Цветы в Пустоте - Александра Сергеева

　　 "Живой лёд", вспомнилось ему, и он попытался достучаться до разума находящегося рядом с ним… создания.

　　 "Приветствую? Я… у меня мирные намерения…"

　　 Непонятно, слышал ли его неизвестный разум, но перемигивания сине-зелёного света в кристалле стали явно чаще. Сильвенио сделал несколько неуверенных шагов вперёд, стараясь не слишком заглядываться на это мерцание — мало ли, чем это чревато.

　　 "Мне нужна помощь… Ты слышишь меня?"

　　 Мерцание прошло сверху вниз — то ли утвердительно, то ли в знак чего-то ещё. Сильвенио не заметил, как сделал ещё несколько шагов и подошёл почти вплотную.

　　 "Ошейник. Ты можешь его нейтрализовать? Он сковывает мою магию. Если бы я только мог… если бы я… Пожалуйста, помоги мне."

　　 Снова сверху вниз, а потом — от краёв кристалла к сине-зелёной сердцевине. Сильвенио не чувствовал враждебности или страха этого существа, зато ощущал ненавязчивый к себе интерес. Это его ободрило, и он протянул к кристаллу руки.

　　 — Я бы на твоём месте этого не делал, Лиам.

　　 Дрожь волной прокатилась по его телу, сердце испуганно сбилось с ритма, но он не позволил себе обернуться на голос. Руки обожгло холодом, и они сразу же онемели.

　　 "Помоги мне, помоги мне, помоги мне! Ошейник, только нейтрализуй ошейник, прошу!"

　　 — Нет! Ты не..!

　　 Лёд потянулся к нему жадно, неистово, пробираясь в самый мозг, и окончания фразы Сильвенио не услышал. Лёд заполонил его мысли, его зрение, его слух, лёд пытался охватить его сердце, стремительно пробираясь внутрь по костям. Кажется, он кричал, не видя ничего, кроме гипнотизирующего мерцания, но рук так и не отнял: они примёрзли намертво. Но и просьба его тоже вроде бы была всё-таки услышана — по коже горла поползли колючие ледяные искры, опутали ошейник, стремясь его разломать. Ещё немного, ещё чуть-чуть и…

　　…и в обмен на свободу у него заберут жизнь.

　　 Что-то с силой рвануло его сзади, выдёргивая из сияющего плена, и он без сил повис на чьих-то руках. Секунду спустя память начала возвращаться, как и зрение, и он осознал сразу несколько значимых вещей. Во-первых, он был жив, что уже немаловажно. Во-вторых, его спас Аргза, который сейчас обеспокоенно заглядывал ему в лицо и, кажется, что-то спрашивал. И в-третьих — ошейник всё ещё был на нём, целый и невредимый, и магии в теле по-прежнему не ощущалось.

　　 — Тебя ни на минуту нельзя одного оставить, да? То ты за моей спиной участвуешь в бунте, то чуть не отдаёшь себя в жертву Демоническому Кристаллу. Что ещё ты можешь учудить, моя богатая на сюрпризы пташка? Пожалуй, я теперь тебя вообще никуда не отпущу. Будешь со мной ежесекундно. Жаль, я-то надеялся, что ты уже взрослый мальчик и умеешь себя хорошо вести в моё отсутствие.

　　 Это Аргза говорил ему уже потом, когда они оба снова были на корабле, когда Сильвенио уже пришёл в себя, как следует отогретый в горячей ванне, и стоял перед пиратом в кабине управления.

　　 — Простите, сир, я просто… — он замолчал, не зная, какое оправдание не вызовет у варвара ещё большей злости.

　　 — Просто что?

　　 Он неловко пожал плечами.

　　 — Просто боялся остаться с вами, сир. Боялся, что если не использую этот шанс, то буду потом жалеть.

　　 Аргза посмотрел на него. Глаза у него были темнее обычного, и снисходительная усмешка, застывшая на его губах, глаз совсем не касалась.

　　 — Да ты у меня, оказывается, тот ещё бунтарь по натуре, а? Вот так и получается: в тихом омуте водятся не то что черти, а настоящие радиоактивные мутанты… — пират хмыкнул и протянул ему круглую чашу с какой-то мутной жидкостью. — Пей.

　　 Сильвенио закусил губу.

　　 — Это яд?

　　 Аргза кивнул, и для того, чтобы задать следующий вопрос, Сильвенио пришлось собрать в кулак всю свою волю.

　　 — Я умру, милорд?

　　 — Умер бы через два месяца, но я дам противоядие через двенадцать дней. Твой организм не успеет пострадать. Пей.

　　 Сильвенио молча принял чашу из его рук и начал пить. С первым же глотком горло обожгло болью, как будто он опрокинул в себя стакан кипятка, хотя жидкость была прохладная. До дна ему допить так и не удалось: в какой-то момент боль перекинулась по всему телу, и чаша просто выпала из сведённых судорогой рук. Задыхаясь, он рухнул на пол, едва успев зацепиться за подлокотник кресла пирата обеими руками, чтобы не разбить в падении голову. Ноги его не держали.

　　 — Тише, тише, — Аргза обхватил его лицо широкими ладонями и потянул на себя. — Тебе ещё двенадцать дней с этим справляться. Этот токсин воздействует в основном на нервные узлы и на мозг, так что ты не сможешь включить Контроль. Потерпи, ладно? Я уверен, что ты понимаешь, почему я это делаю.

　　 — Да… да, сир, понимаю… — говорить становилось всё труднее с каждым вздохом.

　　 — Ты не должен больше пытаться сбежать.

　　 — Да, сир…

　　 — Рад, что ты понимаешь. Иди полежи. Завтра возвращаешься к работе.

　　 Потом его существование до краёв наполнилось непрекращающейся болью. Больно было двигаться, больно было есть, больно было прикасаться к чему-то, даже собственная одежда причиняла боль. Казалось, все нервные окончания, имеющиеся в его теле, горели адским пламенем, и ему всё чудилось, будто эти окончания — миниатюрные фитили, а он — ходячий динамит, который должен вот-вот взорваться. Но взрыва всё не происходило, боль продолжала терзать его, не оставляя больше места ни для одного ощущения в его нынешней жизни. Работал он теперь с большим трудом, и пару раз даже терял сознание, а болевой шок всё так и не наступал — у его мозга из-за токсина перегорели предохранители. Боль стала почти фоном, заставляя его видеть мир сквозь расплывчатую красную пелену.

　　 Одно преимущество, однако, здесь всё же было — из-за боли он не мог думать ни о Джерри, ни о каких-либо новых попытках побега, вообще ни о чём.

　　 На пятый день наказания Сильвенио сидел в корабельной библиотеке и пытался прочитать одну и ту же страницу вот уже два часа подряд — глаза словно кислотой разъедало изнутри, и никак не получалось сосредоточиться. Обычно такие приступы, к счастью, проходили довольно быстро, но во время них невозможно было заниматься чем-либо в принципе. В конце концов, он закрыл книгу и, тяжело дыша, вцепился в подлокотники кресла, изгибаясь в особенно сильных судорогах и пытаясь просто переждать, пока боль не опустится до терпимого предела.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});