Бедовый. Рубежник - Дмитрий Билик

Сейчас начнется: «Старый бес борозды не испортит». Я решил направить разговор в нужное русло.

— Хочешь сказать, что это было в первый и последний раз?

— Истинно так. Все бывает. Вместе живем, хлеб жуем, а иногда подсаливаем.

Вот этого я вообще не понял. Ну да ладно.

— Тогда скажи, что случается с бесами, которые рубежникам не служат?

Григорий шумно засопел, засуетился, словно подыскивая нужное место для рассказа. В итоге забрался на свое новое кресло и уперся руками в боковины.

— Бесы вообще одиночки, в отличие от чертей тех же. Тяжело нам вместе жить. Даже если бесенок рождается, отец от матери уходит. Иначе ребетенку жизни не даст.

— Высокие отношения, — не смог не прокомментировать я.

— Да и мать, как только бесенок подрастет, сразу ему жилье подыскивает. Обычно стараются к рубежникам отдать, у кого хист…

Тут Григорий вновь поежился. Словно признаваться в подобном ему было крайне неприятно.

— У кого хист к худу тяготеет. Неслучайно ведь всегда говорили, что бесы злым колдунам служат.

— Погоди, но как ты…

— У Спешницы оказался? Хозяйки прошлой, то бишь. Да я с детства был не такой, как все, неправильный. Нет, по греховству меня матушка даже хвалила. Завистлив, алчен, распутен, ленив. Только я домашний бесенок всегда был, не дворовой. Ни за себя постоять, ни злобу настоящую испытать. Разве что когда на воле оказываюсь, то что-то со мной происходит.

— Ты же вроде говорил, что не в себе на воле?

— Как раз в себе, хозяин, — угрюмо ответил Григорий. — Бес и должен таким быть. Чтобы подметки под ним горели. Одним взглядом страх внушать. Я же… не люблю всего этого. Когда гнев разум застилает.

Он махнул рукой и тяжело вздохнул. Мне даже не по себе стало. Ну что я за рубежник такой? Каждую последнюю нечисть жалко. Хотя, Григорий совсем не последняя.

— Ладно, мир, — протянул я ему руку.

Бес соскочил с новенькой мебели и торопливо пожал руку. Будто боялся, что я передумаю.

— Кресло, кстати, твое. Спать будешь на нем.

— Правильно, хозяин, заслужил обиду твою, признаю, — опустил голову бес. — В былые времена из избы на холод бы выгнали.

— Ты офигел, что ли? Оно вообще-то раскладывается и с ортопедическим матрасом внутри.

Вот теперь Григорий оживился. После демонстрации долго и придирчиво оглядывал мебель. Внимательно слушал, что значит «ортопедический». А в конце презентации попрыгал несколько раз, проверяя крепость кресла.

— Хозяин, а ты собираешься может куда в ближайшее время?

— Свою подружку хочешь позвать?

— А если даже так? — с самым бессовестным видом ответил вопросом на вопрос Григорий.

Да, разгон у моего соседа от виноватого недотепы до наглого сексуального маньяка всего пара секунд. Что уж тут скажешь — бес.

— Скоро. Вот только ты со мной пойдешь, для профилактики. Возражения и споры не принимаются.

Я хотел выдать сразу весь расклад, но меня отвлек телефонный звонок. Номер был неизвестный. Надо же, давно меня не беспокоили спамеры из всяких банков. Хотя я все же нажал на зеленую трубку.

— Матвей, здравствуйте, это Маргарита. Маргарита Тихомирова.

У меня внутри все оборвалось. Голос оказался знакомый и взволнованный. Интересно, откуда она мой номер узнала? Костян сказал. Хотя сейчас было важно другое. Я чувствовал, что собеседница вот-вот скажет что-то неприятное.

На плохие новости у меня было особое предчувствие. И оно в очередной раз не подвело.

— Здравствуйте, Маргарита.

— Не знаю, зачем вам звоню. Хотела извиниться за тот разговор. Мы вчера из Германии прилетели. Врачи провели полную диагностику, с Димочкой все в порядке. А сегодня он заговорил. В общем, у нас все хорошо. Просто хотела вам сказать. Извините еще раз и до свиданья.

Я повесил трубку в полном недоумении. Что это сейчас такое было? А вот Григорий, сидящий рядом, задумчиво кивал. Будто сидел в программе «Что? Где? Когда?» и знал досрочный ответ.

— Быстро он, быстро, — пробормотал бес, почесывая рожки.

— Говори толком, что случилось?

— Плохеет пацану. Тому, нормальному. Если подменыш говорить начал, значит, слабеет родительская связь с настоящим сыном. А это только в одном случае возможно, когда умирает он. Знаешь, почему мать позвонила тебе?

Я помотал головой. Маргарита же сказала, что сама не знала.

— Это не она говорила. А та кровная связь, которая к ребеночку осталась. Но теперь уж все, недолго мучаться. Скоро подменыш в силу войдет, уж и не различат они.

Я со своей буйной фантазией представил, как это полено целует перед сном Маргарита. А тот, нормальный пацан, где-то в лесу загибается. И меня передернуло. Внутри опять проснулась дикая, разрушающая злость. Причем я знал, что это моя, не хистова.

Но смысл в словах беса был. Иначе зачем звонить малознакомому человеку, чтобы сказать, что у твоей семьи все хорошо? Абсурд какой-то.

— Чувствуют, что ты как-то можешь помочь, — закончил Григорий. — Вот же забавно, что чужане, а все равно магию ощущают. Пусть и неосознанно.

— Что забавно? — сидел я, сжимая кулаки. — Что там в лесу пацан мелкий умирает?

— Я ж не к тому, хозяин, — засуетился бес. — Я сам жалостливый. Вот соседу твоему, пьянице, кошмары насылаю, а у самого кошки на душе скребут. Какой-никакой, а ведь человек. Все утро после сижу, беленькой горе заливаю.

— Водку ты пьешь по другой причине, потому что алкоголик. Но сейчас черт бы с ним. Пацана надо спасать!

— Хозяин…

Бес насупился, будто пытался бровями подпереть потолок. И, по всей видимости, собирался стоять на своем. Что я слаб, что лешачиха нас размажет, что надо отступиться и жить тихо и мирно.

— В открытом противостоянии мы с ней не выстоим, это понятно, — сказал я. — Поэтому отправимся к твоим друзьям и все у них расспросим. Предупрежден, значит, вооружен.

Бес тяжело вздохнул.

— Если бы к обычным чертям, городским, которые на перекрестке обитают — это одно, — ответил Григорий. — Нам же надо к лесным ехать. А это совершенно другая нечисть.

— Чего они, справа налево крестятся? — пошутил я.

Вот только бесу было совсем не до веселья и шуток. Он посуровел, как депутат, которому приходилось выполнять предвыборные обещания.

— Смех смехом, а их так и называют — кулугурцы. Или старообрядцы, по-другому. Они за обычаи держатся, семьями большими живут. Новых, городских чертей, не признают.