Знание-сила, 2009 № 09 (987) - Михайлов

почти антиподы. Но от Дома художника, где звучала музыка Фрида, до Дома композиторов, где висели его картины, не более десяти минут пешком.

Сам он историю своего приобщения к миру изобразительного искусства излагает эпически просто. В начале шестидесятых годов Григорий Самуилович отправился в круиз вдоль Европы на корабле, где кроме скучных композиторов были жизнерадостные художники, скульпторы и архитекторы, которые постоянно стремились запечатлеть окружающие красоты. Фрид стал следовать их примеру, и у него, по общему мнению профессионалов, получалось. Вернувшись домой, он продолжил завязавшиеся на корабле знакомства, стал ходить в мастерские художников, и однажды один из них, Симкин, всучил ему кисть и краски и велел писать свой портрет. Когда работа была окончена, в студию заглянул их общий знакомый, тоже художник, Никонов. «Так вот как ты теперь пишешь! — порадовался он за своего друга Симкина, потерявшего на войне руку, но оставшегося твердым реалистом. — Наконец-то освоил современную манеру. Отличный автопортрет!» Бывший фронтовик простил будущему художнику этот эпизод, более того, познакомил его с Виктором Марковичем Мидлером, которому в то время исполнилось 85 лет и ему, полуслепому, не нужна уже была его мастерская. Так у Фрида появились сразу и новое любимое дело, и условия для того, чтобы им заниматься.

История выглядела бы более правдоподобной, если бы в одной из своих книг Григорий Фрид не рассказал о своем путешествии на Ямал и там не шла речь о множестве зарисовок, выполненных им в далеком теперь уже 1938 году на Крайнем Севере. Видимо, талант художника был дан Фриду при рождении, просто он почти не пользовался им долгие годы. Тем самым случившееся с ним ответа на поставленный вопрос не дает. В самом деле, многообразно одаренных людей (Фрид, например, как уже упоминалось, ко всему прочему еще и литератор, выпустивший не одну книгу) на Земле не так уж мало, но ведь отсюда вовсе не следует, что всякий музыкант может стать художником или любой живописец превратится в композитора. Это — в исполнении на барабане.

Та же мысль в переложении для скрипки: что есть особого, неповторимого в человеке, которому мир искусства открыт на всем своем протяжении — от неслышной дрожи струны до неуловимого запаха краски?

Из интервью, данного Г. Фридом к своему 90-летию:

Я никогда не был профессиональным художником. Свои занятия считаю любительством, так как работаю нерегулярно, но тем не менее участвовал в разных выставках — в Литве, в Израиле. Были и персональные: в Московском доме композиторов; в 2000 году прошла большая выставка моих работ в Музее музыкальной культуры имени Глинки; этой весной — по инициативе спикера верхней палаты Думы Сергея Миронова — мои картины выставлялись в резиденции Российской партии жизни. Сейчас я мало работаю, так как занятия живописью — весьма трудоемкая вещь.

А поскольку увлекся литературой, то бедная живопись была принесена в жертву… Но надеюсь, что возьму кисть и буду продолжать писать.

Не думаю, что он сразу же, без раздумий согласится с таким утверждением, но, по моему убеждению, сам Григорий Самуилович Фрид вот уже почти полвека каждый четверг стремится найти ответ на этот вопрос, притом не умозрительно, а чисто практическим образом: начиная с 1965 года он — бессменный председатель созданного им самим Московского молодежного музыкального клуба, самого известного, самого старого, самого необычного из всех, что я знаю.

Люди обычно слишком уважают музыку.

А им бы следовало просто любить ее.

Игорь Стравинский

Незрелая любовь говорит: «Я люблю тебя потому, что ты мне нужен». Зрелая же говорит: «Ты мне нужен потому, что я люблю тебя». Фрид прошел обе эти стадии — он любит свой клуб просто потому, что он его любит.

Почти полвека каждую неделю, почти без единого пропуска, в одно и  то же место, в одно и то же время по четвергам приходят несколько сотен людей, состав которых постоянно обновляется, хотя ядро остается прежним. По одному лишь этому именовать детище Фрида «молодежным» сегодня было бы рискованно. Впрочем, слово «музыкальный» в его названии тоже условно — проблемы обсуждаются самые разные, скажем, темой 700-го, юбилейного заседания была «Художник и власть». «Московский» — пожалуй, да, хотя и из других городов тоже бывает немало людей. Но уж, во всяком случае, не «клуб». Храм, исповедальня, убежище, ристалище — все что угодно, но только не место, куда приходят вечером после работы бездумно развлечься: посмотреть самодеятельность или поиграть на бильярде.

И разумеется, обязательно звучит музыка, в записи или в живом исполнении. Иногда весь вечер на сцене всего один скрипач или пианист, другой раз и до, и после антракта — по два ансамбля. Но главное — музыка всегда служит лишь поводом для серьезного разговора или глубокого раздумья. Каждый волен высказать свою точку зрения, никому не запрещается иметь пусть даже самые нестандартные взгляды на обсуждаемую проблему.

В разные годы встречи эти служили разным целям. В шестидесятые, когда в любом публичном месте немыслимо было выступать иначе как по бумажке с утвержденным текстом, клуб был отдушиной для молодежи, не сумевшей вписаться в господствовавший бюрократически-казенный стиль. Объявленная музыкальная направленность служила ему, по самому существу своему дискуссионному, прикрытием. Позже клуб удовлетворял тягу к интеллектуальному общению: мало где еще можно было, не боясь насмешек, рассуждать о вещах одновременно абстрактных и возвышенных — скажем, о проблеме интерпретации творчества, соотношении автор-критик или же связи между любительством и профессионализмом. И даже в самые «застойные» годы не боялись запретных тем — просто находили для них пристойный камуфляж.

Чем сегодня служит МММК для тех, кто сохранил ему верность и по-прежнему собирается в его стенах в нынешнюю эпоху повсеместно наступившей гласности, когда все, о чем говорилось в клубе, выплеснулось на улицы, не требуя более защитной музыкальной упаковки? Григорий Самуилович определяет его как Ноев ковчег: место, где можно порассуждать, как сохранить себя в нынешней бесчеловечной обстановке, как, собравшись вместе, спасти душу — главное достояние всякого мыслящего существа.

Излишне, наверное, говорить, что в клуб ходят «на Фрида», что он и есть МММК — его ведущий, председатель, администратор, мотор и сердце, голова и руки. Каждый вечер придумывается и продумывается им, и исполнители, без которых, конечно, немыслим музыкальный клуб, соглашаются выступить на его сцене именно потому, что их просит об этом Григорий Самуилович.

История возникновения клуба тоже, естественно, описана в книгах Фрида, одна из них так просто и посвящена ему целиком. Любопытно, что память и тут сыграла с ним все ту же незамысловатую шутку