белой стене достигала поистине библейских размеров.

III. КУКЛА МОНИКИ

В комнате у Дэнуца пылал огонь, подогревая яркий солнечный свет. На полу стояли в ряд башмаки, туфли, тапки и галоши. Кровать, стол и стулья были завалены, точно сугробами, белоснежным бельем, приготовленным для укладки в стоящий посреди комнаты сундук.

— Ты что толкаешься? — пробурчал Дэнуц, сжимаясь в комок.

— Молчи… Я уже сказала тебе — молчи! — пригрозила ему Ольгуца, хватая за плечо.

Они сидели в сундуке, из которого были вынуты ящики, застыв неподвижно в позах факиров. Сундук принадлежал Дэнуцу; идея — Ольгуце. Дэнуц проклинал идею. Ольгуца презирала сундук. Но Ольгуца обычно осуществляла свои идеи.

— Не могу больше. Я вылезаю, — взбунтовался Дэнуц.

— Сиди на месте.

Дэнуц горестно вздохнул.

— Ну хоть приоткрой немного… мне душно.

С величайшей скупостью Ольгуца приподняла крышку. Дэнуц наполнил легкие воздухом и тут же получил по носу, потому что крышка захлопнулась.

Психологическая напряженность все возрастала, как на получившей пробоину подводной лодке по мере ее погружения.

Из коридора доносился шум голосов. Там, под руководством госпожи Деляну, Аника и Профира укладывали другой сундук: с постельными принадлежностями.

Профира, громко кряхтя, запихивала матрац, как Ион, когда он месил куличи. Делом занималась Аника; Профира трудилась только на словах.

Около сундука сидела Моника в синем суконном платье и смотрела в пустоту… Внезапно, как во сне, она ощутила на своем плече сильную руку госпожи Деляну.

— Что с тобой, Моника?

— Да так… Ничего, tante Алис! — вздрогнула Моника.

Она стиснула кулаки. Глаза у нее потемнели от гнева против самой себя. Ей хотелось мысленно увидеть Дэнуца, но тщетно. А ведь она знала его лучше, чем себя! И вдруг он отчетливо возник в ее воображении!.. Но что толку? Ведь Дэнуц скоро уедет — осталась всего одна ночь, — и она его больше не увидит?

«Неправда!»

Как выглядел Дэнуц в представлении Моники?.. У него были золотисто-зеленые глаза, каштановые кудри, вздернутый нос. Он носил курточки из серого бархата, которые ему очень шли.

— А где же Дэнуц?.. — спросила госпожа Деляну, запирая сундук.

Моника тряхнула косами и отвернулась, боясь, что tante Алис заметит, как Дэнуц играет в прятки у нее в душе.

— Дэнуц! Ольгуца! Да где же вы?

— …

— Посмотри, Моника, нет ли их там?

— Нет, tante Алис!

Моника заглянула под кровать Дэнуца, госпожа Деляну пошарила в шкафу.

— Целую руку, барыня.

— Что, матушка Мария?

— Я пришла узнать у молодого хозяина, — улыбнулась она, — какое сладкое ему приготовить напоследок?

— Ты слышишь, Дэнуц! — принялась соблазнять сына госпожа Деляну, словно какого-нибудь прожорливого духа.

— Я вылезаю, Ольгуца! — взорвался Дэнуц и откинул крышку сундука.

Взлохмаченный, пунцово-красный, ослепленный светом, владыка матушки Марии и Моники выпрыгнул из сундука.

— Ой! — сморщился он от боли, прикусив язык.

— Что, Дэнуц?

— Она ущипнула меня за ногу!

— Чтобы знал, куда ступаешь! — крикнула Ольгуца, ощупывая на лбу только что полученную шишку.

— Будьте вы неладны! — пробормотала кухарка, помогая Ольгуце вылезти из сундука.

— Матушка Мария, испеки безе!

— Молчи, Ольгуца. Сегодня распоряжается Дэнуц.

— Да ведь он молчит, мамочка! Пока он решится, придет пора обедать!

— Я вовсе не молчу… я говорю… чтобы… сделали…

— Что? Безе. Видишь: сам ты ничего сказать не можешь! — укоряла брата Ольгуца, гипнотизируя его взглядом.

— Скажи, Дэнуц, — приободрила сына госпожа Деляну, — что тебе нравится больше всего? Ванильный крем? Блинчики с клубничным вареньем? Пончики?..

— Лучше всего безе. Я хочу безе со взбитыми сливками.

— Со взбитыми сливками? Пирожное со взбитыми сливками! — возразил сестре Дэнуц, которого внезапно осенила идея.

