Колумбы российские - Виктор Петров

Корабли продолжали путь, с каждым днем неуклонно приближаясь к берегам Южной Америки. Резанов больше всего проводил время в своей каюте, стараясь избегать контакта и стычек с Крузенштерном. Да у него и работы было по горло. Он подолгу просиживал за столом и чем-то занимался. Много времени он проводил в изучении японского языка, пользуясь тем, что на борту «Надежды» было пять японцев, когда-то давно попавших в Россию. Их судно во время бури прибило к сибирскому берегу, где они и были захвачены. Резанов решил воспользоваться их присутствием в России, чтобы продемонстрировать японскому правительству широкий жест, а именно: японцы будут возвращены на родину самим посланником Резановым. Сам камергер настолько хорошо освоил японский язык, что даже принялся за составление японской грамматики. Это помогало ему укрываться в своей каюте, коротая там время, — и заниматься делом, которое его сильно заинтересовало.

18 декабря (6 декабря по русскому календарю), в большой праздник, день Святого Николая Чудотворца, наконец увидели они долгожданный берег. Корабли приближались к острову Святой Екатерины. Стало темнеть, и корабли уменьшили ход. Вдруг с берега подул сильный ветер, и начался шторм, который заставил командиров обоих кораблей отойти от берега. Около десяти часов вечера «Неву», шедшую недалеко от «Надежды», вдруг быстро понесло на «Надежду». И только умелое руководство Лисянского спасло экспедицию от страшной катастрофы — корма «Невы» миновала «Надежду» на расстоянии всего лишь нескольких дюймов.

3

Только 20 декабря корабли смогли войти в небольшую бухту. К сожалению, сразу же по приходе корабля в бухту острова Св. Екатерины, у города Ностра-дель-Дестеро, на «Надежде» произошел дикий скандал, начатый Крузенштерном, в котором были повинны и другие офицеры корабля. Началось с того, что на следующий день после прихода в гавань, когда корабли стали разгружаться, соглашению с комендантом порта, выяснилось, что на «Неве» оказались гнилыми фок- и грот-мачты. Осмотр показал, что «Нева» продолжать путь не может — мачт, которые нужно было менять, в городе, конечно, не оказалось. Единственно, что оставалось делать, это нанять подрядчика срубить в лесу два подходящих дерева. Крузенштерн и Лисянский нашли подрядчика и передали ему заказ, даже не уведомив об этом Резанова.

Резанов, выйдя из своей каюты, услышал разговор Крузенштерна с одним из офицеров и был страшно поражен, что экспедиция должна была задержаться в порту на шесть недель… Это сильно меняло все планы, и Резанов, не удержавшись, заметил Крузенштерну:

— По крайней мере, Иван Федорович, вы могли бы уведомить меня о принимаемых вами предприятиях!..

Это замечание страшно разозлило Крузенштерна, и он буквально заорал:

— Я здесь хозяин… я начальник экспедиции — и не вам, никому не должен давать отчетов. А вам, сударь, вообще на этом корабле делать нечего, собирайтесь-ка на берег да с первым попутным кораблем отправляйтесь обратно на родину — без вас здесь обойдемся!

— Извините, — возразил камергер, — я здесь по воле государя и еду с важной миссией, порученной мне, — поэтому извольте не дурачиться и потрудитесь разговаривать с доверенным лицом его величества в более вежливой форме.

Резанов был возмущен подобной грубостью капитана:

— А кроме того, я хотел бы знать, чем вы объясните свое поведение в отношении академика Курляндцева. Я только сегодня узнал, что вы держите его под арестом, заперли, как самого последнего преступника и даже лишили его стола.

Крузенштерн побелел и хотел опять что-то закричать, но в эту минуту к Резанову подскочил старший офицер корабля лейтенант Ратманов и с перекосившимся лицом закричал:

— Не ваше это дело… Корабль наш военный и флотские здесь хозяева. Вашего Курляндцева осудили флотские, а вам до этого дела нет. Вы здесь только пассажир!

Проходивший мимо лейтенант Головачев в изумлении остановился, хотел как-то удержать и Крузенштерна, и Ратманова:

— Опомнитесь, господа!.. Вы же разговариваете с господином камергером, человеком в генеральском чине… — но его сразу же одернули, дав поняв, что он, младший в чине, им не указ.

Резанову ничего не оставалось, как повернуться и уйти в свою каюту.

4

На следующий день Резанов сошел на берег нанести визит губернатору острова, и по приглашению последнего поселился в его доме на все время пока «Нева» находилась в ремонте. Губернатор также отвел загородный дом для офицеров кораблей, в котором все они могли отдохнуть после тяжелого пути. Там же поселились чины посольства и ученые.

