Пять ликов богини - Александр Свирин

заказывает Лада.

Робот принимает заказ и укатывает. Лада смотрит на меня, выгнув бровь дугой, словно я чем-то её удивил.

— Неужели тебе настолько плохо? — спрашивает она.

— О чём ты?

— Мы с тобой пьём вместе уже в пятый раз, и ты всегда брал коктейли. Впервые вижу, чтобы ты заказал чистый виски. Мне кажется, что-то не так.

— Возможно, я и впрямь немного расстроен проигрышем.

Лада заливается звонким смехом, от которого мне становится неуютно, ведь смеётся она надо мной.

— Скажи, тебя расстраивает проигрыш сам по себе, или то, что ты проиграл мне?

— То, что я проиграл тебе — это как раз единственное, что меня утешает. Но этот конкурс мог стать моим пропуском в Златоград. А в итоге мне не хватило жалких пяти тысяч единиц соцрейта. Понимаешь? Менке заработает их быстро и не напрягаясь, но не с моей помощью. Я — отработанный материал. Я не справился с единственным, для чего меня создали. В конце концов, Менке от всех нас избавится, но раствориться с чувством выполненного долга и уйти жалким неудачником — разные вещи.

Возвращается официант с нашим заказом. Я хмуро и молча смотрю, как он расставляет стаканы, желает нам приятного вечера и укатывает.

— Да уж, тебе и правда хреново, — говорит Лада. — Тогда виски не поможет, у меня есть кое-что получше.

Она лезет в карман и достаёт оттуда небольшой пластиковый футляр, в котором обычно хранят таблетки. В нём оказывается несколько одинаковых капсул. Лада достаёт две и протягивает мне.

— Держи. Это псилоцибин.

— Психоделик? Его же от депрессии принимают. Откуда он у тебя вообще?

— Была депрессия. Возьми, тебе тоже не помешает. Поможет лучше разобраться в себе.

Я беру капсулы, пожимаю плечами, закидываю их в рот и запиваю виски. Последний на вкус как йодированный торф с морского побережья. И пахнет как копчёное мясо — то, что нужно для хандрящего 艺术家(yìshùjiā)[12].

Мимо проходит один из гостей, его взгляд случайно падает на нас, а потому он останавливается, замирает на месте и некоторое время всматривается в моё лицо.

— Да ты же Псих Колоток! — восклицает он. — Чувак, я твой фанат!

В этот миг мне хочется исчезнуть и никогда не существовать. Только этого не хватало — парня, который знает меня, как Психа Колотка, а не М.С. Лермушкина. Конечно, я сама посредственность, а вот он приносит реальную пользу. Как же надоело.

— И что тебе, на сиськах расписаться? — спрашиваю я даже для себя неожиданно грубо.

— Ого, ты в жизни такой же, как на экранах! — радуется он. — А можешь мне вмазать, ну, как ты умеешь, чтоб аж потемнело в глазах? Буду всем рассказывать, что подрался с самим Психом Колотком.

О, дружище, это я с радостью.

Встаю, подхожу к нему, как следует размахиваюсь и от души бью его в челюсть отличным боксёрским хуком справа. Может, я и не фанат физического насилия, но удар-то у меня всё равно поставлен, и при случае я могу вмазать так, что мало не покажется. Парнишка пошатывается, отходит на шаг назад и падает без сознания. Я спокойно возвращаюсь за свой столик, сажусь, беру стаканчик с виски и делаю ещё глоток. Лада смотрит на меня расширенными от ужаса глазами.

— Ты его вырубил! — кричит она.

— Ничего, очухается, ещё «спасибо» скажет.

— Это совсем на тебя не похоже.

— Зачем быть похожим на меня, если по сравнению с Психом я никто?

Чувствую, как меня потихоньку начинает лихорадить, а к горлу подступает тошнота — похоже, псилоцибин начал действовать. Мешать его с алкоголем очень плохая идея, но мне уже всё равно. Тем более, что пятидесяти грамм виски маловато, чтобы оказать на меня значимый эффект.

— Не для меня, — осуждающе произносит Лада.

— Если бы остальные считали так же.

Картинка перед глазами потихоньку расплывается — очень интересно, мозг под действием псилоцибина с ошибками обрабатывает зрительную информацию, поступающую даже с искусственных глаз. Мой разум становится похож на оголённый нерв, он как флюгер, которому нужно лишь лёгкое дуновение в одну или другую сторону, чтобы поменять направление мысли. Мир кажется ещё более разноцветным, чем до этого, и я не понимаю — это действие наркотика, или же клубные огни всегда так переливались? Тело будто скручивает в тугой узел, но вместе с тем оно приобретает непривычную лёгкость.

Лицо Лады постоянно меняется, как в каком-то 万華鏡(mangekyō)[13]. Это смотрится жутко и неприятно, а потому я тут же отвожу взгляд и всматриваюсь в остатки виски в стакане. Залпом допиваю и морщусь от неожиданно усилившейся горечи алкоголя, который проезжает по горлу кислотной дорожкой.

— А сколько действует псилоцибин? — спрашиваю у Лады.

— Часа четыре, — отвечает она. — Иногда пять-шесть, но редко.

Я окидываю клуб новым взглядом, и в свете разноцветных огней понимаю, что за всей этой суетой никогда не видел настоящего мира, никогда не смотрел на него просто как на пространство существования, а вместо этого всегда старался дать ему какую-то оценку. Мир то плохой, то хороший, в зависимости от ситуации, а ведь он ни тот, ни другой, он просто есть, а это мы смотрим на него то с одной стороны, то с другой. Моё чистое Я находится в золотой клетке разума, а сейчас тем более, ведь я — это не совсем Я, это лишь малая его частичка, потому что во всей своей полноте оно раскрывается лишь в изначальном Менке. Вечный бег до цели, вечная темница чувств и эмоций, ненужный груз прошлых обид — это то, что делает меня несчастным. Вот я сегодня проиграл в музыкальном конкурсе — ну и что? Я расстроен, потому что это не соответствовало моим ожиданиям, но ведь мои ожидания — это мои проблемы. Почему я виню в этом других: зрителей, Психа, даже Ладу, которая просто оказалась лучше? Я словно нахожусь в ядре своего сознания, откуда смотрю на личность Лермушкина, да даже на личность самого Менке, как на какую-то ненужную оболочку, шелуху, которую можно соскрести и добраться до чистой и светлой сути моей истинной души.

Я смаргиваю, и тем прерываю цепь размышлений, словно смахивая