Произведения - Любовь Скорик

Игнатьича в деревне уважали. За трезвость, самостоятельность, за умелые руки. Он и сам себя уважал. Но совсем за другое. Все эти качества, по его разумению, каждый мужик обязан иметь. Иначе он не мужик, а так — шалаболка. А уважал себя Фёдор Игнатьич Пряхин именно за мечту свою многолетнюю, негасимую. Вот этим-то не каждый может похвалиться. Она, мечта эта, вроде тяжелила его, весу ему прибавляла. Опять же — мельтешить в жизни не позволяла.

Не знает уж, сколько лет тогда ему было, но вот день тот врезался в память накрепко. Моторная лодка на всю Шалаевку была разъединственная — у Семёна Макеева. Да и та попала сюда ненароком. А Семёну и вовсе досталась дуриком. Привезли её с собой геологи. Сговорили Семёна в проводники и два лета этой лодкой Инюшку утюжили: что-то в берегах её копали, искали, вымеряли. На зиму моторку Семёну же на сохранение оставляли. Должны были и на третье лето явиться. Да что-то, видать, раздумали. То ли поняли, что бесполезно в этих местах землицу ковырять, то ли ещё почему, но не приехали геологи, как обещали, — и всё тут. Семён, чтобы не рассохлась лодка, на воду её спустил, промазал как положено. А чтоб ржа мотор не взяла, попыхал им, поездил по речке туда-сюда. Вот тогда он и взял как-то с собой покатать деревенских мальцов.

Немало случилось в жизни Игнатьича моментов, когда сердце без малого разрывалось на части от восторга. Первый раз (в армии это было) на самолёте выше облаков поднимался. С парашютом — тоже в армии — прыгал. Первую в жизни женщину по-мужицки обнимал… Но то, что испытал он в далёкий теперь уж сентябрьский день, не сравнимо ни с чем. Это не лодка, а он сам собственной грудью вспарывал воду, и она обтекала его, признав своим, словно был он обкатанным ею валуном или же малым островком на речном пути. Бешеная, ему казалось, скорость не давала выдохнуть, воздух всё полнил, полнил грудь, готовясь вот-вот разорвать её. Голову распирала шальная пьяная лёгкость, словно падал он бесконечно в бездну. Берега слились в сплошную радужную ленту. Один раз он задел нависшую над водой осиновую ветку, и она брызнула кровавой листвой. Только листья уж не догнали лодку и с досады утопились в реке.

Когда наконец лодка ткнулась в берег и он вышел из неё, то сказал, как отрубил:

— У меня будет своя моторка!

Помнится, мальчишки осмеяли его, а Семён снисходительно улыбнулся. И только он сам, к тому времени уже почуявший свой настырный характер, — только он сам знал точно: будет так, как задумал.

Даже тогда, несмотря на малолетство, понял он, что затеял дело непростое. Штука эта, конечно, дорогущая. В их безотцовской многодетной семье деньги такие ниоткуда не свалятся. Поэтому вся надежда — только на себя. И он терпеливо стал ждать, ни на день не забывая о намеченном. Может, потому и школу бросил рано, на работу пошёл, с первой же получки начав откладывать "на лодку".

В его заветной копилке уже кое-что было, когда пришла пора идти в армию. Но, получив однажды от матери письмо, что болела она долго, мало заработала и, видно, придётся меньшому Борьке бросить школу, потому как нет у него костюма приличного и ботинок никаких, велел он матери открыть его копилку и справить брату всё нужное. Однако от мечты своей не отказался. И в армии, рядом с чудо-самолётами всё представлял, как будет управляться со своей моторкой. Только до неё было ещё очень далеко.

Полученная в армии специальность оказалась золотой. Стал он механиком в совхозе. Деньги ему положили хорошие, и копилка мало-помалу снова стала полниться. Но тут некстати встала на его пути Варвара. И он женился. Как-то вдруг, совсем невзначай. И в мыслях этого не было. Так, с девчатами слегка погуливал, да и только. А тут на покосе, как стога метали, оказался в паре с Варькой Литвиновой. Заневестилась она недавно, и парни ещё её всерьёз не принимали. И он, недовольный выпавшей ему напарницей, всё прикрикивал на неё да понукал. А ввечеру оказались они с ней на душистом свежем сене. Не знает, не понял, не помнит: то ли это он её в укромное местечко привёл, то ли — она его. Только провели они вместе ночь

А после приключилась с ним чертовщина какая-то: спать не может, всё руки её — сильные, ласковые, бесстыдные — чует. Пытался скинуть это наваждение — не вышло. Хотел было ещё погулять с ней — она и не смотрит на него. Измаялся, измучился, понял, что это судьба его, и пошёл Варьку сватать. Мать рада была снохе — всё помощница в доме, только сокрушалась, что к свадьбе не готовы: не на что её как положено справить. И снова опустела заветная копилка.

С женой ему повезло. Варвара очень как-то ладно подошла ему — не громким, но твёрдым голосом, неторопливой сметливостью, характером не колючим, округлым, однако и не бабски-кисельным. И мечту его приняла безоговорочно. Однако её, мечту свою, ревниво оберегал он даже от Варвары и никогда не говорил: "наша лодка" — всегда только "моя".

С женитьбой само собой вожделенная покупка отодвинулась. Сразу же появилось множество новых расходных статей. Перво-наперво дом. Строил его Фёдор с размахом, с загадом на будущих детей. Кстати, они себя ждать не заставили. Первый сын пожаловал ровнёхонько через восемь месяцев после свадьбы. Не прошла, значит, бесследно та сенокосная ночь. Да и второй не припозднился.

Всё в жизни своей ладил Фёдор под стать себе — надёжно, обстоятельно, добротно. И дом у него — на загляденье всем. И огород — на зависть. Не мог он допустить, чтобы и в доме у него было хуже, чем у людей. Если уж покупал холодильник, то самый большой, коль брал телевизор, то лучший, насос в огород ставил самый мощный. Варваре вещи справлял не плёвые. А всё же были те покупки, хоть и важными, но не главными. Главная, заветная ждала своей очереди.

Да, ждать он умел. Чего, к сожалению, про детей его сказать никак нельзя. Такое их настроение отец никак не одобрял, считая сплошным легкомыслием. Старший — Иван — и специальность себе выбрал какую-то несерьёзную, вроде шутейную. Прорезался у него ещё с сызмальства талант к учению, в особенности — к цифири. Не то что учителя — сам главный совхозный бухгалтер Терентий Никанорыч только ахал. Складывал в уме и вычитал Ванюшка, будто на счётах щёлкал. Из школы сколько раз посылали его в район и в область задачки решать. И всегда он оттуда с грамотой приезжал.

Радовался Фёдор: ученым человеком сын станет — счетоводом или бухгалтером, может даже главным. А тот, хоть и угодил в самоё Москву, дело себе на жизнь выбрал — смехота да и только: учится на астронома. Звёзды, значит, в небе считать будет да выискивать там новые. А кому от этого, спрашивается, прок? Пусть хоть все их там пересчитает или даже, скажем, отыщет в небе десятка два новеньких. Если для космонавтов, то дай Бог им и эти-то все облетать. Но поворчал-поворчал Игнатьич и смирился: пусть учится, там видно будет, может, и ещё на что сгодится.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});