Боже, спаси русских! - Андрей Ястребов

У английского поэта и дипломата Джайлса Флетчера снова появляются упоминания о вредоносных кабаках: «Несчастные работники и ремесленники часто тратят в кабаках все, что должны были бы принести своим женам и детям; часто можно видеть, как они пропивают даже одежду и остаются абсолютно голыми». Утешает лишь одна мысль: англичане на протяжении многих веков также имеют в Европе репутацию пьяниц. Впрочем, не утешает.

Похоже, насильственное угощение, сопровождаемое провокационным вопросом «ты меня уважаешь?» – наша древняя традиция. Петр Петрей де Ерлезунда, посланник шведского короля, писал в XVII веке: «Тому, кто не пьет без остановки, не место среди россиян. Поэтому они и говорят о тех, кто не ест и не пьет на праздновании: "Ты не пьешь, не ешь, значит, ты не хочешь сделать мне честь", и россияне сильно недовольны теми, кто пьет меньше, чем им бы хотелось. Зато если человек пьет столько, сколько ему наливают, они принимают его радушно и относятся как к лучшему другу...» Итак: пьем много, потому что гостеприимные.

Продолжая вникать в причины нашего пьянства, Петрей делает неутешительные заключения о русской жизни: «Слоям населения этой страны чужда животворная и побуждающая движущая сила, которой является самолюбие, они не хотят подняться и разбогатеть, чтобы приумножать свои удовольствия, их жизнь как нигде однообразна, необходимости – мизерные, привычки – закоснели». Значит, вот еще одна причина: пьем, потому что не предприимчивые.

Саксонский ученый Адам Олеарий, секретарь голштинского посольства в России, живший в первой половине XVII века, категоричен: «Россияне преданы пьянству более всякого другого народа в мире. Когда они не в меру напьются, то, как необузданные звери, неистово предаются всему, к чему побуждают их страстные желания. Порок пьянства одинаково распространен у русского народа во всех сословиях, между мужчинами и женщинами, старыми и маленькими, духовными и светскими, выше и ниже, до такой степени, что вид пьяного человека, который валяется в луже – здесь явление обычное». Он приводит несколько случаев, когда не только простой люд, но и царские послы, боясь оскорбить отказом, напивались до смерти. «В большие всенародные праздники, – пишет Олеарий, – люди напивались до безумия, следствием чего являлись частые убийства». Значит, пьем, потому что нравы такие грубые.

Вот один впечатляющий случай от Олеария, демонстрирующий порок пьянства в сочетании с некоторой русской бесшабашностью: «Когда я в 1643 году в Новгороде остановился в любекском дворе, недалеко от кабака, я видел, как подобная спившаяся и голая братия выходила из кабака: иные без шапок, иные без сапог и чулок, иные в одних сорочках. Между прочим вышел из кабака и мужчина, который раньше пропил кафтан и выходил в сорочке; когда ему повстречался приятель, направлявшийся в тот же кабак, он опять вернулся обратно. Через несколько часов он вышел без сорочки, с одной лишь парою подштанников на теле».

Испуганный немец спросил, кто так обобрал несчастного, на это русский «с обычным их "...б т... м...ть", отвечал: "Это сделал кабатчик; ну а где остались кафтан и сорочка, туда пусть идут и штаны". При этих словах он вернулся в кабак, вышел потом оттуда совершенно голый, взял горсть собачьей ромашки, росшей рядом с кабаком, и, держа ее перед срамными частями, весело и с песнями направился домой». Единственное, что в некоторой степени утешает при чтении этого отрывка – оптимизм и доброе расположение духа бесштанного мужика.

Особенное внимание уделяет голштинский путешественник тому, что «даже духовенство не составляет исключения», «духовные особы часто так напиваются, что только и можно по одежде отличить их от пьяных мирян». Некоторые считают Олеария главным создателем мифа о русском пьянстве. И все-таки не следует преувеличивать его роль в создании оскорбительной для нас мифологии. Не думаем, что сочинения голштинца пользовались такой популярностью в Европе, что могли создать порочащий портрет целого народа.

Казалось бы, кого трудно упрекнуть в предвзятости, так это брата славянина. Благожелательный к русским хорватский богослов и писатель Юрий Крижанич, после посещения России во второй половине XVII века, делится столь же невеселыми наблюдениями: «Нигде на свете, кроме одной русской державы, не видно такого гнусного пьянства: по улицам в грязи валяются мужчины и женщины, миряне и духовные, и многие от пьянства умирают». Крижанич пишет об этих картинах с искренней печалью.