— Безе, — крикнула Ольгуца.

— Вижу, у меня два хозяина! Сделаю-ка я и пирожное и безе со взбитыми сливками.

…У самого окна яблоня с облетевшими листьями кипела от воробьев. Их пронзительные крики так напоминали первую перемену в начальной школе после окончания каникул, что, казалось, вот-вот зазвонит колокольчик, призывая всех в класс, и шум прекратится.

* * *

Бег наперегонки начинался от самой изгороди. Моника связала косы под подбородком. Вытянув руки и согнувшись, Дэнуц проверял крепость своих мускулов, которые подверглись тяжелым испытаниям в сундуке. Али вертелся около них и громко лаял. Краем ступни Ольгуца провела черту на дороге у камня, который указывал место Ольгуцы, линия шла прямо — но она изгибалась и поворачивала назад по мере того, как приближалась к камню Дэнуца.

— Я так не играю! — запротестовал Дэнуц, искоса взглянув на коварную черту.

— Вот дурак! Проведи ее ты, Моника.

Моника пожалела свои подошвы. Острым камнем она аккуратно провела на влажной дороге дрожащую линию.

— Раз… два, — мучительно медленно считала Ольгуца, напрягая икры.

— Три! — крикнул Дэнуц и бросился бежать.

— Назад! Я считаю.

Дэнуц неохотно вернулся на свое место.

— Раз, два… три.

Они помчались по дороге, впереди всех бежал Али, Моника рядом с Дэнуцем, Ольгуца — следом за ними. Дэнуц не отрывал глаз от дома деда Георге, к которому они бежали. Моника краешком глаза косилась на Дэнуца, вместе с которым бежала. Ольгуца спокойно бежала за ними с таким видом, словно они оба находились в зависимости от ее бега.

Косы у Моники развязались, она снова связала их, повернув голову в сторону Дэнуца. Как было бы чудесно бежать вместе, так, чтобы он держал ее за косы! Никто не сумел бы их опередить!

Дэнуц тяжело дышал. Он оглянулся: Ольгуца бежала, глядя в землю и улыбаясь. Собравшись с силами, Дэнуц рванулся вперед. И споткнулся.

Моника остановилась и помогла ему подняться.

— Я упал из-за тебя!

Ольгуца промчалась мимо, прямо к деду Георге, который поджидал ее на пороге своего дома.

— Ну, держись, Плюшка!

Дэнуц только вздохнул. Моника замедлила свой бег ради Дэнуца.

— Видел, дед Георге?

— Наша барышня прямо как ласточка!

— А кто второй? — небрежно спросила Ольгуца.

— Дэнуц, — радостно сообщила Моника.

Дэнуц не в силах был говорить: он совсем запыхался. Бросив безжалостный взгляд на проигравшую Монику, он вошел во двор вместе с Ольгуцей: таковы все победители!

— Кто идет со мной на качели? — осведомилась Ольгуца, отправив в рот горсть сухих вишен.

Моника ждала, что ответит Дэнуц. Дед Георге вытряхивал трубку.

Дэнуц молчал. Он сидел на лавке перед очагом, чувствуя себя побежденным. На него напала такая лень, что даже смеяться было ему трудно.

— Ты не идешь, Моника?

— Мне холодно.

— Тогда я пойду одна.

— А дедушку не возьмешь?

Ольгуца улыбнулась.

— А кто дом стеречь будет?

— Эгей! Старики, что у огня сидят. А мы, молодые, пойдем на качели.

Одна с Дэнуцем!.. Не решаясь сесть рядом с ним на лавку, Моника примостилась на скамеечке лицом к очагу. Если бы огонь в очаге мог пройти насквозь через душу Моники, у Дэнуца над головой воссияла бы радуга…

…Столько доблестных дел свершил Фэт-Фрумос, что все они, вместе взятые, не уместились бы в шкафу, наполненном книжками сказок. Но и этого было ему мало. И он отправился дальше в поисках новых подвигов.

В сердце у Дэнуца отдавался топот копыт чудесного коня… Но что это: свист палицы? Нет. Муха. Фэт-Фрумос остановил коня. Дэнуц приоткрыл один глаз: у него на носу сидела муха. Он сморщился, муха тут же улетела. Его глаз следил за мухой, пока она не уселась Монике на голову. Тогда Дэнуц закрыл глаз.

У Моники были золотые косы, как у Иляны Косынзяны! Но что делал Фэт-Фрумос, когда оставался вдвоем с Иляной Косынзяной? Дергал ее за косы?

Нет. Целовал ее. Так говорится в сказке.