Том 27. Письма 1900-1901 - Антон Чехов

3309. О. Л. КНИППЕР

1 марта 1901 г. Ялта.

1 март.

Милая моя, не читай газет, не читай вовсе*, а то ты у меня совсем зачахнешь. Впредь тебе наука: слушайся старца иеромонаха. Я ведь говорил, уверял, что в Петербурге будет неладно*, — надо было слушать. Как бы ни было, ваш театр никогда больше в Питер не поедет* — и слава богу.

Я лично совсем бросаю театр, никогда больше для театра писать не буду. Для театра можно писать в Германии, в Швеции, даже в Испании, но не в России, где театральных авторов не уважают, лягают их копытами и не прощают им успеха и неуспеха. Тебя бранят теперь первый раз в жизни, оттого ты так и чувствительна, со временем же обойдется, привыкнешь. Но, воображаю, как дивно, как чудесно чувствует себя Санин!* Вероятно, все рецензии таскает в карманах, высоко, высоко поднимает брови…

А тут замечательная погода, тепло, солнце, абрикосы и миндаль в цвету… На Страстной я жду тебя, моя бедная обруганная актриска, жду и жду, это имей в виду.

Я послал тебе в феврале с 20 по 28-е пять писем и три телеграммы*; просил тебя телеграфировать мне, но — ни слова в ответ. От Яворской я получил телеграмму по поводу «Дяди Вани»*.

Напиши, до какого дня вы все будете в Питере. Напиши, актриска.

Я здоров — честное слово.

Обнимаю.

Твой иеромонах.

Кондакову Н. П., 2 марта 1901*

3310. Н. П. КОНДАКОВУ

2 марта 1901 г. Ялта.

2 марта 1901.

Многоуважаемый Никодим Павлович!

Большое, сердечное Вам спасибо за книгу*. Я прочел ее с большим интересом и с большим удовольствием. Дело, между прочим, в том, что моя мать, уроженка Шуйского уезда, 50 лет назад бывала в Палехе и Сергееве (это в 3-х верстах от Палеха) у своих родственников иконописцев, тогда они жили очень богато; те, что в Сергееве, жили в двухэтажном доме с мезонином, громадном доме. Когда я сообщил матери содержание Вашей книги, она оживилась и стала рассказывать про Палех и Сергеево, про этот дом, который тогда уже был стар. По сохранившимся у нее впечатлениям, тогда была хорошая, богатая жизнь; при ней получались заказы из Москвы и Петербурга для больших церквей.

Да, народные силы бесконечно велики и разнообразны, но этим силам не поднять того, что умерло. Вы называете иконопись мастерством, она и дает, как мастерство, кустарное производство; она мало-помалу переходит в фабрику Жако и Бонакера, и если Вы закроете последних, то явятся новые фабриканты, которые будут фабриковать на досках, по закону, но Хо́луй и Палех уже не воскреснут. Иконопись жила и была крепка, пока она была искусством, а не мастерством, когда во главе дела стояли талантливые люди; когда же в России появилась «живопись» и стали художников учить, выводить в дворяне, то появились Васнецовы, Ивановы, и в Хо́луе и Палехе остались только одни мастера, и иконопись стала мастерством…

Кстати сказать, в избах мужицких нет почти никаких икон; какие старые образа были, те погорели, а новые — совершенно случайны, то на бумаге, то фольге.

Я «Геншеля» не видел и не читал*, таким образом, совсем не знаю, что эта за пьеса. Но Гауптман мне нравится, и я считаю его большим драматургом. Да и по игре, притом только одного акта, нельзя судить, а если играла Роксанова, то и подавно.

Мне все эти дни нездоровилось. Напал кашель, да такой, какого у меня давно уже не было.

Ваша книжка об иконописи написана горячо, даже местами страстно, и потому читается она с живейшим интересом. Несомненно, иконопись (Палех и Хо́луй) уже умирают*, или вымирают, и если бы нашелся человек, который написал бы историю русской иконописи! Ведь этому труду можно было бы посвятить целую жизнь.

Однако чувствует мое сердце, что я уже надоел Вам. К отлучению Толстого публика отнеслась со смехом*. Напрасно архиереи в свое воззвание всадили славянский текст. Очень уж неискренно или пахнет неискренним. Будьте здоровы и богом хранимы и по возможности не забывайте искренно Вас уважающего и преданного

А. Чехова.

