Меня зовут Сол - Мик Китсон

и спрятались в лесу.

Мо наклонилась вперед, погладила меня по голове и произнесла:

— Сол, прости меня.

И снова заплакала.

— Мо, мне совсем не жалко, что я убила Роберта.

Мо еще сильнее заплакала.

Мы уже почти доехали до «Литл шефа», и я спросила у Ингрид, что мы собираемся делать с машиной.

— Бросим ее. Где-нибудь тут, на обочине. Я оставлю в ней деньги за разбитое окно и бензин.

— Куда мы едем? — спросила Мо. — Меня ждут в приюте.

— Мо, ты будешь жить с нами в лесу, — объяснила Пеппа. — У нас там лагерь, а по ночам мы жжем костер, это очень круто.

— Тебе нельзя пить, — добавила я.

— Я не пью, Сол. Я завязала. И развязывать не стану. — Она еще немного поплакала. — Что происходит вообще?

— Мо, а у тебя есть курить? — спросила Пеппа.

— Самокрутки.

— Дай одну.

— Нет, Пеппа, — засмеялась она.

— Нет, Пеппа, — сказала я.

— Я и сама курить бросаю, — поведала Мо.

Где-то в полумиле от «Литл шефа» мы свернули на обочину. Рядом никого не было. Ингрид вытащила свою проволоку, машина остановилась, фары погасли. Было уже темно. Ингрид вынула из кармана блокнот, вырвала из него страницу и написала: «Спасибо за машину. Прилагаю деньги за разбитое окно», завернула в записку пачку десяток и положила ее на переднее сиденье.

— Я оставила сотню, — пояснила она, — стекла для таких машин жутко дорогие.

Пледы мы бросили внутри. Ингрид с одним фонариком пошла впереди, я, со вторым, сзади. Мы перелезли через стену, перешли поле и углубились в лес. На Мо были конверсы — в них ходить удобно, не то что на каблуках, которые она всегда носила, пока работала стриптизершей. Она отлично держалась, только иногда говорила: «Страшно!» — и смеялась. Мы немного поднялись по склону — внизу виднелись витрины «Литл шефа». Потом мы нашли тропинку, ведущую к долине с рекой. Никто не говорил ни слова, мы просто шли вперед. Под ногами скрипел снег и трещали сучки. Месяц давал немного света, и звезды уже вышли, очень яркие.

Пеппа держала Мо за руку и приглядывала за ней. Мы уже спускались.

— Мо, осторожнее, — говорила она, — тут немножко вниз.

Я знала, что ей нравится показывать Мо дорогу.

Ингрид шла медленнее, чем обычно, и иногда хваталась за поясницу. Потом она остановилась, согнулась и застонала. Я подбежала к ней и положила руку ей на спину.

— Очень больно, Сол.

— У нас еще остались таблетки в лагере… — Но она покачала головой. В лунном свете я увидела, какое у нее страшное лицо, а еще она скрипела зубами.

— У вас болит спина, дорогая? — спросила Мо, и Ингрид кивнула, вздохнув. Потом выпрямилась.

— Пошли. Дойдем как-нибудь. Я пойду последняя, медленно.

Я отдала Пеппе свой фонарик, и она повела Мо вперед. Я шла рядом с Ингрид, держа ее за руку. Мы добирались до лагеря лет сто, и мне пришлось чуть ли не тащить Ингрид по склону. Ей было очень больно.

В лагере я развела огонь, мы зажгли свечи, усадили Ингрид у костра и дали ей одеяло. Я сунула в огонь несколько камней и протянула Ингрид две таблетки ибупрофена с кодеином.

— Давай все, — велела она и проглотила целых шесть таблеток.

Пеппа взяла фонарик и показала Мо шалаш.

— Неужели вы сами это сделали? Здорово как! А какой столик!

Пеппа страшно гордилась шалашом для Мо. Потом она усадила Мо у костра и закутала в одеяло, а я сделала всем чаю. Ингрид просто сидела и пыталась улыбаться.

Мы поели солонины, фасоли и хлеба, а потом еще съели кекса. Мо свернула самокрутку и закурила. В свете костра она казалась очень молодой и красивой, и я села рядом с ней, и она обняла нас с Пеппой.

— Клэр, дай мне сигарету, пожалуйста, — попросила Ингрид.

Я не знала, что Ингрид курит, тем более что она же врач, но Мо свернула сигарету и для нее. Ингрид прикурила, закашлялась и сказала:

— Я не курила лет сорок. Но сегодня особенный день. Он напоминает мне о молодости. В ГДР все курили.

— Ингрид очень старая, Мо, — с гордостью заявила Пеппа. — Ей семьдесят пять.

— Ничего себе!

— Она врач, и она убежала из ГДР в тысяча девятьсот семьдесят пятом году. Она была хиппи, и ее побили копы, — пояснила я.

— И она любила парня по имени Макс, но он ей изменил, и у нее была депрессия, и она стала заниматься всякими исследованиями. А потом у нее был еще парень, Мэтт, который ей в сыновья годился. И она все-все матерные слова по-немецки знает.

Ингрид засмеялась.

— Я им всю свою жизнь пересказала, Клэр. Раньше я никому этого не рассказывала.

Мо тоже засмеялась.

— Извините, что вам пришлось за ними присматривать.

— Это они за мной присматривали. Они настоящие ангелы. С ними я счастлива.

— Я — ангел, — обрадовалась Пеппа, сложила ладони, как будто молилась, и сделала постное лицо.

— Вы правда врач? — спросила Мо.

— Да, я пятнадцать лет была терапевтом, пока не вышла на пенсию и не поселилась здесь.

— Ингрид умеет печь хлеб и делать свечки, — похвасталась Пеппа, — и шить шапки, и лепить горшки, и она вытащила из моей руки три зуба, когда меня укусила щука, которую мы с Сол поймали на другом озере, и у меня была температура и вообще мне было очень плохо, но она меня вылечила.

— Тебя укусила щука? — спросила Мо.

— Да, огромная такая сучка, всю руку мне разгрызла. Сол потом ее съела.

Ингрид сказала, что ей надо поспать, и я принесла ей горячий камень, завернутый в тряпку, и отвела ее в шалаш. Она сняла пальто и ботинки, залезла в кровать, и я приложила камень к ее спине. Ингрид погладила меня по щеке.

— Вот мы и нашли твою маму.

Я поцеловала ее и ушла.

* * *

Мо рассказала, что случилось после нашего побега. Она проснулась похмельная, как обычно, захотела в туалет, но не смогла выйти из комнаты. Сначала стучала в дверь и звала Роберта, а потом открыла окно и заорала. Она нашла свой телефон и позвонила Роберту — и услышала звонок в соседней комнате. Потом она позвонила нам, но телефоны были выключены, и еще двум девчонкам из клуба, но они не отвечали. Она не знала, кому еще позвонить, но потом нашла в списке вызовов номер Иэна Леки и набрала его.

Он пообещал придти помочь ей. Позвонил с лестницы и сказал, что придется ломать дверь. Мо согласилась. Она уже поняла, что что-то не так, а