Уго Чавес - Константин Сапожников

К советам Микелены Чавес прислушивался. Один из них — держаться подальше от радикальных элементов — Уго принял без колебаний. Оценил он и усилия «ментора» по организации «фронта поддержки» в финансово-предпринимательских кругах. Вначале это не слишком удавалось. Олигархия с подозрением относилась к Чавесу: он превозносил бандитские подвиги Эсекиэля Саморы и своего предка Майсанты, и потому ему нельзя было доверять. Для создания «позитивного образа» Чавеса Микелена пытался подключить хозяев ведущих СМИ: Мигеля Энрике Отеро (газета «Насьональ»), Андреса Мата Осорио (газета «Универсаль»), Эстебана Пинеду (газета «Панорама») и, конечно, телевизионных магнатов, в первую очередь Густаво Сиснероса, владельца телеканала «Веневисьон». На приёмах в посольстве США, куда Микелену иногда приглашали, он проводил ту же линию: «Чавес — единственная надежда для сохранения порядка и мира в Венесуэле, он будет гарантом стабильных поставок нефти в Соединённые Штаты». Тогдашний посол Джон Майсто(Джон Ф. Майсто служил послом в Венесуэле в 1997—2000 годах. После завершения миссии был назначен советником по внешнеполитическим вопросам ВС Южного командования США. В 2001—2003 годах был директором отдела по вопросам стран Западного полушария, помощником Кондолизы Райс. В 2003 году стал постоянным представителем США в ОАГ.) в отчётах в Вашингтон обильно цитировал Микелену и соглашался с ним в том, что в случае кризисного развития событий в Венесуэле без «сильной руки» не обойтись.

Вскоре после освобождения Уго развёлся с Нанси, которая пришла к выводу, что благополучная семейная жизнь и «политические авантюры» мужа несовместимы. Она сказала: «С меня хватит!» — ещё и потому, что узнала о существовании «другой женщины» — Эрмы, которой симпатизировала донья Елена. После развода Нанси довольно быстро вышла замуж. Новый спутник её жизни «революционных отклонений» не имел.

«Неофициальный союз» с Эрмой тоже распался. Она ревниво отнеслась к слухам о его неверности в тюремных стенах. Поверила утверждениям о том, что у заговорщиков не было отбоя от политически экзальтированных женщин, которые напрашивались к ним на визиты. Кто-то нашептал ей, что Уго считался главным стратегом по проведению операций под кодовым названием «матрац». Во время одного из свиданий Чавес посоветовал ей: «Не обращай внимания на то, что говорят о нашей жизни в тюрьме. Здесь слишком много лжи. Самое настоящее гниение. Нам с тобой требуется одно: терпение. Потом, когда я выйду из тюрьмы, мы уедем к морю, будем бродить по берегу и терпеливо обсудим все вопросы».

Много позже Эрма рассказала, что иногда в тюрьму к Уго ездила её дочь Менкис, и он показывал ей письма, которые писали ему женщины. Как-то Менкис прихватила для матери одно такое послание: «Смотри, что пишут Уго!» Когда Эрма прочла письмо, у неё перехватило дыхание: «Не может быть, что всё это там происходило!» Чашу терпения Эрмы переполнило интервью Чавеса для радио, которое он дал в июле 1993 года. Уго говорил о своей счастливой семейной жизни с Нанси, но Эрма знала, что это было неправдой. Ещё в 1988 году он хотел развестись с женой, но из-за детей никак не решался на этот шаг. Прослушав интервью, Эрма поняла, что Уго, не скупившийся на комплименты для Нанси, следует рекомендациям советников: национальному герою говорить о своей семейной жизни надлежало только в идеальном свете. Какой же он лицемер и обманщик! Чтобы поставить крест на отношениях с Уго, Эрма написала ему гневное прощальное письмо. Она собиралась отправиться в Яре и вручить его Чавесу лично. Потом порвала письмо и выбросила. Лучше встретиться с матерью Уго и высказать ей всё, что она думает о её сыне.

Эрма так вспоминала тот разговор с матерью Чавеса: — Сеньора Елена, это последняя подлость, которую мне сделал ваш сын. Больше у него не получится. Потому что ни в этой жизни, ни в другой я не дам ему возможности снова оскорбить меня.

.Грузная женщина заволновалась, крепко схватила Эрму за руки, на глазах у неё появились слезы: — Дочь, я умоляю тебя, не бросай моего сына! Пойми, он сейчас несвободен. Дождись, когда это всё пройдёт. Я обещаю, что буду твоей союзницей, вы помиритесь, у вас всё будет хорошо.

Эрма была непреклонна: — Нет, сеньора Елена, для меня то, что он сказал по радио, — момент истины. Мне всё стало понятно. Я решила: это конец! Подытоживая историю отношений с Чавесом, Эрма высказалась сурово: «Если ты не способен достойно решить домашние проблемы, самые простые — своей семьи, тем более не сможешь справиться с проблемами крупными».

Эрме не раз задавали вопрос, не смягчит ли она своего отношения к Чавесу, если он признает, «что совершил некоторые ошибки» по отношению к ней. Она считала это невозможным: «Для меня он умер 28 июля 1993 года. И когда кто-то умирает, ты его оплакиваешь, а затем преодолеваешь его смерть. Мой разрыв с этим человеком — окончательный».

Разрубив гордиев узел личных проблем, Чавес с головой погрузился в политику. Для начала он призвал сторонников воздержаться от участия в предстоящих выборах губернато131 ров. Не все последовали его призыву, среди них Франсиско Ариас, который объявил о намерении бороться за пост главы штата Сулия. Конфликт между двумя яркими фигурами мятежа 4 февраля вновь выплеснулся в СМИ Венесуэлы. Ариас блестяще провёл избирательную кампанию и добился успеха: стал хозяином самого богатого нефтяного штата.

В ту пору Чавес находился в процессе поиска не только идеологической и политической платформы, но и собственного «имиджа». Время красной рубашки и красного берета на фоне многотысячных манифестаций ещё не настало. Вначале он предпочитал традиционный облик политика с национальными корнями: шляпа с широкими полями, костюм «лики-лики» светло-бежевого цвета, ботинки в стиле «льянеро».

По мере расширения полезных связей, увеличения числа приглашений на телевидение, поездок за рубеж Чавесу пришлось изменить свой look, он стал носить костюмы «западного покроя». Цепкая венесуэльская пресса пыталась уличить Чавеса в том, что он заказал несколько «троек» в мастерской «Клементе», самой дорогой в столице. Он не стал отрицать очевидного факта, резонно заметив, что в качестве политика должен достойно представлять страну. Обращение к «Клементе» вызвано предстоящей поездкой в Лондон, где костюм лики-лики будет выглядеть слишком экзотично. «У меня есть одежда для каждой ситуации, — разъяснял Чавес своё отношение к стилю одежды, — для официальных встреч с иностранцами — костюм с галстуком, для концертов народной музыки — “лики-лики”, а на случай нежелательных потрясений в нашей стране я берегу военную форму. Если потребуется, снова надену её и пойду в бой».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});