Целительный эффект - Дебора Дэвис

Рейн отказалась, но последовала за ним в комнату. Она сразу увидела кучу тарелок, ножей и вилок, фарфоровой посуды. Около серебряного ведерка со льдом, где охлаждалось шампанское, лежал листок бумаги. Кайл посмотрел на записку, и улыбнулся. «Это от отца, — объяснил он, — сервируя стол. — Наилучшие пожелания нам обоим. И, кажется, это первый раз, когда отец использовал данные мной ключи. Я думал, что они пригодятся ему, когда он в городе, но он всегда предпочитает возвращаться на ферму», — добавил Кайл.

Рейн уже пришла в себя и вешала пальто в ближайший шкаф.

— Что бы то ни было, но пахнет хорошо. Что у нас тут? — Она подошла к кофейному столику, чтобы поднять крышки расставленной на нем посуды. — Утка в апельсиновом соусе, — Удивилась она, — желудевые кабачки, детский снежный горошек…

— И шоколадный мусс в холодильнике, как сказано в записке, — сказал Кайл. — Ну вот, все готово. Шампанского, миссис Бенедикт?

— Да, спасибо. — От этого впервые услышанного обращения ее пронзило волнение и серые глаза потемнели. Кайл вынул пробку и наполнил бокалы.

— За нас, — произнес он просто, — и за нашего будущего сына.

«Стивен», — пронеслось в мозгу Рейн. И вдруг до нее дошло, чего они старались достичь и в чем были трудности. Предстояло создать уютную и счастливую жизнь для малыша. Стать для него родителями. Но как могло что-то получиться, пока она и Кайл вели себя как противники? Стивен слишком раним и внимателен к любой мелочи. Он сразу же почувствует, если у них с Кайлом будет что-то не так. А ведь «не так» уже бывало постоянно, и вина, в большинстве случаев, падала на нее, причем, если честно относиться к себе, то заслуженно. Вечно она была то слишком подавлена, то слишком испугана, то слишком щепетильна, чтобы полностью отдаться нормальным интимным взаимоотношениям. Это была отрезвляющая мысль, которая, видимо, что-то изменила в выражении ее лица. Во всяком случае Кайл, посмотрев на нее, поставил свой бокал, чтобы сказать, что он очень устал.

— Кайл… — сказала она, чувствуя, что сейчас ей нужно что-то сделать, чтобы удержать в себе пришедшее к ней озарение. Было тяжело, но надо было пройти этот путь. Ее глаза уставились на него. Трясущейся рукой она поставила стакан на низкий столик. Потом подошла к нему, положила руку на его мускулистую руку, чтобы почувствовать ее тепло своей ладонью. Она уловила его мужской запах, и сердце сильно забилось.

— Да? — Своей ободряющей интонацией он, казалось, помогал ей, а быстрый блеск в его глазах придавал ей смелости. И она продолжала:

— Я хочу, чтобы этот брак не был пустой формальностью.

— Ради Стивена?

— Конечно, ради Стивена, — согласилась она. — Но и ради меня и тебя.

Его глаза стали вновь очаровательно синими, нее охватило внезапное удивление, что этот очень привлекательный мужчина был теперь ее мужем. Он обнял ее, лицо его стало строгим, но это было не похоже на недовольство, которое бывало прежде.

— Я попросил тебя стать моей женой, Рейн. Я думаю, это что-то для тебя значит. Если тебе нужны мои заверения…

— Они мне, возможно, понадобятся, — согласилась она, взглянув на него тревожно. — Я провела всю жизнь, стараясь избегать серьезных связей такого рода. Мне казалось, что это было самое мудрое решение. Самое надежное, как я полагала.

— Потому ты с первого дня наших взаимоотношений всецело переключилась на Стивена.

— Это совсем другое дело. Стивен был таким невинным, беззащитным. И покинутым. — Она пожала плечами. — Я ведь была такой сама, помнишь?

— Я помню. — Кайл притянул ее к себе и стал гладить. От его дыхания шевелилась прядка волос.

— Расскажи мне о твоем отце.

— О нет, Кайл, — застонала она, не желая разрушать атмосферу лирической задушевности и погружаться в тяжелые воспоминания. Вздохнув, она закрыла глаза, но спустя мгновение поняла, что было слишком поздно уклоняться от вопросов.

— Если я сказала тебе, что он был бесчувственный человек, — начала она медленно, — то я была неправа. Он был добрый, обходительный, вежливый. Теперь я понимаю, что сделала с ним смерть матери, как тяжело было самому растить ребенка. Он пил и, должно быть, не всегда имел работу, потому что я помню, что он бывал дома большую часть дня. Обычно когда ему удавалось найти работу, за мной присматривал наш сосед. Иногда я была голодной, — Она почувствовала, как Кайл обнял ее. — Нечасто, но иногда. Я думаю, моя болезнь была для него благословением, возможностью успокоиться и знать, что за мной ухаживают, меня кормят, снимая бремя с его плеч. Поэтому, сдав меня в больницу, он и не вернулся за мной. Я ждала его три года…

— А потом? — спросил Кайл, все еще лаская ее.

— Потом я была вынуждена примириться со своей судьбой. Но горечь обиды так и осталась со мной. Мне казалось, что уже одно мое существование было достаточной причиной, чтобы заставить отца бороться с обстоятельствами. Но, оказалось, что это не так. Впечатление было такое, что я не значила для него ничего.

— Может быть, ты больше всего для него значила, — возразил Кайл. — Предположим, он пришел к выводу, что любая жизнь была бы для тебя лучше, чем та, которую он мог тебе предложит. Тогда это было самопожертвование, а не оставление на произвол судьбы.

Она подумала над его словами, но размышления Кайла так отличались от того, во что она привыкла верить, что она не могла с ним согласиться. Видимо, угадав это, он сменил тему разговора.

— Рейн. — Кайл приласкал ее, он видел ее лицо. — Ты понимаешь, как я себя чувствовал, когда ты влетела в хирургическую с этой историей… а я ничего не мог сделать? А потом, помнишь, я был в ярости, когда ты отказалась отвечать на мои звонки.

— Ты имел право быть в ярости, — согласилась Рейн.

— Вот видишь, сколько было всяких глупостей. Теперь я хочу заботиться о тебе. Защищать тебя.

На глазах у нее показались слезы.

— Никто мне так раньше не говорил.

— Ты маленькая дурочка! — Кайл засмеялся, целуя ее. — Что еще я говорил тебе все эти недели?

— Что ты хочешь меня?

Ее нежная интонация мгновенно стерла улыбку с его лица. Голосом, в котором чувствовалось горячее импульсивное желание, он подтвердил:

— И это тоже.

Его поцелуй был обжигающим, кожа ее горела. Рейн отвечала, охваченная стремлением отдать себя всю, прильнув к жесткому телу Кайла. Это была вспышка, неожиданное озарение, которое, казалось, превосходило страсть: теперь сердце Рейн отдано ему — на всю жизнь, до самой смерти. Когда Кайл почувствовал, что у нее больше не осталось сил выносить это напряжение, он сгреб ее в охапку, понес ее наверх, поставил около своей большой кровати и стал расстегивать пуговицы ее платья. Ока успела еще подумать, что голубой шелк идет к глазам Кайла, но потом волнение переполнило ее, тело ее открывалось ему. Он поцеловал место между грудями, не оставляя сомнений в том, что это его сильно взволновало.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});