Воровской орден - Виталий Аркадьевич Еремин

тем удавалось найти Червонца и вызвать его на разборку, он резонно отвечал: «Откуда мне, залетному, знать, кто тут есть кто».

Если от него требовали вернуть награбленное, он дерзко говорил: «Я вор — вне закона», имея в виду неписаные законы уголовного мира. Разборки, случалось, кончались плохо. Но только не для Мадуева. В легкости, с которой он нажимал курок пистолета, ему не было равных.

Все авторитеты преступного мира сильны своим окружением. У Мадуева бывало не больше трех сообщников. Но с ним считались. У него было одно преимущество перед любой группировкой. Там, где другие, выясняя отношения, для начала просто лаялись, он, не задумываясь, выхватывал «пушку» и стрелял.

Но он был страшен и без оружия. И даже будучи пойманным. В навороченной им куче преступлений и груде трупов разбирались тридцать следователей из разных городов России. И самые хладнокровные из них признавались, что ни на минуту не забывали, что Червонец может улучить момент и взять их в заложники.

Но он «супер» и по другим меркам. В отличие от других уголовников не соблюдал одно из главных правил преступного поведения. Не пылал ни натуральной, ни показной ненавистью к ментам. Напротив, умел устанавливать с сыщиками, следователями, работниками следственных изоляторов и колоний неформальные отношения. В нем начинали видеть не столько супербандита, сколько яркую преступную личность, с которой интересно общаться.

Неволя — это скопище человеческой грязи общества — живет также по неписаному закону презрения к женщине. Женщины, у которых Мадуев жил во время своих «гастролей», в один голос отмечают, что не слышали от него ни одного грубого слова и не помнят, чтобы он хоть раз пришел к ним без цветов. Это было поразительно для всех, кто знал, каким было детство Мадуева.

ПЕРВАЯ КРАЖА

После того как отец забрал двоих детей и уехал из Казахстана в Чечню, Сергей с младшим братом и сестрой остался с беспутной матерью в бараке. Спали втроем на одной кровати. Пьяная мать могла среди ночи выставить детей за двери единственной комнаты. Такое случалось и зимой…

Первую кражу Сергей совершил у своей любимой учительницы, которая приглашала его к себе домой, чтобы накормить. Он просто не мог не спрятать за пазуху несколько пирожков — для сестры и брата.

В другой раз он украл ружье. После того как один из хахалей матери влил ему, десятилетнему, в рот полстакана водки, Сергей выстрелил, но не попал. Хахаль успел удрать.

Все время кормиться у учительницы было неловко. А у матери было одно средство к существованию — перепродажа анаши. Сережа набивал «травкой» спичечный коробок и бежал подальше от дома — туда, где собирались наркоманы.

Потом мать совершила убийство и вообще исчезла из жизни детей. Спустя годы Сергей встретит ее у сестры. «Кто этот парень?» — спросит о нем мать…

«ПОЛЮБИШЬ МЕНЯ — ПОГУБИШЬ СЕБЯ»

Такое детство оставило свои следы. Он не брал в рот ни капли спиртного, не употреблял наркотики. Но на всю жизнь сохранил ненависть к нищете и чувство мести к обидчикам. Не смог только найти путь к достатку через нормальное проявление ума, памяти, изобретательности, сноровки.

А ведь были для того все данные. С одним из следователей он на спор играл в шахматы. Только он, Мадуев, вслепую. И неизменно выигрывал. Другой следователь обнаружил в его тюремном библиотечном формуляре сочинения А. К. Толстого и убедился, насколько глубоко знает Мадуев этого писателя.

Примечательные сведения о Мадуеве следователи находили в показаниях свидетелей. То он катал детей своих сожительниц на такси, то вез их по магазинам и велел выбирать, что душе угодно.

Были и другие показания. Того хахаля, который отравил его водкой, Мадуев все же нашел. Заставил выпить залпом целую бутылку, отчего «потерпевший вскоре скончался». С главным инженером строительной организации, который не принял Мадуева на работу после того, как он отбыл восемь лет по первой судимости, тоже посчитался.

Иногда Мадуев расслаблялся и начинал рассказывать о преступлениях, следствию не известных. Потерпевшие не заявляли, потому что их доходы тоже были преступными. Не все его показания заносились в протокол. Ну, скажем, такие детали: кто и как расстается с деньгами и драгоценностями — представители какой нации. Что скрывать, это тоже исподволь располагало к Мадуеву. Кому не нравится герой кинокомедии Деточкин! А тут как бы живой борец с теневиками, с «нетрудовыми доходами».

Есть грязный порок. И есть как бы красивый. Есть отталкивающая криминальная посредственность. И есть криминальный талант, невольно вызывающий не то уважение, не то восхищение. Сразу и не разберешь. Но зернышко как бы брошено в подготовленную почву. И одному Богу известно, чем прорастет.

Обычно даже следователям по особо важным делам и вспомнить-то особо не о чем, А тут… Таких, как Мадуев, культурных гангстеров, Воронцова даже в западных фильмах не видела.

Не знала она, что одну, невидимую для окружающих часть тела, Мадуев все же украсил татуировкой, почти афоризмом: «Полюбишь меня — погубишь себя».

ОБЪЯТИЯ ПЕРЕД СКРЫТОЙ КАМЕРОЙ

А может, и знала. Но подумала, что это не про нее. Она, что называется, в упор не видела в Мадуеве то, что он и не скрывал, что буквально выпирало из материалов следствия.

Он не садист — это точно. Но все его налеты начинались с диких криков и выстрелов. Однажды, говорят, он даже приставил нож к горлу мальчика. «Надо жуть нагнать, иначе ничего не отдадут, такова технология преступления», — объяснял Мадуев. Случалось, жуть заканчивалась стрельбой на поражение. Когда потерпевшие оказывали сопротивление. В такие моменты Мадуев не разбирал, кто перед ним: мужчина, женщина — все едино.

Это обвинение не доказано, но предъявлялось ему. Однажды потерпевший, защищаясь, тяжело ранил его друга. Тащить на себе, очевидно, не было возможности. Можно предположить, что все же именно Мадуев добил друга. Потому что это в его стиле — действовать так, как диктует обстановка.

Готовясь к побегу из Бутырки, он приготовил удавку. Значит, чувствовал в себе способность не только застрелить, но и задушить человека.

После неудавшейся попытки побега из «Крестов», распятый на батареях внутреннего отопления и избиваемый взбешенными сотрудниками тюрьмы, он кричал, вращая красными от побоев белками глаз: «Если будете так бить, забуду, кто дал мне «пушку».

Похоже, он выдал Воронцову именно тогда, когда ничего другого не оставалось. Когда ему пообещали, что наградой за признание будет вполне реальная надежда, что суд учтет это обстоятельство и не вынесет смертный приговор.

Но признание подследственного —