Волшебная лампа Генсека - Александр Тюрин.

А наутро стало известно, что островок прочно припопился к одному месту, и течение нас больше никуда не тащит. Выглянув из люка, легко было заметить, что хотя воды вокруг еще предостаточно, но можно двигаться в любую сторону. Похоже, даже без надувной лодки. Правда, не бегом, а аккуратным пешим ходом. Баранка сделал промер собственным телом - воды оказалось по ордена. Однако подполковник и в этот раз посчитал любые движения лишними. Будем ждать вертолет - и точка. Уперся Петрович, выражая какую-то одномерную мысль - проклятый циклоид.

Я когда ботинки стал натягивать, - все-таки несолидно в носках при начальстве, - вдруг почувствовал, что-то мешает левому мизинцу правой ноги. Я скинул обувку, хорошенько потряс, из нее вылетело несколько щепочек и обрывок бумажки. Первые несколько секунд я не обращал на него никакого пристального внимания. Потом, когда в кабину залез Колесников с котелком, где плескался чай, - вскипяченный снаружи, на примусе, - в голове сработал переключатель. Интерес пробудился, и тогда я спешно прикрыл таинственную бумажонку подошвой другого ботинка.

– Комары здесь зело вредные, за ночь умучили, как фашисты, - сказал Серега, позевывая, - может, Кольке они по вкусу придутся. Он у нас все-таки фрукт земли сибирской и к разному гнусу более привычный.

– Враги-то не шуршали по кустам, не шлепали ластами аквалангисты из американского спецподразделения «тюлени», не полз ли сквозь грязь китайский спецназ с гордым именем «красные черви»? - лениво полюбопытствовал я, как будто со скуки.

Улыбка старлея спряталась в рот.

– Больно вы скептические стали, Глеб Анатольевич, сразу видно что в ученые подались… Ладно, пойду-ка рожу сполосну.

– Если хорошо помыть и потереть, Сережа, то даже рожа приобретет интеллигентное выражение лица.

Старший лейтенант, казалось, с трудом смирил свои голосовые связки, собравшиеся произвести какие-то нехорошие слова, и громко полез наружу.

Я оглянулся. В кабине из наших остались только Дробилин, что мучительно спал после очередной порции анальгина с реланиумом, и Маков - тот через раскуроченное днище пытался добраться до коленчатого вала. А еще присутствовал Хасан, который, прикрыв глаза, напевал что-то свое, родное и заунывное.

Я аккуратно отлепил бумажку от подметки и зажал между пальцев руки - так, чтобы сбоку ничего не было заметно. На ней нашел чиркнутые по-арабски слова.

«Начальство на родине приговорило тебя. Человек с усами и кепкой получил приказ не упустить тебя и доставить на север для расправы.»

Ногти моментально искрошили бумажку, а мысли вихрем закружились по голове.

Кто сделал писульку? Арабским, кроме меня, владеют тут еще двое. Остапенко и Хасан. Но Илья Петрович, судя по имеющимся у него усам и кепке, и есть тот, кто получил приказ. Значит, Хася тоже вышел на сцену. Ясно, что он не такой уж чайник и внимательно приглядывает за нами. Может, не совсем понимает, как работает наша аппаратура, но зато догадался о том, что мы пытаемся надрать американцам хвост. И еще вот - он мог ненароком услышать то, чему я не был свидетелем. Например, когда вылезал полюбоваться обстановкой, а по возвращении заметил потревоженную коробку для шифрограмм и взъерошенные взгляды Колесникова с Остапенко…

Ага, что-то проклевывется, какая-то шифрограмма могла поступить непосредственно перед аварией на дамбе. Причем из багдадской резидентуры. А Серега потом пустил «дымовую завесу» - дескать, сообщение не пробилось из-за помех.

Что-то случилось в Москве. Наверное… наверное, как-нибудь вскрылось, что я действительно отмазал Лизу Розенштейн от статьи и помог ей оказаться за бугром. И пошла накрутка. Мол, Рейфман с Розенштейн - цэрэушники, а Фролов с ними активно сотрудничал, получая взамен золото в слитках и червонцах, а также драгоценные камушки россыпью. Должно быть, какой-нибудь хреноплет пришпилил мне и организацию Затуллинского перелома шеи. В Комитете, допустим, прознали, что я накануне названивал Киянову. Могли даже поднять Никиту и, выпотрошив его, составить полный протокол моего наезда на Андрея Эдуардовича. А Сайко, наверное, побоялся прикрыть меня, против всех правил Комитета не попрешь. В общем, все единогласно - при одном воздержавшемся - постановили, что я самый виноватый, и мое отсутствие на кворум не повлияло.

Теперь остается представить, что меня ожидает в Москве. Полный букет обвинений: «измена родине», «подлог», «соучастие в убийстве». И родина, сурово глянув в мою сторону трехголовым змеем трибунала, одним дуновением отправит меня в одиночную камеру, где останется лишь ждать пропуска на тот свет. По крайней мере, предложенный ассортимент услуг окажется скудным: расстрел в упор, чтоб другим неповадно было, пожизненный дурдом с опытами на мозге (в частности, с пересадкой лобных долей от свиньи), пятнадцать лет строгого режима на урановых рудниках. И это все - несмотря на мою верную службу, на приверженность большому коммунистическому делу, несмотря на то, что совершил я лишь должностной проступок и мелкую шалость.

Или все-таки некоторые эпизоды моей биографии - нечто большее, чем проступок и шалость? Ведь я немного подзабыл о высоком деле из-за Лизы. Причем та «морковка», что зажата между ног, сыграла свою отрицательную роль - а это всегда являлось грехом. Значит, все-таки изменил я незримому хозяину по имени «коммунизм - наше будущее». Значит, надо прибыть в Москву и с аппетитом съесть свою пулю. А что мне еще остается? Попробовать смыться, как-нибудь улепетнуть к американцам? Даже если пофартит, то чего будут стоить все эти годы, потраченные на «контору», мои майорские лычки? Кроме того, жить под крылышком ЦРУ я смогу лишь в том случае, если буду поштучно сдавать своих. А если интеллигентно откажусь и скажу «фи», то штатники, конечно же, предоставят мне политическое убежище, - демократия будет соблюдена, - но оставят без прикрытия. И за несколько месяцев люди из Управления "С" доберутся до меня и приведут приговор в исполнение, даже если я буду мылить яйца быкам на какой-нибудь аризонской ферме.

Появился Остапенко, он прихватил свою механическую бритву и опять полез наружу. Там, на солнышке, он сейчас обсудит с Серегой, как половчее сторожить меня. Если уж основная задача экспедиции не удалась, то неплохо бы с блеском проявить себя в другой, куда более понятной роли.

Наверное, у них все получится, туповато-хитрожопый подполковник пробьется в полковники, а угодник-жлоб Серега в капитаны. Такие, как они, не засунут греховный «болт» агентке ЦРУ, не обломаются на ерунде, они всегда будут аккуратными и внимательными и никогда не сойдут с резьбы. Даже за тот визит к веселой вдове в селении Эль-Джазаир Серега отделается выговором без занесения. Такие, как Остапенко и Колесников, будут любимчиками естественного отбора и размножатся по всей Земле, затянув ее серой хмарью.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});