Чеховой М. П., 2 марта 1901*

3311. М. П. ЧЕХОВОЙ

2 марта 1901 г. Ялта.

2 март.

Милая Маша, купи мне чашку* для чая таких размеров, как моя московская чашка, — и привези. Не забудь, пожалуйста. Купи тогда же побольше икры, колбас и всяких закусок, даже, если захочешь везти с собой, вестфальский окорок. Это à propos.

У нас изумительная весенняя погода. Миндаль в цвету, копаемся в саду, не хочется ничего делать по письменной части.

Воды много, изредка она бежит в бак, а в трубах бывает день и ночь.

Сегодня получил от Кондакова из Петербурга письмо* такого содержания: «Сегодня давали в Панаевском театре „Геншеля“, и я, выдержав первый акт, несмотря на то, что часто зажимал себе уши, чтобы не слышать истерических воплей, ушел с начала 2-го акта домой. Подобную бездарную игру, какую мне привелось видеть, я видал, но столь наглой и бездарной пьесы, признаюсь, еще не видел».

Нового ничего нет. Все благополучно. Скоро начнем ждать тебя. Напиши, что тебе известно про Мишу*, его переход в «Новое время».

Будь здорова и благополучна.

Твой А. Чехов.

Арбушевской Л. Ю., 3 марта 1901*

3312. Л. Ю. АРБУШЕВСКОЙ

3 марта 1901 г. Ялта.

Многоуважаемая

Любовь Юлиановна, сегодня я посылаю посылкою, между прочим, второй том «Экономического роста Европы до возникновения капиталистического хозяйства» и первую и вторую части первого тома «Происхождение современной демократии»* — обе книги М. Ковалевского. Таким образом, в настоящее время у Вас имеется полное собрание сочинений М. Ковалевского. Часть я выслал из-за границы.

Желаю Вам всего хорошего.

Преданный

А. Чехов.

Ялта. 3 марта.

На обороте:

Таганрог. Ее Высокоблагородию Любови Юлиановне Арбушевской.

Городская библиотека.

Поссе В. А., 3 марта 1901*

3313. В. А. ПОССЕ

3 марта 1901 г. Ялта.

3 марта 1901.

Ялта.

Милый Владимир Александрович, большое Вам спасибо за телеграмму* и вообще за память. Немножко запоздалая благодарность, простите, но лучше поздно, чем никогда, выражаясь по-умному. Будьте добры, вспомните, что я одинок, что я в пустыне, сжальтесь и напишите, во-первых, что нового в цивилизованном мире*, во-вторых, где теперь Горький*, куда ему писать, и, в-третьих, не думаете ли Вы приехать в Ялту отдохнуть.

Рассказ пришлю непременно*. «Трое» Горького в январск<ой> книжке мне чрезвычайно понравились по тону письма. Девки неверны, таких нет, и разговоров таких никогда не бывает, но всё же приятно читать. В декабрьск<ой> книжке мне не так понравилось, чувствовалось напряжение. И напрасно Горький с таким серьезным лицом творит (не пишет, а именно творит), надо бы полегче, немножечко бы свысока.

Итак, пустынник ждет от Вас подробнейшего письма. Не поленитесь, пожалуйста.

Кашель у меня свирепый, уже 5–6 дней, но в общем здравие мое хорошее, грех пожаловаться.

Будьте живеньки, здоровеньки, не забывайте Вашего

А. Чехова.

Коновицеру Е. З., 5 марта 1901*

3314. Е. З. КОНОВИЦЕРУ

5 марта 1901 г. Ялта.

5 март 1901.

Милый Ефим Зиновьевич, как это ни странно, но в настоящее время я могу располагать только восемью тысячами, из коих притом пять положены в банк на три года. Но всё же, мне кажется, это не решает вопроса, вероятно, можно сделать что-нибудь, чтобы газетный пай остался при Вас*. Сколько Вы должны всего? Или сколько нужно Вам для того, чтобы окончательно разделаться с долгами?* Вы напишите мне, а я пока подумаю и, быть может, придумаю что-нибудь.

Как поживаете? Что нового? Я немножко похварывал, неделю, а теперь, кажется, ничего.

Крепко жму Вам руку и низко кланяюсь. Итак, стало быть, я буду ждать ответа, а пока будьте здоровы и благополучны.

Ваш А. Чехов.

На конверте:

Москва. Его Высокоблагородию Ефиму Зиновьевичу Коновицеру.