Курляндцев при первом же удобном случае рассказал Резанову, что его посадили под арест за то, что он осмелился однажды .пожаловаться камергеру на грубость поручика Толстого.

— Это какой-то сумасшедший корабль, — сказал он, — как только прибудем на Камчатку, прошу вашего согласия, ваше превосходительство, освободить меня и отправить обратно в Петербург сухим путем. Оставаться на корабле я не могу.

Подобное поведение в отношении академика Курляндцева было совершенно необъяснимо. Человек с мировым именем подвергся совершенно бессмысленным оскорблениям. Резанов, переехав в дом губернатора, написал пространный рапорт директорам Российско-Американской компании и товарищу морского министра Чичагову. Он писал ему:

«Милостивый Государь, Павел Васильевич, — известная мне ваша справедливость обнадеживает меня, что от множества упражнений ваших на пользу отечества уделите вы несколько времени и на рассмотрение утесненного моего положения: я просил господ директоров компании объяснить вам страдания мои, будьте Ваше Превосходительство, моим судьею и подивитесь, что самые кроткие меры мною с самого начала предпринятые не могли обуздать буйства. Я стыжусь повторять здесь то, что выносить уже я решился. Теперь чувствую я в полной мере следствия беспорядка начавшегося еще при устроении сея экспедиции и уверен, что ежели б Ваше Превосходительство имели в отправлении оной принадлежащее вам участие, тогда б занимался я одним делом и избавлен бы был пустых переписок»…

В письме своем с острова Святой Екатерины главному правлению компании Резанов писал, что создавшаяся на корабле обстановка заставляет его принять новое решение, а именно — после окончания своей Миссии в Японии сойти с корабля в Петропавловске-на-Камчатке и предоставив Крузенштерну самому идти с грузом мехов в китайский город Кантон и Дальше, возвращаться в Россию — «так как неисполнение его приказаний командирами судов и совершенно своевольные их распоряжения представляют множество неудобств к дальнейшему начальствованию его экспедицией».

Шесть недель прошло, прежде чем наконец удалось установить на «Неве» новые мачты. Невыразимо трудно было тащить две срубленных мачты из красного дерева волоком из леса в гавань, а потом устанавливать их на корабле, не имея ни кранов, ни блоков. Тем не менее мачты были поставлены, и корабли приготовлены к выходу в море. Резанов со своей свитой опять переселился на «Надежду». Нужно отметить, что губернатор острова оказывал ему поистине царские почести. В день, когда был назначен переезд на корабль, 2 февраля 1804 года, с раннего утра у дома губернатора был собран полк солдат местного гарнизона, который был выстроен шпалерами до самой пристани.

Когда Резанов в сопровождении губернатора вышел из дома и направился к пристани, ему были оказаны воинские почести с барабанным боем и преклонением знамен. Все время пока Резанов с губернатором следовали на шлюпке к «Надежде», крепостные батареи грохотали бесчисленными салютами посланцу русского императора.

На корабле губернатору был предложен чай, после чего он отбыл на берег под гром салюта в одиннадцать выстрелов.

4 февраля корабли снялись с якоря и покинули гостеприимный остров Святой Екатерины. Путь их теперь лежал прямо к мысу Горн, самой южной точке Америки.

ГЛАВА ШЕСТАЯ: В ТИХОМ ОКЕАНЕ

1

В первый раз в истории русского мореходства два русских корабля обогнули бурный мыс Горн и перешли из Атлантического в Тихий океан. Эта дата, 3 марта 1804 года, навсегда записана в анналы русского морского флота вместе с названиями кораблей «Надежда» и «Нева» и именами обоих капитанов — Крузенштерна и Лисянского.

Труден был переход. Суровый океан с яростью встретил два утлых судна; волны, горами подымавшиеся над палубами кораблей, с грохотом обрушивались и, казалось, в щепки разбивали их, но они, как пробка, опять вскакивали на гребень волны и упрямо двигались вперед. Насколько тяжел был этот переход можно судить по тому, что корабли вышли на широту мыса Горн еще 26 февраля, но беспрерывные штормы точно задались целью помешать их историческому плаванию. Комиссионер компании Коробицын позже писал, что в результате яростных штормов корабли претерпели довольно серьезные повреждения. Коробицын, однако, был скуп на слова и довольно сухо описал эти события, добавив в конце следующее: «А в рассуждении суровости климата оное казалось скучным, как-то: крепкий ветер, град, снег и дождь — всио вместе. Но все оное матросы наши презирая, отправляли свою должность с бодростью духа, коим на сей случай для подкрепления сверх положенного выдавалось еще в день порцыя водки».