А вот что пишет Самуэль Коллинс, личный врач царя Алексея Михайловича: «Некоторые, возвращаясь домой пьяные, падают сонные на снег, если нет с ними трезвого товарища, и замерзают на этой холодной постели. Если кому-нибудь из знакомых случится идти мимо и увидеть пьяного приятеля на краю погибели, то он не подает ему помощи, опасаясь, чтобы он не умер на его руках, и боясьподвергнуться беспокойству расследований, потому что земской приказ умеет взять налог со всякого мертвого тела, поступающего под его ведомство. Жалко видеть, как человек по двенадцати замерзших везут на санях; у иных руки объедены собаками, у иных лица, а у иных остались одни голые кости. Человек двести или триста провезены были таким образом в продолжении поста. Из этого можете увидеть пагубные последствия пьянства, болезни, свойственной не России одной, но Англии», – заключает честный британец. Итак, пьянство плюс отсутствие взаимопомощи...

Перенесемся в XVIII век. Послушаем ворчание прусского государственного деятеля Карла фон Финкенштейна: «Русские – пьяницы и лентяи, прежним своим невежеством дорожат, а старания, кои употребил Петр I, дабы их от него избавить, проклинают». Здесь пьянство помещено в одну упряжку с невежеством.

Подоспел век XIX. Естественно, не прошел мимо русского порока и маркиз де Кюстин. Подобно шведу Ерлезунду, он видит причины пьянства в недостатках социального устройства: «Наибольшее удовольствие этому народу доставляет пьянство, иначе говоря – забвение. Бедные люди! Им нужно мечтать, чтобы познать счастье». Похоже, маркиз скорее жалеет русских, нежели осуждает.

Паша современница, журналистка из Финляндии, Анна-Лена Лаурен чрезвычайно деликатна в описании отношений русских с алкоголем. Она связывает совместное потребление спиртных напитков с проявлениями русской соборности. Мало того, она считает языческий обычай выпивать на кладбище, с которым столь упорно и безуспешно борется православная церковь, красивым и полным значения. Анна-Лена воспринимает водку какчасть русской культуры и говорит, что ни разу не видела русского, напившегося до агрессивного состояния... Можем ей только позавидовать.

Взгляд из глубины

Как рассматривает алкогольную проблему сам русский народ? Обратимся к фольклору: «Для праздника Христова не грех выпить чарочку простого». «Одна рюмка – на здоровье, другая – на веселье, третья – на вздор». «Пить до дна – не видать добра». «Работа денежку копит, хмель денежку топит». «Много пить – добру не быть». «Со хмелиной спознаться – с честью расстаться». «Не упиваясь вином, будешь покрепче умом». Вроде бы сплошь да рядом призывы к умеренности и благообразию.

Свод житейских наставлений XVI века «Домострой» давал такие рекомендации: «Пей, да не упивайся. Пейте мало вина веселия ради, а не для пьянства: пьяницы Царства Божия не наследуют. А у жены решительно никоим образом хмельного питья бы не было: ни вина, ни меда, ни пива. А пила бы жена бесхмельную брагу и квас – и дома и на людях». Стоглавый Собор (1551 год) призывал: «Пить вино во славу Божью, а не во пьянство». Веселиться достойно и разумно.

А вот и высокий жанр – «Послание о хмеле». Обличение пьянства происходит на примере горькой участи человека, который из всей палитры жизненных радостей избрал хмель. Притча мрачными красками рисует фигуру героя, попирающего разум и волю. Ни малейшей симпатии не вызывают действия грешника, предавшегося соблазну. Только пост и молитва, убеждает автор, способны преодолеть пагубное пристрастие. Творение древнего автора отличается обилием подробностей, натуралистическим описанием пьяного поведения и неприятных последствий употребления крепких напитков: «Хмель сотворит пьяного душу смрадну, а тело грехопадно, а ум мерзок и непотребен; а проспався, душею явится скареден и тленен, а главою болен, а телесными удесы дробен (не крепок), а сердцем тосклив и скорбен, а умом уныл и печален».

Перед нами целый каталог бедствий и грехов, вызванных к жизни непотребной страстью: «...пьянство ражает блуд, прелюбодейство, гордость, превозношение, непокорство, кичение, прекословие, расколы, досады, брань...» Одним словом, все жесточайшие земные напасти. Причина и следствие – «и всяко злодейство от пьянства ражается» – напоминают нам библейский сюжет искушения, соотносят пьянство с образом «лютаго змия», врага рода человеческого.