Литературно-художественный альманах «Дружба», № 3 - В. Азаров

Однако Дегтярев не затевал никакой склоки и вел себя мирно. Порой Елизавете Васильевне казалось, что он доволен предстоящим переводом и ради этого старается показать себя поистине умелым воспитателем и хорошим педагогом. Его воспитательский класс, и до этого неплохой, теперь стал просто неузнаваем. Семиклассники были дисциплинированны, всегда подтянуты, внимательны. У Елизаветы Васильевны на истории даже самые шумливые и непоседливые ученики не смели шелохнуться. Но чтобы на немецком было тихо?!

Елизавета Васильевна наблюдала за Дегтяревым, за его классом и терялась в догадках. Дегтярев, как всегда, преподавал ботанику и зоологию, возился с юннатами. Он часто водил своих учеников на машинно-тракторную станцию, на гидростанцию, по колхозным фермам. Лучше желать было нечего. И хоть она смутно подозревала, что всё это не спроста, в конце концов пришла к выводу, что ботаник смирился со своею участью, может быть, рад, что его хоть не уволили, а его питомцы, семиклассники, повзрослели и поняли, что перед окончанием школы надо взяться за ум.

Солнце пригревало. Чернел снег на школьной усадьбе, оседала и бурела посреди улицы дорога, в низинах из-подо льда пробивались первые ручьи. Теперь классы, выходящие на солнце, не надо было топить. Они так нагревались за день, что тепло держалось до вечера. Можно было рассчитывать на благодарность района за экономию топлива. Пожалуй, всё было хорошо.

В один из таких дней, после уроков, Елизавета Васильевна сидела в своем директорском кабинете и, как всегда в такую пору, проверяла классные журналы. Она выписывала колонки цифр, производила подсчеты, одним словом, старалась заранее прикинуть, какой процент успеваемости будет по школе и не снизится ли он, упаси боже, по сравнению с предыдущей четвертью.

И вдруг по столу забарабанили капли. Классный журнал покрылся быстро лиловеющими водяными кляксами. Елизавета Васильевна подняла голову и увидела на потолке, над самым столом большое мокрое пятно. Неужели протекает черепичная крыша? Ведь школа недавно построена. Елизавета Васильевна захлопнула журнал, убрала всё со стола и поспешила на чердак, в мезонин, расположенный над ее кабинетом. И то, что она увидела в мезонине, ошеломило ее.

У полной бадьи стояли Егор Копылов, Ольга Дегтярева, Зоя Горшкова, Владимир Белогонов и окунали в воду изогнутые трубки сифонов.

Школьники не сразу ее заметили, и Елизавета Васильевна имела достаточно времени не только прийти в себя, но и внимательно разглядеть, во что ребята превратили мезонин. С одной стороны у стены лежали туго набитые какими-то семенами мешочки, с другой — были подвешены к стене снопы. Хорошо, это она сама еще летом разрешила устроить здесь склад семян. Но только семян! А кто разрешил втащить сюда бадью с водой? Кто разрешил ребятам над ее кабинетом испытывать сифоны? И к тому же бадья течет! Журнал испорчен.

— Это что за безобразие? — ледяным голосом сказала Елизавета Васильевна.

Ребята растерялись. Разве то, что они делают, безобразие? Верно, они ни у кого не спрашивали разрешения вести в мезонине зарядку сифонов, но ведь мезонин им отдан, и они тут хозяева.

— Молчите? Испортили в моем кабинете весь потолок и притворяетесь наивными!

Только сейчас ребята поняли, чем вызван гнев Елизаветы Васильевны. Как же они не доглядели, что бадья дала течь?

Оленька, сбросив с себя передник, стала вытирать на полу лужу…

— Я недоглядела…

— Дома безобразничаешь и в школе безобразничаешь!

— Дом здесь не причем, — заступился за Оленьку Егорушка.

— Изволь молчать, когда с тобой не разговаривают, — оборвала Елизавета Васильевна.

— Мы не безобразничали, — сказал Володя Белогонов, хотя с ним тоже не разговаривали.

— А вода — это чистая случайность, — пояснила Зойка, чтобы принять на себя, наравне с другими, гнев директора школы.

Елизавета Васильевна окинула взглядом ребят. Они смотрели ей прямо в глаза уже без смущения, смело, готовые защищать друг друга. И тут вдруг она поняла, что седьмой класс — это не просто один из классов школы, где она директор, а Дегтяревский класс, настроенный против нее и показавший себя в последнее время особенно дисциплинированным из желания поддержать Дегтярева, продемонстрировать свою любовь к нему. Так вот где причина тех необычных изменений, что произошли с семиклассниками! Она многое поняла в эту минуту. Но не всё и не самое главное. Любовь к Дегтяреву, желание поддержать его — да, это определяло поведение класса. Но разве была бы у ребят эта любовь к учителю, если бы они не чувствовали и не видели, что правда на его стороне? Они по-своему боролись за эту правду. Боролись, поддерживая своего учителя, боролись своими средствами.

Елизавета Васильевна внешне ничем не выдала себя, если не считать более чем сдержанного, но не терпящего никакого возражения, приказа:

— Убрать отсюда воду!

Она стояла и наблюдала, как ребята, раздобыв где-то ведра, носили воду, потом снова приказала:

— Убрать бадью, здесь не прачечная!

Теперь в мезонине был порядок. На полу аккуратно стояли мешочки с семенами, висели на стене прошлогодние снопы, да под окном была сложена куча поливных сифонов. Но Елизавета Васильевна уже не могла остановиться.

— И всё это — убрать! Чтобы я этого больше не видела!

Через час по Шереметевке двинулась необычная процессия.

Впереди, похожие на музыкантов, с сифонами через плечо, шли Оленька Дегтярева, Зойка Горшкова и еще несколько девочек; за ними, обвешанные снопами, словно живые суслоны, — Петяй, Володя Белогонов и другие ребята; сзади тянулась тройка борзых с коренником — сыном председателя колхоза, Егорушкой. Они впряглись в сани и везли целую гору разноцветных мешков и мешочков, которые могли принадлежать только школьному опытному участку.

Недалеко от правления колхоза процессия остановилась, и ребята стали обсуждать, куда же теперь девать всё юннатовское имущество.

— Везите к нам, — сказал Петяй, вызванный Егорушкой по случаю переезда из школы. — Дедушка Мирон пустит.

— Ты к деду своему всё село готов переселить, — ответил Егорушка. — А ну, заворачивай в правление.

— А где там складывать-то?

— Сифоны в сенях оставим, снопы в красном уголке повесим, а семена сложим у батьки в комнате. Он разрешит! — И, помогая сдвинуть с места сани, Егорка прикрикнул на своих пристяжных. — Но, трогай, поехали!

В правлении шло совещание. Услыхав шум в сенях, Копылов вышел, чтобы узнать, кто ворвался в контору. Через несколько минут он вернулся, вырвал из блокнота листок и, что-то написав, протянул записку выступавшему в то время Дегтяреву.

«Ох, и зол я на вашу педагогику!»

Копылов имел в виду Елизавету Васильевну. «И почему на Шереметевку такая напасть, — подумал он. — Дегтярева убирают, а Елизавету Васильевну оставляют?»

50

Теплым весенним днем Копылов ехал верхом по степи. Он был в райкоме партии, там говорил о директоре школы и теперь окружным путем возвращался в Шереметевку, трассой канала. В низинах еще лежал снег, но насыпи канала уже чернели оголенной землей. Копылов ехал не спеша, опустив повод. Поджарая пегая кобылка усердно месила еще непросохшую полевую дорогу и сама поднималась к бетонным сооружениям, откуда шло очередное ответвление канала в глубь степи.

Всё было готово к орошению: русла каналов, водоспуски, хлопушки, трубы, по которым вода хлынет к временным оросителям, а дальше уже прямо на посевы. Казалось, что всё в порядке и дело только за солнцем, под лучами которого должен стаять ледок на дне канала, тогда поливай, расти. Но Копылов знал, что при всей кажущейся возможности легко получить воду на самом деле вряд ли всё обойдется без серьезных затруднений. На десятки километров растянулось русло канала: каждый метр может дать прорыв, фильтрацию — и вот уже вода пошла не туда, куда надо! Он понимал, какие грозят ему опасности. Он знал, откуда их ждать, и в то же время явно преувеличивал эти трудности. Все, казалось ему, грозило опасностью, начиная от водохранилища, где вода брала свое начало, и до последней поливной борозды, куда она должна была добраться, чтобы вспоить будущий урожай. Но, думая обо всем этом, он нет-нет, да возвращался к своему разговору с секретарем райкома, разговору о Дегтяреве и директоре школы Елизавете Васильевне. Он всё рассказал, не таясь, и не раскаивался в этом. Он поступил так, как велела ему совесть коммуниста, и теперь пусть в райкоме решают, — как быть дальше… Бесспорно, должность директора куда выше, чем учителя. Но разве о пользе человека судят по должности? Только люди равнодушные к жизни колхоза, к его счастью, к его судьбе могут заступиться за Елизавету Васильевну и тем самым заставить уйти из школы Дегтярева. Нет, не может секретарь райкома встать на ее сторону. Не может…